Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Любовь и паровозы
Сергей Тимофеевич Григорьев (настоящая фамилия Патрашкин, по другим данным — Григорьев-Патрашкин) пришел в детскую литературу довольно поздно. Повесть «С мешком за смертью» (1924), которую он написал в 49 лет, — его первое крупное произведение для детей. До этого он пробовал себя во взрослой литературе, но большого успеха не достиг и с тех пор кормился журналистикой. Его ранняя биография во многом схожа с биографией Горького: родился на Волге (только не в Нижнем Новгороде, а в Сызрани) в рабочей семье, пытался, но не смог получить высшее образование (сначала из-за нехватки денег, затем из-за связей с революционной молодежью), сменил много работ и городов, жил в Уральске, Ростове, Царицыне, Одессе, Нижнем Новгороде, Саратове и Ашхабаде. Впоследствии главная героиня дилогии Григорьева, Аня Гай, частично повторит маршрут писателя — от Саратова по Волге и Каспию доберется до Средней Азии. Только попадет не в Ашхабад, а в Тегеран.
Из реальной жизни в прозу Григорьев перенес и свое увлечение техникой. Как сын железнодорожника, особую слабость он питал к паровозам. Паровозы в его книгах — «С мешком за смертью», «Шайтан-арба», «Паровоз Эт 5324» и других — такие же полноправные герои повествования, как и люди. Они живут, дышат, кричат и даже спят на боку. Есть в этой странной любви человека к машине что-то трогательное. «Казалось, и паровозы задремали; один дышал тихо, посапывая паром из предохранительного клапана, а другой сладко всхрапывал порою насосом Вестингауза», — с нежностью пишет Григорьев в повести «С мешком за смертью». А дальше — еще нежнее:
«Паровоз без состава — это все равно что молодая сильная лошадь, которую после обычной работы распрягли и выпустили на зеленый луг: поставит хвост трубой, даст козла, брыкнется задом, заржет и, развевая гриву, весело и легко кидая ноги, побежит не спеша на траву».
«С мешком за смертью» (ГИЗ, 1930). Илл. Георгия Нисского
Вернемся к Горькому. Сравнение двух писателей неслучайно. Друзьями они не были, но состояли в многолетней переписке. Григорьев, который был младше Горького всего на несколько лет, трепетал перед ним, писал ему проникновенные письма, скромничал и ругал себя, робко надеясь на похвалу. «Я люблю „Вассу“ любовью матери к ребенку-уроду, — писал он Горькому о своем новом рассказе в 1925 году. — Поэтому ваше желание прочесть рассказ обрадовало меня неожиданной лаской». Кроме того, в письмах Григорьев постоянно выражал тревогу за здоровье писателя, причем иногда с чрезмерным подобострастием. И даже приглашал отдохнуть к себе в Сергиев Посад:
«Поверьте, что мое сердце сейчас бьется тревогой за вас. Желаю вам душевного покоя! Бросили бы вы эту Италию (хоть она, наверно, хороша?) да пожили у нас, у Троицы. Тишина. Снег. Елки. И кости Преподобного [Сергия Радонежского], перебутыренные, но все-таки покоятся в гробу».
Григорьев оказался довольно плодовитым писателем. По подсчетам журнала «Пионер», в 1950 году библиография Григорьева насчитывала 38 произведений для детей и 70 для взрослых (№ 10, 1950). Главным образом это были военно-исторические приключения, большая часть которых была написана и пользовалась популярностью в 1920-е годы. Именно тогда появился запрос на новую детскую литературу. В 1922 году Бухарин заявил о необходимости создания «красного Пинкертона» — революционных и исторических приключений отечественных авторов, которыми идеологи советского образования хотели заменить Пинкертона реального и прочие «вредные» остросюжетные романы западных авторов о пиратах и индейцах. Идеологически чуждой признали и буржуазную Чарскую с ее сентиментальными романами о мытарствах девочек-сирот. Так что повести «С мешком за смертью» и «Тайна Ани Гай» пришлись очень кстати. Тут есть и осиротевшая буржуйка, и полные благородства пролетарии, противостоящие врагам новой власти, и погони с перестрелками, и даже едва заметная любовная линия (а то и две).
