Анна Степанская. Порядок слов. М.: Текст, 2019
Мы уже писали о прозе Анны Степанской, в которой воссоздаются мельчайшие детали быта определенных эпох, из-за чего ее книги похожи на мемуары. Воспоминания конкретного человека здесь становятся универсальным свидетельством о той или иной эпохе. Зачастую настолько универсальным, что многое из описанного мы можем наблюдать и сегодня. Этим «Порядок слов» схож с предыдущим романом писательницы «Старый альбом», продолжением которого он, по сути, и является. Один и тот же подзаголовок у обоих текстов — «Хроника одной семьи» — наводит на мысль, что нас ждет еще как минимум пара книг из того же цикла.
Чьи же это мемуары, выглядящие как художественный текст (или наоборот)? Самой что ни на есть обычной девушки, которая в начале 1970-х заканчивает школу. Она безучастно принимает ухаживания друга, безуспешно пытается поступить в университет (куда берут только «своих») и отбивается от родственников, которым кажется странной ее растерянность насчет собственного будущего. «Я жила не то что „не чуя страны”, а даже хуже — не чуя себя». Бедность семьи — когда приходится вызволять из ломбарда сапоги; осознание собственного еврейства («Евреи должны знать свое место в нашей лучшей в мире интернациональной стране»); отсутствие каких-либо перспектив — все это приводит к «параличу воли», который мешает думать и действовать. В итоге, чтобы хоть как-то оправдать чужие ожидания и хоть чем-то себя занять, она устраивается на изнурительную работу в больнице, беременеет от навязанного жениха, выходит за него замуж и переезжает за ним из Симферополя в далекий и холодный Иркутск, куда его отправили после университета по распределению.
Героиня попадает в ситуацию белки в колесе, когда работа и семья высасывают все силы, а навязываемые системой правила добивают еще больше. Степанская без специальной на то задачи показывает патриархальное общество, в котором женщине отводится незавидная роль, а своими проблемами она не может поделиться даже с родственниками. Муж после свадьбы становится совсем другим человеком, а единственную радость доставляет появившийся в ужасных муках ребенок. Да, «Порядок слов» — это как краткий пересказ «Намедни» за 1970-е: в Иркутске неделями бывали перебои с продуктами, а в Ташкенте землю для хлопка удобряли ядовитыми для человека веществами. Но в большей степени это все же роман не о временах, а о женщине и ее полном одиночестве даже в те моменты, когда она не одинока.
Александр Крестинский. Мальчики из блокады. СПб.: Речь, 2019
Александр Алексеевич Крестинский — русский писатель и поэт, который в детстве пережил блокаду Ленинграда и написал потом об этом немало произведений. Так случилось, что вся его жизнь была связана с детьми. Сразу после учебы он пошел в школу, где преподавал историю и литературу. Потом Крестинский много лет работал в подростковом журнале «Костер» и благодаря ему свет увидели стихи многих других поэтов; кроме прочего, там же он вел поэтический семинар.
«Мальчики из блокады» — книга прозы (впрочем, здесь есть и стихи Крестинского), посвященная детям, жившим в блокадном Ленинграде. Хотя книга формально относится к детской литературе, она производит впечатление совершенно взрослой. Немудрено: в заглавной повести сборника «А потом началась война» мы даже не сразу понимаем, от чьего лица ведется повествование. Мальчик, который играется в матросов и кавалеров, вроде как не может изъясняться настолько глубокомысленно — да и взрослых вокруг не видно. Оказывается, что мы слушаем человека, который говорит о себе самом «через сорок лет после детства».
Его воспоминания похожи одновременно на сон и видение: здесь оживают игрушки, продавец в бакалее превращается в злодея, а дети, узнав о начале войны, готовятся к битве с Чингисханом. Даже по прошествии стольких лет повзрослевший герой не в силах отделить воображаемую реальность от настоящей: сказочные персонажи перемешаны с ровесниками, а игра не дает детям понять всю серьезность ситуации. Невозможно поверить, что одновременно могут существовать несколько этих реальностей. «И солнце светило, как вчера, и небо над городом было по-прежнему голубым, и прежние птицы летали беспечно и шумно над крышами, а война уже началась».
Не все рассказы в сборнике написаны от лица давно взрослого героя: иногда рассказчиками здесь выступают сами дети, и тогда тексты лишены странной причудливости. Не все рассказы посвящены военному времени — действие некоторых из них происходит в благополучном предвоенном городе. Но именно контраст, создаваемый благодаря следованию одних текстов за другими, иллюстрирует разницу между обычной жизнью и войной в детском восприятии.
