Квартирный вопрос по-американски

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Мне показалось важным написать о трех очень разных, но одинаково важных американских текстах начала XXI века, изданных по-русски в этом году, — в том числе для того, чтобы лучше понять актуальность «квартирного вопроса» и идею деурбанизации в литературе США. Методология моего небольшого исследования не хитра и опирается на наблюдения Владимира Николаевича Топорова, высказанные им в первой главе посмертно изданного «Петербургского текста» (М.: Наука, 2009): «...Следует сказать несколько слов о д ρ у г и х местах пространства, точнее обо всем том, что „местообразует“ и вместе с тем не опускается ниже уровня жилья, квартиры, комнаты, где начинается уже уровень вещей, здесь в принципе не рассматриваемый <...> Нужно также отметить, что функция местообразования не отменяет и не исключает функции более специализированные и объясняющие непосредственно, чем служат соответствующие объекты человеку и к а к и е потребности они удовлетворяют».

Кент Харуф. Хорал. М.: Дом историй, 2025. Перевод с английского Ксении Чистопольской

Я начну с романа «Хорал» Кента Харуфа (1999) — современного американского классика, почти не известного русскому читателю. В названии его книги присутствует игра слов: Plainsong не только «хорал», но «песнь равнин». Именно эти участки земной поверхности имеют положительные коннотации в романе — в отличие от гор, где расположен Денвер, столица штата Колорадо. Таким образом, через горы и равнины вводится противопоставление большого города и маленького — Холта, которому во многом и посвящено творчество Кента Харуфа. Другая ось пространства — восток-запад: Денвер находится западнее и отсылает к другому типу цивилизации по сравнению с более восточным Холтом — связь между ними осуществляется только автобусами.

Границы Холта размыты, и их пересечение носит скорее символический, чем реальный смысл. Неслучайно самые младшие герои «Хорала», десятилетние мальчики, садятся на лошадей, чтобы выехать из города. Текст почти нигде не маркирует этой трансгрессии, хотя имеются и два исключения. Старшеклассники унижают младших ребят на выезде из Холта, а героиня-подросток готовится стать матерью на ранчо за городской чертой. Разумеется, в Холте превалируют горизонтальные связи, но у этого городка есть важная особенность: в отличие от большого современного мегаполиса он не растет, не урбанизирует окружающее пространство. К примеру, упомянутое ранчо держат два пожилых брата, о которых известно только то, что их родители погибли в автокатастрофе, когда им было по пятнадцать лет. Так как окрестная земля отведена под выгон для скота, город не может вторгнуться в ее пределы.

Что мы знаем об улицах Холта? Чаще всего герои пересекают символическую границу города, двигаясь по Рейлроуд-стрит, которая, как ясно из названия, тянется вдоль железнодорожного полотна. Кажется, речь идет об исторически важной железной дороге Денвер — Рио-Гранде, по крайней мере, в тексте «Хорала» упомянуты городки, через которые она проложена (и здесь, возможно, присутствует ироническая отсылка в адрес Айн Рэнд, автора культового произведения «Атлант расправил плечи», действие которого происходит примерно в тех же местах). Однако ключевого железнодорожного объекта — вокзала — в тексте романа нет. Вместе с вокзалом отсутствуют и пассажиры: знакомство с городом из окна пассажирского вагона, как и прибытие в Холт на поезде, почти исключено. На железной дороге тоже лежат следы заброшенности. Ее символический смысл обнаруживается ближе к концу романа: герои-мальчики кладут под колеса поезда монеты с профилями президентов и браслет своей мамы. Тем самым прощание с детством происходит на железной дороге, по которой уехать из Холта уже нельзя.

Как это часто бывает в американских романах, маршруты городских улиц организуются в связи с тем, как дети развозят по ним газеты на велосипедах. Это едва ли не самая известная метафора взросления и первого опыта работы в культуре США. И здесь «лирический» роман Кента Харуфа вроде бы следует традиции — но отступает от нее в другом отношении: каждый ли дом может считаться участком городского пространства? Некоторые дома в Холте необитаемы, и новые жильцы вселяться в них не спешат. Оппозиция «дом, где живут люди, — пустующий дом» является, возможно, одним из самых ярких знаков деурбанизации: некогда жилые здания без людей приходят в упадок. Впрочем, в пустующие дома могут приходить на свидания подростки — так домашнее пространство продолжает использоваться, но уже никто не берет на себя заботу о нем. Дом уподобляется мотелю.