С мешком за смертью
«Мальчишки эту книгу полюбили, а в библиотеках она везде износилась», — писал Григорьев Горькому о повести «С мешком за смертью» в 1932 году. Повесть действительно получилась интересной, хотя и не без недостатков. Эта увлекательная роуд-стори сочетает в себе одновременно сентиментальность Чарской, динамику Конан Дойла и наблюдательность Гиляровского. Действие происходит в 1918 году. Кругом война, разруха и нищета. Юный мурманчанин Марк и его отец, токарь Иван Граев, едут с экспедицией рабочих Мурманской железной дороги за хлебом на далекий юго-восток. За плечами у Марка разрисованный отцом мешок с изображением черепа и надписью «Смерть врагам» — отсюда и название повести. По дороге Марк встречает воспитанницу женского института Аню Гай, отбившуюся от санитарного поезда, который вез ее в эвакуацию. Мать девочки умерла, отец — белый офицер, местонахождение которого неизвестно. Марк разрешает Ане поехать с ними, чтобы догнать ушедший поезд, так как мурманская экспедиция идет по тому же пути. Догнать получилось. И перегнать, к сожалению, тоже. Потом пути составов окончательно разошлись, и Ане пришлось привыкать к новой жизни.
«С мешком за смертью» (ГИЗ, 1930). Илл. Георгия Нисского
Желая угодить юному читателю и задобрить советскую пропаганду, Григорьев поместил классическую институтку Чарской в революционные декорации и наставил на путь истинный: Аня Гай избавляется от мещанской шелухи, самоотверженно трудится, становится сестрой милосердия и влюбляется в простого парнишку Марка Граева. «Его [Григорьева] героиня поставлена в совершенно иные жизненные условия, исключающие превращение живой, впечатлительной девочки в тупую обывательницу с „куриным мировоззрением“», — писали много лет спустя в журнале «Детская литература» (№ 10, 1975).
«Куриного мировоззрения» у Ани действительно нет. Впрочем, и «некуриного» тоже. Григорьев так увлекается паровозами, что совершенно забывает о своих героях. Пока железные машины с утробным ржанием скачут по зеленым лугам, люди действуют как марионетки, равнодушно подчиняясь замыслу автора-кукольника. В книге практически отсутствуют описания внешности, душевные переживания, внутренняя речь. Если личность Ани по ходу действия хоть немного раскрывается (и то лишь для того, чтобы показать процесс ее «перевоспитания»), то Марк выходит совершенно бледным и неубедительным. Поэтому в их любовь, внезапно вспыхнувшую в конце повести, верится с трудом. Как будто автор, подобно герою известного мема, тычет две куклы друг в друга, приговаривая «now kiss!».
Марк помогает Ане забраться на поезд. «С мешком за смертью». Сергей Григорьев. Собрание сочинений. Том 3 (Детгиз, 1961).
Илл. А. Парамонов
В груде безвольного папье-маше копошится одна живая фигура — настоящий Джеймс Бонд столичных трущоб, юный бандит Стасик. Он ловок, бесстрашен, невероятно обаятелен, владеет иностранными языками и имеет множество полезных знакомств — от первоклассного сыщика до доктора, который в свободное от работы время латает раненых преступников и помогает избавляться от трупов. С появлением Стасика начинается самая интересная часть книги. Во время стоянки мурманского поезда в Москве Аня теряется на вокзале и попадает в лапы сутенеров. Следующие несколько глав, где обитатели столичных трущоб помогают Марку спасти подругу, читаются на одном дыхании. Это настоящий детективный триллер с яркими диалогами, которые пестрят воровским жаргоном:
«— Ты в цвинтовке бывал? Нет! Ах ты, чувырло братское! Ну, еще чижей покормишь. Шпаер у тебя есть? У меня вот... Я на прошлой неделе в мокром деле был. Только ты не думай, что я с дубовой иглой портняжу — ну а тут дело вышло с прозвоном и прихватом. Трапезона мы одного хотели сторговать. Я стекло звездами осыпал, в форточку. Впустил хороводных, а тут шухер вышел. Трапезон трехнулся, его и успокоили: пустили клюквенный квас. Гляжу — и слабо мне стало. Я ноги щупать. А казак наш мне: этак мы меж двух на голе останемся...»
