Уже начало 2020-го было бравурным — в январе на русском вышел трагикомический роман «Лишь» Эндрю Шона Грира, получивший двумя годами ранее Пулитцеровскую премию. Подняв планку художественного качества необычайно высоко, он стал если не камертоном, то вектором — указателем, куда, к каким вершинам следует стремиться словесности о неконвенциональной любви. Блестящему американскому роману необычайно повезло в России — Светлана Арестова подобрала ключ к насквозь игровой, игривой, кэмповой прозе Грира, дав стилистически безупречное объяснение, почему этот автор заслуживает места рядом с Донной Тартт и Тони Моррисон, лауреатами «Пулитцера» прошлых лет.
Романные терзания гомосексуального мужчины с обезоруживающей самоиронией дали понять, какой может быть ЛГБТ-литература, если автор выберет силу и красоту слова в его этически и эстетически неразрывном единстве, а не пустое шутовство, не оскорбление, не дидактическое настояние. «Это не привычная нам простота американской прозы, это не вычурная сложность европейцев — это что-то очень индивидуальное... все сменяется быстро, смазывается, смешивается в трагикомическом коктейле, и не устаешь удивляться тому, как ловко тебя одурачили, — оторваться от этой игры невозможно», — писал портал «Прочтение». «Хорошая, добрая книга» — в таком духе отзываются читатели, купившие роман в российских онлайн-магазинах.
И все же роман «Лишь» — не только яркий, но и чрезвычайно современный, представляющий гея во всей человеческой полноте — не мог быть немедленно принят за новую безусловную норму. Слишком велик разрыв между восприятием ЛГБТ-литературы на Западе, раз за разом отказывающимся считать квир-человека жертвой или шаржем, и Россией, где критики все еще готовы маскировать негетеросексуальные интенции в фантики-иносказания. «...появляются и более сложные и противоречивые чувства» — так книжный обозреватель Storytel описывает любовь женщины к женщине в романе «Воздух, которым ты дышишь» Франсиш ди Понтиш Пиблз. Все в том же обзоре, вышедшем летом, можно прочитать, что Кристофер Ишервуд, британский прозаик-экспрессионист, «многие темы... начал поднимать в литературе прежде других». То, что автор романа «Прощай, Берлин» — безусловный классик мировой квир-прозы, из реплики эксперта понять невозможно. Пустословие тем более удивительное, если знать, что все та же платформа Storytel тем же летом 2020 года создала для русскоязычных пользователей тег «ЛГБТ+», который облегчает поиск квир-контента.
Вижу/не вижу. Уклончивая логика дает о себе знать особенно приметно в случаях, если квир-автор достаточно сложен, чтобы российские профессиональные читатели могли замолчать некоторые специфические черты авторской поэтики, спрятавшись за «Высокую Литературу», эвфемизм-химеру, сохранившуюся еще со времен советского литературоведения. Показателен пример книги Оушена Вуонга «Лишь краткий миг земной мы все прекрасны», минувшей осенью вышедшей на русском без единого указания, что этот роман стал литературной сенсацией англоязычного мира не в последнюю очередь из-за усложнения оптики, сочетающей квир- и постколониальные фильтры: опыт гея наслаивается там на опыт этнического вьетнамца, две «чуждости» в одном флаконе. Обозреватель российского «Esquire», например, готов говорить о национальности повествователя, но, в отличие от западных коллег, начисто умалчивает, что рассказчик еще и гей.
Легко предположить, что российским книжным экспертам невдомек, что они пишут для читателей страны, где действует закон о запрете на «гей-пропаганду», бесчеловечный, по меркам Запада, на ценности которого они — на словах — ориентируются. Если есть возможность спрятаться от этической дилеммы (и возможных хлопот с цензурой) в слоновью башню сугубо эстетического, то профессионалы все еще охотно это делают.