Герои романа по-разному взаимодействуют с пространством дома, в котором они живут. Одна мать выгоняет из дома дочь-подростка из-за того, что та забеременела. Другая мать, наоборот, сама уходит из дома и меняет маленький Холт на большой Денвер — впрочем, как кажется, неудачно. Похоже, симпатии автора целиком принадлежат маленькому городку.

Лиминальным пространством внутри самого Холта, как и во многих других американских романах, остается бар: и потому, что это «ничейная» территория, и потому, что там с большей легкостью происходит трансгрессия сознания. Люди напиваются, признаются в том, что скрывали, завязывают новые и рвут старые отношения.

Ричард Руссо. Дураки все. М.: Фантом Пресс, 2025. Перевод с английского Юлии Полещук

Другой маленький город в нашей подборке гораздо более типичный — Норт-Бат из иронического романа Ричарда Руссо «Дураки все» (2016). Расположен он на Восточном побережье, в штате Нью-Йорк, и, как это часто бывает, у него есть «более привлекательный близнец и извечный соперник Шуйлер-Спрингс», с которым он в «течение двух столетий с неизменной завистью и обидой сравнивал себя… В Шуйлере издавна было все, к чему стремился Бат: и цветущая экономика, и образованное население, и дальновидное руководство, и регулярные толпы гостей с юга штата, и собственная радиостанция». Однако жители Норт-Бата не спешат переезжать из своего города в преуспевающий Шуйлер.

Начнем с жилых помещений. Они делятся в романе на три категории: частные дома; муниципальный многоквартирный дом «Моррисон-армз» и «старый отель, величественный и печальный… „Сан-Суси“. „Без забот“», некогда бывший одной из главных городских достопримечательностей; и, наконец, трейлеры. Отель и трейлеры меняют городское пространство: вокруг «Сан-Суси» разбит прекрасный парк, а вокруг трейлера, как нетрудно догадаться, со временем собирается огромная свалка. Еще одна даже не дошедшая до стадии строительства городская достопримечательность — луна-парк «Последнее прибежище» по соседству с кладбищем — нехитрая метафора нереализованной американской мечты и один из символов периодически поражающих страну экономических кризисов. А вот многоэтажке, хотя в ней и живут, так сказать, представители низших слоев общества, удается себя окупить.

С точки зрения сюжета важную роль играют гаражи на небольших участках вокруг частных домов — именно с их помощью главный герой, начальник полиции Дуглас Реймер, пытается выяснить, кто же был любовником его умершей жены. Частному дому противопоставляется «Моррисон-армз», куда переезжает Дуглас, — при этом мы узнаём, что в многоэтажке обитают в том числе наркоманы и бывшие преступники, а вдобавок ядовитые змеи, то есть такое жилье продолжает выполнять функцию социального барьера. Начальник полиции служит объединяющим звеном для жителей городка: он перемещается по нему не только в поисках гаража, чья дверь отреагирует на найденный им пульт, но организует своими поездками городское пространство в целом.

У персонажей Ричарда Руссо недостатка в жилплощади нет, некоторые из них могут позволить себе даже сдавать часть своего жилья в аренду, но город при этом не растет. Автор иронически списывает это на историческое проклятие, но убедительно звучат и многочисленные упоминания об уезжающих из Норт-Бата людях. Продолжает функционировать и пирамидальная структура «частный дом — муниципальное жилье — трейлер». Роль пограничного пространства между улицей и частным домом может играть терраса — она позволяет и заглянуть внутрь, и выглянуть наружу. Эта двойственность в какой-то момент играет плохую шутку: неудачный кадр с полицейским на террасе используют газетчики, чтобы скомпрометировать Дугласа Реймера.

Еще одно значимое место — кладбище. С него, по словам автора, выступающего хроникером своего города, и началась история Норт-Бата. Конечно, это тоже ироническая метафора: поселение растет вокруг того места, где похоронены его первые жители, — но слишком крепкая привязка к прошлому делает будущее такого города туманным.