Увы, прочитать о московских приключениях можно только в первых изданиях книги. Начиная с 1930-х эти главы стали вырезать. Почему — расскажем чуть позже. Цензура прошлась и по другим частям произведения. Например, исчезли сцены жестокости солдат и рабочих по отношению к голодающим. Так выглядит отрывок повести, вышедшей в третьем томе четырехтомного собрания сочинений Сергея Григорьева (Детгиз, 1961):
«Всюду на станциях маршрут осаждали голодные мешочники. Они с остервенелым отчаянием карабкались на буфера, на крыши. Двери вагонов приходилось на станциях держать закрытыми, иначе нельзя было бы сдержать напора серого, оборванного народа с сумами за спиной. С крыш приходилось сгонять».
Последнее предложение кажется незаконченным. Так и есть. В издании 1925 года после слова «сгонять» говорилось: «...выстрелами вдоль поезда, причем на сто холостых патронов рабочим выдавали один боевой, и пуля ждала случая, чтобы поразить кого-то, чья смерть должна пугать других». Другой вырезанный эпизод — издевательства солдата продмилиции над голодным мальчиком, который не хотел отдавать свою котомку: «Солдат схватил сумку; мальчишка повис на ней, и солдат крутил его в воздухе вокруг себя вместе с сумкой, как крутят щенка, который вцепился в тряпку зубами».
Полного хеппи-энда в повести не будет. Аню возьмет к себе семья тамбовского мельника (снова реверанс в сторону Чарской — сирота нашла новый дом), что в книге выглядит скорее как предательство: вместо того, чтобы последовать за любимым в суровый северный край, девочка выбирает сытую мещанскую жизнь. Экспедиция Граевых благополучно вернется домой на поезде, доверху нагруженном мукой. Не повезет только Стасику: на обратном пути, во время стоянки в Москве, Марк узнает, что его лихой приятель был арестован и расстрелян.
Тайна Ани Гай
«Рад был узнать, что повесть „С мешком за смертью“ будет иметь продолжение, это очень хорошая вещь, ваша повесть», — писал Горький Григорьеву в 1925 году. Видно, что Григорьев очень старался не оплошать перед своим наставником и юными читателями, которые осаждали библиотеки, требуя книжку про приключения Марка и Ани. Во второй части дилогии экшена больше, хотя сюжет строится по аналогичной модели. Снова роуд-стори, снова Аня Гай (теперь уже без Марка и вновь осиротевшая), снова героический экипаж транспортного средства. На этот раз — теплохода. Сутенеров в книжке нет, но есть торговцы людьми и актуальная до сих пор тема трудового рабства в развивающихся странах.
«Пионерская правда» № 127, 1929
Действие книги происходит через год после случившегося в первой части. Начинается «Тайна» почти так же: Аня остается одна без еды и крова (семью мельника убивают белые), плутает по тамбовским лесам и находит нового товарища — юного персиянина Али. Пожалуй, это самый интересный герой повести, если не всей дилогии (пусть и немного карикатурный). Он говорит на ломаном русском, носит на поясе кинжал и прячет в широком рукаве халата ручную перепелку, которую называет «бидана» (вероятно, от таджикского bedona — перепел). Али с гордостью рассказывает Ане, как поймал птицу:
«Али сел вагон. Выкинул солдат с поезда. Шел — плакать хотел. Поля. Солнца. Житный колос. Засмеялся. Слышу хлеба посередине голос: „тьюфь-тьюфь-тьюфь“. Сивый лошадь стоит, трава ест. Подкрался — дергал волоса. Лошадь лягал. <...> Не очень больна. Я сторонился. Надергал волоса, свил силок... <...> Он силка шел, я его хватал».