Вот почему, например, Андре Асиман, ставший популярным благодаря гей-роману «Назови меня своим именем», одному из российских бестселлеров 2019 года, теперь не без облегчения воспринимается просто как «Писатель», — именно так, с большой буквы. Автор-стрейт, сам явно подуставший от звания гей-сочинителя, этому обобщению, кажется, очень рад. В последних интервью, вышедших на русском залпом, Асиман с аккуратной настойчивостью рассуждает о гомосексуальности как литературной задаче, роде «игры в бисер»: «Когда я начинал писать книгу, это должна была быть история о юноше по имени Элио и девушке. Но потом я понял, что на третьей странице они займутся сексом и писать будет больше не о чем. Здесь нет никаких запретов, никакого чувства вины, никаких препятствий, которые надо преодолевать. Тогда я решил написать о любви двух молодых людей, и история сразу преобразилась — появилось стеснение, возникли трудности».
Эстетизм — естественный и непротиворечивый для автора американского, полагающего сексуальное самоопределение как норму, — выглядит уловкой в русскоязычном пространстве, где слово «квир» все еще экзотика, а рассуждения о важности преодоления табу духоподъемны только в теории. И в этом смысле современная русская литература на порядок отстает от, скажем, южнокорейской, где «о цензуре на ЛГБТК-литературу не может быть и речи», или грузинской, где гомофобия и ее преодоление не раз становились предметом художественного осмысления.
ЛГБТ-персонаж как образ, как символ все еще остается невостребованным «официальной» русской литературой. Выражением молчаливой «квир-паники» — страха перед открытыми и недвусмысленными описаниями гомосексуальных отношений — можно назвать гробовое молчание вокруг отличного романа «Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса» Анатолия Вишевского, выпущенного недавно издательством Popcorn Books и, за редким исключением, все еще не удостоенного профессиональных разборов. Полезно помнить, что история гей-любви в исполнении профессора-слависта, преподававшего в американском колледже, выглядит естественным выражением мировой и в первую очередь англоязычной квир-классики, презентация и анализ которой на русском уверенно стремятся к нулю. Литературоведению в России, похоже, все еще не хватает слов для оценки ЛГБТ-прозы, — не очень-то понятно, что делать с автором, для которого русский — родной, а ценностная шкала, пожалуй, космополитична; одним Гоголем его не измерить, а литературный капитал Гора Видала или Эдмунда Уайта остается для интерпретаторов за пределами видимого.
Знание, что молчание равняется гомофобии, в России, кажется, еще не стало нормой — и это еще одно отличие российского дискурса от общественных консенсусов, устоявшихся в странах условного «первого мира» после эпидемии СПИДа и усилий яростных активистов-антиспидовцев Act Up. К слову, среди тех, кто в 1980-е ходил по улицам Нью-Йорка с плакатами «Silence = Death», был не только писатель-публицист Ларри Крамер, ушедший из жизни в 2020 году, но так и не переведенный на русский. К числу квир-радикалов принадлежал и столь любимый русскоязычными читателями Майкл Каннингем, в статусе «живого классика» представленный в России почти без остатка. В том, насколько важную роль в поэтике американского писателя всегда играл ЛГБТ-активизм, в России смогли убедиться в этом году, после публикации сборника эссе «Край земли. Прогулка по Провинстауну», рассказывающего о прошлом и настоящем приморского городка, ставшего образом американского гей-рая. В этой книге, вышедшей в США еще в 2002 году, автор не прячется за героев, выражая себя и свое отношение к квир-реалиям с недвусмысленностью уверенного в своей правоте (и блестящего) публициста.
В России переживания квир-человека все еще удобно воспринимать через ширму стороннего опыта, демонстрируя интерес, но имитируя невовлеченность. Чужое, но интересное; важное, но не «про нас»: ЛГБТ-тем касаются словно в гигиенических перчатках — с осторожностью, в которой в равной степени ощутимы и любопытство, и настороженность. Спасением в этом смысле служит «легкость» жанра — благо современная западная квир-проза, изживая виктимность прошлых лет, дает достаточно поводов для облегчающего душу веселого смеха.