Кирилл Азерный. Три повести. Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2018
Герой книги Кирилла Азерного сравнивает обивание порогов в личине нищего (не ради получения крова и еды, а ради нового опыта) с «окучиванием берегов недоступного искусства»; идя на это, он каждый раз переживает «тот профессиональный ужас, который испытываешь, входя, как в холодную воду, в область искусства незнакомого, туда, где ты заведомо обречен на поражение». С первого раза можно подумать, что и читатель Азерного обречен: неочевидно выстроенный нарратив не сразу поддается интерпретации; текст похож на записанные в строчку стихи; смысл гипнотизирующего бормотания улетучивается, не успев осесть.
«Три повести» в самом деле состоят из трех отдельных повестей: и в конце ты так и не понимаешь, составляют ли они единое произведение. К примеру, главный герой-рассказчик всех трех текстов (где-то названный по имени, где-то по фамилии, а где-то оставшийся безымянным) смахивает на одного и того же человека — но сложно понять, авторский ли это недочет или связующее звено сборника. Герою, молодому человеку неопределенных занятий, будто недоступна (не интересна?) материальная сторона жизни, то есть ее «бытонирование», и потому он с головой окунается в метафизическую ее часть. Мы знаем о некоторых деталях его быта, но почти не представляем, чего он хочет и куда движется. Нам доступны его мысли, но недоступна цель. Вместо того, чтобы подумать о себе самом со стороны, он наделяет смыслом каждую прожитую минуту, но лишь теряет нить поиска. Наконец он проговаривается: причина его неудач в том, что он «размывает свои координаты», пускается в физический побег, который лишь расширяет границы непознанного и еще больше удаляет от конечного пункта.
Наполненный омонимами текст можно было бы принять за сон, но здесь все сложнее: это вполне себе реальная жизнь, протекающая как во сне. Если читать медленнее и даже перечитывать отдельные фрагменты — начнет быстро проступать сюжет. Ну а расшифровывает сны каждый по-своему.
Дидье ван Ковеларт. Томас Дримм. Конец света наступит в четверг. М.: КомпасГид, 2019. Перевод с французского Юлии Рац
На всей Земле осталось лишь одно государство — по крайней мере, так думают его жители. Общественная, да и личная, жизнь граждан строго регламентирована системой. Согласно Конституции, все равны не перед законом, а перед «игрой»: обязанность каждого — регулярно посещать казино, проигрыши в которых идут на помощь бедным. Лишний вес, как и лишние амбиции, объявлены болезнями, с которыми надлежит бороться; алкогольная зависимость, как считается, может передаваться по наследству; из-за длительных болезней, в свою очередь, можно попасть в «отстойник», где тебя разберут на органы. Наконец, в 13 лет в голову всех людей вживляются специальные чипы, которые заменяют собой и паспорта, и банковские карточки, — а заодно по сути являются чем-то вроде электронных наручников, помогающих следить за выполнением законных обязанностей.
Вот в таких условиях растет и с воодушевлением ждет своего 13-летия главный герой Томас, которому суждено этот порядок изменить. Французский писатель, лауреат Гонкуровской премии Дидье ван Ковеларт (несколько его романов переведены на русский), впервые делает главным персонажем подростка и как бы заступает на поле янг-эдалта, где герою придется расстаться с детскими иллюзиями. Кроме того, это еще и крепкая научная фантастика — и не только потому, что действие происходит в будущем. Автор намеренно останавливается на научных составляющих описываемых явлений, чтобы читатель сам мог заинтересоваться законами физики или биологии. Скажем, похудание здесь рассматривается как процесс контроля за молекулами тела, а герои могут перемещаться в другие тела, вставляя себе соответствующий чип.
Но что самое главное — ван Ковеларт в духе «Черного зеркала» неприкрыто иронизирует над действующими сегодня социальными установками. В этом придуманном мире люди с лишним весом (равно как курильщики) обречены на изгнание. Руководителями на местах становятся не те, кто этого добился, а те, кто выиграл больше других в казино. Наконец, здесь действует абсурдный институт распределения ролей между гражданами, когда их жизнь, начиная с раннего детства, спланирована на многие годы вперед. По сути, конечно, Томас спасает не свой мир, а наше с вами будущее.