Али — такой же беглец и сирота, как его новая знакомая. Он бежал из Мурманска, куда его насильно вывезли из родного Керманшаха (город на территории современного Ирана) и отправили на строительство железной дороги. Здесь имеется в виду трудовая мобилизация населения Средней Азии в годы Первой мировой войны, когда людей отправляли на Урал, в Донецкие угольные копи и на другие тыловые работы (туда же свозили австрийцев-военнопленных). В Мурманске Али потерял брата:
«Там [в Мурманске] солнца нет. <...> Брат мой Мэмэд — тоже кончал базар. Все помирал: русски, немца, ференги, австрияк, китай, перса. Голод, холод, рта сгнил — пища не принимал. Бунтовался народ. Начальник убивал. Красный флаг повесил везде и в Петербург пошел. Али снял кинжал с пояса брата мертвый. Вот».
Марк не нравится Али заочно. «...плюнь своего Марка. Хвастун был!» — говорит он Ане, узнав, как Марк расхваливал Мурманск. Хотя отношения девочки с Али исключительно дружеские (Али называет ее сестрой), иногда в этом приходится усомниться. Вот, например, сцена, где Али уговаривает Аню, которая раздала весь свой хлеб детям, поесть самой:
«— Сестра, кушай пожалуйста!.. Бери хлеб моей руки. Не берешь хлеба, я с вагона пригаю на рельсы... Пропала голова.
Аня склоняется к руке Али и, лукаво улыбаясь, говорит ему:
— Я твоя птица, Али. Я бидана. Хорошо?
— Очень хорошо! Ты мой птица! Ты мой бидана!
Аня клюет кусочек хлеба на ладони мальчика носом и берет наконец губами, целуя его ладонь».
Как бы ни ругал Али Марка Граева, сам он совершает ту же ошибку, расхваливая Ане свою родину: мол, и фруктов там вдоволь, и розы цветут, и соловьи поют. Девочка, утомленная голодом и холодом, без раздумий соглашается уехать с ним. Здесь важно добавить, что Али — не коварный сластолюбец, коллекционирующий заморских невест. Он действительно верит в то, что говорит. На деле в Персии все еще хуже, чем в Мурманске, но Аня узнает об этом слишком поздно. Для того чтобы добраться до страны соловьев и роз, друзьям придется совершить опасное морское путешествие на теплоходе. Встреча героев и машины начинается с небольшого эпизода, который, как и историю со Стасиком, можно найти только в первых изданиях:
«Аня видит на белой стене теплохода... закрашенную черную надпись:
БАГРА(Т)ИОНЪ
Осталось не закрашено одно старое „Т“, а там, где были буквы „Багра“, художник уже обозначил по свежим белилам контуры таких же черных и высоких букв:
Лев (Т)».
Догадка о причине вмешательства цензуры подтверждается, когда спустя пару страниц к «Т» добавляют «р».
Главы, где герои путешествуют на теплоходе, — довольно типичные для своего времени революционные приключения, где хорошие красные противостоят плохим белым. Занятно, но менее интересно, чем остальная часть книги. Хотя эпизод с белыми солдатами, которые после употребления загадочного «персидского порошка» наблюдают за драконами в небе, получился забавным. Трем членам экипажа теплохода — командиру Ждану, пожилому лоцману Пармену Ивановичу и его подручному, мальчику-сироте Максиму — Григорьев посвятил отдельный рассказ «Красный бакен», события которого предшествуют «Тайне...», но сюжетно не связаны с повестью (хотя иногда повести и рассказ рассматривают как трилогию). Рассказ неплохой, но не особенно выделяется на фоне множества аналогичных произведений других авторов.
Аня и Али прибывают в Персию. На пути к Тегерану мошенники забирают у них все деньги, Аня попадет в трудовое рабство на фабрику ковров, а Али приходится устроиться на работу к меднику. Мальчик хочет накопить денег на дорогу до родного Керманшаха, куда по-прежнему надеется увезти названую сестру.