Логично, что в этом году на русском заговорил популярный в США роман-романс «Красный, белый и королевский синий» Кейси Маккуистон, в полусказочном, игровом формате рассказывающий о всепоглощающей любви сына американской президентки и британского принца. Право на сексуальное самоопределение, незыблемое для американского автора, можно счесть за особенность иностранной ментальности, а не универсальную ценность, как и сам роман назначить незамысловатым, ни на что не претендующим развлечением.
Логично и то, что лучшим переводным романом по версии премии «Ясная Поляна» в этом году стала книга «Джеймс Миранда Барри», в которой Патрисия Данкер рассказывает о женщине, всю жизнь считавшейся мужчиной. «Актуальная повестка на нас влиять не должна», — в экспресс-интервью сообщила переводчица романа Александра Борисенко, недвусмысленно отстраиваясь от нынешних «гендерных баталий».
Инерция восприятия «квирного» как экзотического затрудняет поиск жемчужных зерен в собственных литературных закромах. Вышедший в 2020 году роман «Там, на периметре» Кати Чистяковой, судя по художественной силе, качеству рефлексии, укорененности в проблематике сугубо российской, должен бы стать предметом обсуждений ничуть не меньших, нежели, скажем, «Маленькая жизнь» американки Ханьи Янагихары за несколько лет до этого. Но голгофа бездомного московского гея, описанная с уникальной для русской словесности достоверностью, осталась для профессиональной прессы практически незамеченной — в премиальных списках дебютная книга Чистяковой не значится, а общественная значимость этого компактного текста спрятана в наводящее тоску определение «честная, нужная книга».
Да, так, но нужность этого социального романа имеет еще и безусловную литературную ценность: автофикшн там прирастает художественной прозой, а чувство русской литературной традиции уникальным образом обнажает голос современного квир-человека. Рискну предположить, что Женя, смысловой центр романа «Там, на периметре», — первый гомосексуал в русской литературе, представленный настолько живым, подлинным, стереоскопичным. Во всяком случае, он — первый для литературы нового, постсоветского времени и вызывает, возможно, ассоциации с неприкаянным лирическим героем прозы Евгения Харитонова, главным литературным квир-человеком эпохи СССР.
Автором нового типа можно назвать и саму Катю Чистякову, которая ничуть не против, если ее книгу именуют «ЛГБТ-романом». «Это возможное прочтение, одно из, — и как любое из возможных прочтений, оно делает книгу лучше, достраивает ее», — говорит писательница-дебютант, и сама готовность к самоидентификации такого рода сообщает о консенсусе еще относительно новаторском для русской прозы, но все более и более очевидном. Юлия Вереск, написавшая гей-фанфик «Тот самый», тоже особо подчеркивает, что хочет писать о гомосексуалах, «потому что говорить на подобные темы очень важно».
Это знание уже может стать основой целой издательской программы, как случилось с No Kidding Press, где в этом году вышли и квир-номер журнала «НЕЗНАНИЕ», и антология «Дружба» с рассказами небинарных авторов, и переписка двух крупных в современной квир-истории фигур — Кэти Акер и Маккензи Уорк («Я очень тебя хочу»). Этически родственно ему издательство Popcorn Books, в этом году все смелее осваивающее иностранный, в первую очередь англоязычный young adult, а заодно пробующее привлечь внимание не только «юных взрослых», но и тех, кто постарше, легитимируя в литературном процессе и американского квир-беллетриста Адама Сильверу («Скорее счастлив, чем нет», 2020), и непритязательные фанфики Норы Сакавич (трилогия «Все ради игры»), и Филиппа Бессона, «серьезного» французского писателя, пока неизвестного в России.