Майкл Каннингем. День. М.: Corpus, 2025. Перевод с английского Любови Трониной

«День» Майкла Каннингема (2023) отличается от романов Кента Харуфа и Ричарда Руссо принципиально. Его действие в основном происходит не в маленьком городке, а в Нью-Йорке, и как раз для его героев квартирный вопрос очень актуален. Робби, член большой семьи — преданный брат и дядя, который очень любит своих племянников, — должен все-таки найти себе отдельное жилье. В этих поисках можно увидеть метафору сепарации членов семьи: хотя в общем у них хорошие отношения, отделение кажется необходимым.

Неслучайно речь не идет о разделе квартиры — Робби пытается снять для себя отдельное жилье, в лучшем случае частный дом в пригороде. В отличие от домов в маленьких городках, любое жилье в Нью-Йорке кажется временным — и для Майкла Каннингема это трагическая метафора быстротечности жизни на земле. Поиски нового жилья — будь то попытка побега или что-то гораздо более осмысленное — оказываются слишком медленными для этого мира. Но по сюжету романа скорый ход времени прерывают пандемия и ее следствие — самоизоляция.

Для героев это возможность не только глубже заглянуть в себя, но и познакомиться с окружающим их пространством — Робби в какой-то момент вообще оказывается в Исландии. Тем, кто остался в квартире, самоизоляция дается гораздо тяжелее, чем если бы они жили в частном доме. Образ, который предлагает Майкл Каннингем для этого пространства, — лестница, где по нескольку раз в день замирает Изабель, сестра Робби. Лестница ассоциируется с частным домом, но здесь она — элемент двухуровневой квартиры и связывает не только два этажа, но также взрослых и детей. Кроме того, лестница — пространство трансгрессии, и для размышляющей на ней героини время как будто останавливается. Конечно, лестница — это еще и элемент платоновско-христианской символики (отчасти и как аналог «великой цепи бытия») — отсюда, в частности, исходит и мотив вневременности.

По отношению к окружающему их пространству у персонажей Майкла Каннингема есть выбор: проявлять заботу о доме и находить в этом какой-то смысл — или, наоборот, ощущать себя запертыми в четырех стенах. Робби в итоге находит себе новое жилье в Исландии. Это небольшой частный дом, который, правда, не имеет ничего общего с тем, что могло бы быть у него в США, — и где он умирает. Таким образом, поиск жилья для одного из героев Каннингема становится поиском места для ухода из жизни.

Последнее пристанище для Робби, уже в США, — арендованный за городом коттедж, где семье предстоит принять решение о захоронении его праха. В конце концов побеждают доводы в пользу выбора дикой природы, места на границе леса и озера, — отсылка к «Уолдену» Генри Дэвида Торо достаточно очевидна. Сложно не увидеть и в этом метафору деурбанизации, столь важной для современных США и свидетельствующей об одной из главных проблем современной американской городской культуры.

Почему для писателей из США так важна деурбанизация? Традиционный американский урбанистический миф был связан с мечтой о покорении большого города, причем его география распространялась с востока на запад. Навстречу этому движению шел отъезд героев, чаще всего подростков, из маленьких городков, становившихся важнейшей метафорой взросления. Ближе к концу XX столетия началось переосмысление этого мифа: герои, напротив, стали приезжать в маленькие городки, сохранившие странные, а иногда и страшные тайны. Сегодня же наметилась тенденция к консервации обеих версий урбанистического мифа: город уже не вызывает удовлетворения — в этом можно увидеть влияние экологической прозы, — и хотя сами города пока не заброшены, отдельные здания в них приходят в упадок. А расчеты, связанные с арендной платой, с каждым новым текстом превращаются во все более фундаментальную основу экономики американского города — что в литературе, что в реальности (в качестве свежего примера можно вспомнить праймериз Демократической партии для предстоящих выборов мэра Нью-Йорка). Городской текст в современной американской литературе как раз и служит одним из главных маркеров этих изменений.

* Фото в начале материала: Carol M. Highsmith/Library of Congress