Али нападает на Смитсона. «Тайна Ани Гай».
Сергей Григорьев. Собрание сочинений. Том 3 (Детгиз, 1961).
Илл. А. Парамонов
С фабрикой вышла любопытная история. Производство — сырой подвал, где девушки, одурманенные опиумом, плетут дорогие персидские ковры — принадлежит американской компании Petag Persian Co Limited. Ее представитель, некто Смитсон, целыми днями «мотивирует» работниц ударами плети. В реальности компания Petag с фабриками на территории Персии действительно существовала в начале XX века, а ее продукция (к слову, неприлично дорогая) пользовалась большой популярностью в Европе. Только находилась она не в Нью-Йорке, как пишет Григорьев, а в Берлине. Не исключено, что Petag «переехал» из-за того, что в 1920-е СССР тесно сотрудничала с Веймарской республикой: не стоило обвинять товарищей коммунистического государства в эксплуатации незащищенных слоев населения.
Аня возвращается в Россию благодаря помощи загадочной русскоговорящей персиянки. Григорьев уделил мало внимания этому персонажу, а жаль: будучи редактором прокоммунистической газеты, женщина носит дорогой английский костюм, ходит в сопровождении охраны и живет в отдельной квартире, «похожей на петербургскую». Очень жестоко автор расправился с Али. Желая заступиться за Аню, мальчик набросился на Смитсона с кинжалом, но был позорно убит одним выстрелом. Потом на труп помочилась собака. Почему Григорьев решил избавиться от такого яркого героя — непонятно. «Четко сделан мальчик-персианин, но в конце вы как-то забыли о нем. Жаль», — сухо писал ему Горький.
Финал романа открытый: Аня в одиночестве едет на север и сходит на станции, где живет Марк. Дома она застает только его мать, Марину Петровну. Марк с отцом уехали на войну. Привезенная из Тамбова мука давно съедена. Все угрюмо, серо и грязно. Марина Петровна плачет, обнимает Аню, называет ее паскудой и бьет девочку кулаком. Роман завершает предложение: «Аня встала, взглянула в лицо матери Марка и увидела в ее глазах и злобу, и муку, и радость, и любовь».
С мешком за халтурой
В середине 1920-х повесть «С мешком за смертью», как и другие произведения Григорьева, была невероятно популярна. «Есть ли у вас, ребята, в отрядной или школьной библиотеке повести и рассказы С. Григорьева? — спрашивал читателей журнал „Пионер“. — Нет? Ну значит, она малого стоит: в ней нет самого интересного из нынешней детской литературы» (№ 23, 1925). Григорьеву действительно удавались приключения. Он писал легко и динамично, хорошо справлялся с диалогами, создавая убедительное многоголосье. Плоские характеры компенсировались закрученным сюжетом — прием сомнительный, но очень типичный для массовой остросюжетной литературы. Неискушенная детская публика, выросшая на запрещенных западных авантюрных романах, была в восторге. Кроме того, Григорьев хорошо вписывался в литературный контекст середины 1920-х, когда «красный Пинкертон» был на пике популярности.
В 1927 году дилогия Григорьева была экранизирована. В том же году режиссер картины, Ольга Преображенская, рассказывала журналу «Советский экран»:
«В противоположность слащавым фильмам с Джейки Куганом мы хотели показать детей участниками революционной борьбы. В „Ане“ дети умирают за революцию, фильма „Аня“ героическая романтика — революция, воспринятая и преломленная детскими душами» («Советский экран» № 15, 1927).
К сожалению, сохранилась лишь одна часть картины, да и ту на просторах сети найти не удалось. Критики встретили фильм прохладно. Ольгу Преображенскую критиковали за «приключенщину» — много трюков, мало идеологии.