Российский культурный истеблишмент готов принять квир-автора. Об этом недвусмысленно сообщает траектория славы Микиты Франко, стремительно выросшего в фигуру по всем параметрам эмблематичную. Роман «Дни нашей жизни», рассказывающий о гей-семье в современной России, оказался и коммерчески успешным, и желанным в профессиональном сообществе — дебютное произведение молодого автора попало в число номинантов и молодежной премии «ФИКШН35», и премии «НОС», а сам автор, сделавший каминг-аут как «транс-парень», претендовал на звание «Человека года» по версии журнала «GQ». Второй роман Франко, «Тетрадь в клеточку», вышедший этой осенью, оказался еще более радикальной попыткой перелицевать устоявшиеся в России представления о «школьной прозе»; центральной темой там стала трансгендерность — призыв к размышлению, «а что есть мама, это на самом деле папа».
Текущий литературный процесс в России со все большей очевидностью показывает желание сформулировать общие представления о языке этически более выверенном. В 2020 году впервые в истории русской литературы слово «квир» появилось в издательском анонсе (Максим Сонин, «Письма до полуночи»); как «квир-роман» обозначена книга Николая Кононова «Гимны». Издательству Popcorn Books, открыто говорящему о важности ЛГБТ-книг в своей программе, то и дело приходится решать специфические переводческие задачи: уместны ли в художественной литературе на русском слова «твинк» и «дрэг»? каких определений заслуживает транс-человек?
В этом смысле показательны попытки передать на русском описания персонажей небинарных, которые, стремясь преодолеть дихотомию «мужчина-женщина», говорят о себе на английском «they» («они»). Переводчица Шаши Мартынова, пересказывая на русском современный британский роман, предпочла вариант карнавальный: «Оне решиле пойти привычным маршрутом, каким чаще всего ходиле саме. Нападавший приблизился к онех сзади и нанес один удар онех по затылку. Ех одежда осталась в целости и сохранности, кошелек не тронут» (Бен Элтон, «Кризис самоопределения»). Шершавость языка повышенной этичности воспроизведена местами очень смешно и, наверное, уместно для произведения сатирического.
Татьяна Зборовская, переводя отрывок новейшего «небинарного романа» швейцарки Анны Штерн, попыталась соблюсти языковой нейтралитет — как и в оригинале, в русском переводе нет указаний на пол персонажа: «ты идешь навстречу и произносишь „иден“, и вы останавливаетесь, две половины одного целого, зеркало в зеркале, и ты произносишь эти слова, ты впервые произносишь их вслух: „ананке больше нет“. твое дыхание — клубы пара, растворяющиеся в черноте» («das alles hier, jetzt», 2020).
Марике Лукас Рейневелд, лауреат международного «Букера» этого года, — отличный пример, как быстро и фактически безболезненно может установиться «новая норма». Сообщая о награждении голландского автора одной из главных литературных премий планеты, российские комментаторы могли проигнорировать факт, что Рейневелд говорит о себе как о человеке небинарном. Однако уже через месяц-другой, к моменту выхода романа-победителя на русском («Неловкий вечер»), сочинитель первым делом именуется «агендером».
К 2020 году книжная индустрия России явно отошла от шока, нанесенного семью годами ранее законом о запрете «гей-пропаганды». Очертания ЛГБТ-прозы на русском все больше похожи на полку европейского книжного магазина, где всему найдется место: тут и переизданный «по многочисленным просьбам читателей» «Абсолютист» Джона Бойна, посвященный геям на войне; и «Цена соли» Патриции Хайсмит, безусловная лесби-классика; и комикс-хоррор «Провиденс» Алана Мура; и эротический сборник «Я в Лиссабоне. Не одна»; и переводной научпоп «Квир-теория и еврейский вопрос» Дженет Джейкобсен.
Все эти тома вышли в 2020 году, ни один из них не вызвал скандала, и с учетом российских обстоятельств все они в той или иной степени реализуют мысль, которую просветительница Лена Климова, не первый год работающая с ЛГБТ-подростками, вынесла в название своей новой книги: «Выжить и жить. Долго и счастливо». Вне всяких сомнений, шансов на это становится в России все больше. Голоса «за здравие» квир-литературы все сильней и дружней, все умней и точней.