Нонна Тимченко в роли Ани Гай
В конце 1920-х те же претензии начали предъявлять Григорьеву и другим известным авторам революционных приключений — Павлу Бляхину («Красные дьяволята»), Федору Каманину («Ванька Огнев и его собака Партизан») и другим. Журнал «Книга детям» опубликовал Декларацию ленинградской группы детских писателей-коммунистов, где беллетристов называли приспособленцами и обвиняли в «спекуляции на революционных темах», создании «антихудожественных и антипедагогических вещей» и «фальсификации революционного пафоса» (№ 6, 1929).
После того как в 1929 году повесть «С мешком за смертью» напечатали в первом номере «Роман-газеты для ребят», на нее яростно набросились читатели «Пионерской правды». Сама книга к тому времени выдержала уже как минимум три переиздания, но такой жесткой критики удостоилась впервые. Здесь становится понятно, почему писателю пришлось избавиться от Стасика:
«Это история приключений рабочего мальчика, спасающего буржуазную девочку от всяких бед и несчастий. Тут к Чарской примешан Пинкертон. 20 страниц из 43 отведены описанию московского уголовного мира. Кому понадобилось, чтобы 50 тысяч читателей „Роман-газеты для ребят“ с первого же выпуска основательно знакомились с бытом воров, убийц, бандитов. „Свидание на чердаке“, „Черные маски“, „Подземелье“, „Марс на следу“, „Огонь в печи“, „Пламя в глазах“, что это? Названия скверных приключенческих американских фильм? Нет, это названия глав книги Григорьева.
Трудно придумать большую халтуру, поданную под революционным соусом...»
И далее:
«Внизу страниц сноски, поясняющие непонятные слова, встречающиеся в тексте. 48 сносок объясняют слова из условного воровского языка. Полный словарь! Полный самоучитель! 50 тысяч читателей „Роман-газеты для ребят“ надо ведь в первую очередь, с первого же выпуска обучить воровскому жаргону» («Пионерская правда» № 126, 1929).
В статье с громким названием «С мешком за халтурой» читатель «Пионерской правды» ругал уральскую газету «Всходы коммуны» за то, что та посмела опубликовать похвальный отзыв о дилогии:
«...пионерская газета „Всходы Коммуны“ рекламирует книгу, искажающую великое время Гражданской войны, книгу, которую не следовало ни издавать, ни переиздавать... <...>...мало того, что потрачено неимоверное количество бумаги на одну плохую книгу, но еще и продолжение будет. Бедная бумага!»
«Пионерская правда» № 126, 1929
О продолжении поговорим чуть позже. Прежде следует рассказать о реакции читателей на «Тайну Ани Гай», которую критиковали еще активнее, чем повесть «С мешком за смертью». Так, деткору журнала «Пионер» Н. Барулину из Саратова не понравился эпизод, где белых солдат одурманили курительной смесью:
«...Григорьев показал врага, который хочет уничтожить пролетарскую диктатуру. По Григорьеву враг красных, это — дурак, трус, пьяница, человек, ничего не значащий и не понимающий. У читателя после этой книги создается такое впечатление, что зря в газетах пишут, что нужно быть начеку, а также обучают военному делу: мы врага шапками закидаем.
Это направление в детской литературе вредно для юного читателя, и против этого течения мы должны открыть решительную борьбу» («Пионерская правда» № 127, 1929).
Особенно интересен отзыв другого читателя, который признает, что повесть не только «интересна и завлекательна», но и полезна, так как рассказывает ребятам «много о различных странах» и затрагивает актуальную проблематику капиталистической эксплуатации. А дальше следует, с одной стороны, справедливая претензия к плохо прописанным персонажам, с другой — опасный для податливого детского разума вопрос в духе «крошки-сына» Маяковского:
«Героиня повести — Аня Гай — <...> воспитанница института благородных девиц, учебного заведения для дочерей дворян. „Неблагородных“ в институте не было. Остается непонятным и странным, почему же эта дворянка была за красных, почему она боролась с белыми, никого, впрочем, не убивая и не желая убивать. Автор недостаточно разъяснил, почему он сделал героиней Аню Гай. От писателя мы требуем, чтобы он нам говорил, на чьей стороне правда, показывал нам хороших и плохих людей, показывал бы еще, почему они хороши или плохи» («Пионерская правда» № 26, 1926).
Не понравилась «Тайна Ани Гай» и Горькому. «В „Тайне“ Ани прежде всего — нет тайны. Затем я смущен чем-то, похожим на торопливость, с которой написана эта книга, — писал он Григорьеву. — Вы, оказывается, не мало уже написали „для детей“. Это — из любви к ним? Вы мне извините этот вопрос, очень естественный в наше время, когда многие принуждены писать для того, чтоб жить». Григорьев признался, что повесть была написана второпях из-за нехватки денег («...я не вижу ни малой беды писать ради хлеба — мы ведь, подобно попам, „от алтаря питаемся“»!), однако возразил, что тайна у Ани все-таки есть. Скорее всего, имелась в виду тайна происхождения девочки: куда пропал и кем был ее отец? Отвечая на вопрос о любви к детям, Григорьев вновь вспомнил о паровозах:
«Вы спрашиваете, Алексей Максимович, люблю ли я детей (пишу для них) — вот о паровозе пишу, потому что люблю его. <...> Детей тоже люблю терзающей любовью. А паровоз спокойно».
Возможно, Григорьев собирался раскрыть тайну Ани Гай в следующей части истории, которая изначально задумывалась как трилогия. Возможно, именно там он планировал углубиться в психологию героев, рассчитывая, что к моменту выхода книги его читатели до этого дорастут. Но не доросли. «...продолжение — повесть „Улица красных зорь“, выходившая не только за пределы революционной темы, но и за рамки детской литературы, — напечатано не было и осталось в архивах, потому что писатель не захотел, чтобы его герои выросли скорее, чем читатели», — писали в журнале «Детская литература» (№ 10, 1975). Впрочем, гораздо более вероятно, что книга не была закончена из-за нападок в прессе и переориентации советской литературы на реалистические произведения о жизни обычных ребят.
Тем не менее Григорьев довольно быстро вернул былую популярность. Сам того не зная, он когда-то подстелил себе «соломки», написав в 1927 году историческую повесть «Берко-кантонист» о жизни еврейского мальчика- кантониста во времена Николая I. Она вполне отвечала запросам советского детлита, была обожаема ребятами не меньше, чем книги об Ане Гай, и выдержала множество переизданий. Благодаря этой повести Григорьева продолжали помнить и хвалить. Очень показателен отзыв Маршака. Из его доклада на первом Съезде советских писателей:
«Повесть [„С мешком за смертью“] о революции незаметно превращается в традиционный детектив с примесью идиллического детского романа о мальчике и девочке, разлученных и ищущих друг друга.
Но Сергей Григорьев — писатель, а не случайный человек в литературе. У Сергея Григорьева есть художественно убедительные книги — такие как „Берко-кантонист“. Поэтому даже авантюрная его повесть не могла докатиться до прямой бульварщины».
«Пионер» № 19, 1935
Всю оставшуюся жизнь Григорьев писал в основном военно-исторические произведения для юношества. В прессе особенно хвалили роман «Александр Суворов» и повесть «Малахов курган» о Нахимове. Начиная с 1935 года каждые пять лет в «Пионере» и «Пионерской правде» писателя поздравляли с юбилеем, выражали признательность за вклад в советскую литературу и желали долгих лет жизни. В преддверии последнего прижизненного юбилея Григорьева журнал «Пионер» напечатал благодарственное письмо:
«Сергею Тимофеевичу исполняется 75 лет. За плечами у писателя большая, плодотворная жизнь, впереди творческие планы. <...> От имени сотен тысяч ребят читателей мы говорим в этот торжественный день дорогому Сергею Тимофеевичу:
— Большое вам пионерское спасибо за то, что вы написали для нас столько замечательных книг. От всего сердца желаем вам доброго здоровья и плодотворного труда на долгие, долгие годы» («Пионер» № 10, 1950).