У литературной премии «НОС» есть родовая травма. Ее впервые вручили в 2009 году, в год двухсотлетия Николая Гоголя, и, придумав гоголевское название, вложили в него сразу две расшифровки: Новая словесность и Новая социальность. С тех пор не было года, чтобы жюри не билось об эту обманчиво непротиворечивую двойственность. Каждый состав жюри выкручивается, как умеет, а итог почти каждого сезона то разочаровывает, то скандализует публику.
Книги, которые бы без оговорок рефлексировали актуальную реальность новым языком, появляются крайне редко. Но есть писатели, которые умеют выполнять этот чудесный номер, что не раз доказали. В 2010 году «НОС» вручили Владимиру Сорокину за повесть «Метель». Как шла тогда дискуссия, помнят только старожилы, но это решение выглядело разумным и прекрасным, каковым несомненно являлось. Вот только с тех пор у «НОСа» появилась еще одна больная тема: а можно ли снова давать эту премию Сорокину? С одной стороны, отчего же не давать, раз он умеет про новую словесность и социальность одновременно, как никто. С другой стороны, что же делать с остальными и не превратится ли «НОС» в персональную сорокинскую премию, если романы писателя будут выходить достаточно регулярно? Своего пика эта дискуссия достигла в 2014 году, когда в шорт-листе «НОСа» оказалась «Теллурия». Смертным боем на дебатах бились председатель жюри, поэт и переводчик Дмитрий Кузьмин, и новый член жюри, театральный режиссер Константин Богомолов. Сорокину главную премию не дали (он получил приз читательских симпатий; всего читатели голосовали за Сорокина трижды: в 2009, 2014 и 2018-м). На следующий год Константин Богомолов возглавил жюри. Само жюри тогда решили сделать «более читательским»: в его состав вошли историки, искусствоведы, журналисты, а филологи и критики остались только в статусе экспертов — людей, которые призваны высказывать свое профессиональное мнение, но в голосовании имеют один голос на троих.
И вот через три года Богомолов и его коллеги снова встретились с сорокинской дилеммой. Здесь, кажется, Богомолов просто не мог не взять реванш. О том, что Сорокин — единственный возможный кандидат на победу, он сообщил еще на дебатах в Красноярске, где формировался короткий список (сам председатель не приехал, но прислал видео, в котором излагал свои тезисы). На московских дебатах он дрался отчаянно, в том числе используя запрещенные приемы: в одной книге нашел «человеческую гадость» (что неожиданно для поклонника Сорокина), текст другого издевательски читал вслух. В итоге голосования «Манарага» победила с небольшим отрывом от основных конкурентов в так называемом суперфинале.
Кроме Сорокина, суперфиналистами стали Алексей Сальников с завоевавшим всенародную любовь романом «Петровы в гриппе и вокруг него» и Станислав Снытко с небольшим сборником не то модернистской прозы, не то скорее все-таки поэзии. Именно эта тройка на несколько минут зафиксировала, что для русской литературы прошедший год вообще-то был на редкость удачным: и социальность, и словесность, и «живая классика» выставили на поле достойных представителей.
Хотя нужно сказать, что в этот раз почти весь шорт-лист выглядел как достойный ответ на вечный вопрос «что почитать?». Крепкие сюжетные романы со свежей проблематикой («Заххок» Владимира Медведева, «Текст» Дмитрия Глуховского); многообещающие новички (Ольга Брейнингер, Андрей Филимонов*Признан властями РФ иноагентом., Анна Тугарева), у которых есть хотя бы что-то одно — история или стиль, — а другое, есть основания верить, приложится в ближайшее время; живой и цветущий модернизм (Александр Бренер, Станислав Снытко). От любой из этих книг дебаты могли пойти по пути содержательного разговора о литературе, но, как обычно, не очень получилось. Каждый член жюри и эксперты озвучили свои предпочтения, после чего дебаты быстро перешли на рельсы «действительно ли вам есть что противопоставить Сорокину?». По результатам вышло, что нет, хотя это, разумеется, не так.
В 2018 году можно навскидку назвать хотя бы пять-шесть тем, которые становятся новым «социальным ресурсом» для писателей. Постколониальная рефлексия Медведева; повседневная технофобия Глуховского; опыт молодых людей, родившихся на последнем вздохе СССР и выросших в глобальном мире, о котором рассказывает Брейнингер, — все это настоящая и вполне захватывающая социальность. И ее на самом деле уже очень хочется противопоставить антиутопии про новое средневековье с умными блохами и изысканным потреблением разных веществ и субстанций. Не потому что Сорокин не выдающийся писатель или «Манарага» какой-то недостаточно сорокинский роман. Сорокин велик, а «Манарага», кстати, рассказывает нам про наши отношения с литературой больше, чем литературные премии. Просто новое средневековье как социальная метафора — уже слишком правда, мы уже все поняли, ко всему привыкли, кое к чему даже приготовились. Как (примерно) любит говорить председатель Богомолов, закрывая таким образом тему новой словесности в дебатах: ничего принципиально нового в языковом отношении нет, все традиционно или в зоне поиска. Пожалуй, учитывая уровень дискуссии внутри жюри — жюри наивных читателей, как терминологически корректно, но не без доли двусмысленности определили эксперты, — и хорошо, что новая словесность все время откладывается до лучших времен. Но в остальном всем участникам этого разговора было бы здорово выйти из зоны поиска и войти в зону действия сети.
К счастью, у «НОСа» есть и свежие сюжеты. Новая номинация — Приз критического сообщества — обещала вернуть собственно литературную экспертизу, которой премии стало ощутимо не хватать. С этой целью собрали отдельное жюри из пятнадцати профессиональных читателей. Им предстояло заранее выбрать и отдельно наградить своего лауреата. Критики, правда, перемудрили с методологией: сформировали еще и отдельный шорт-лист на основе лонг-листа, добавили туда позиции, которых в лонг-листе не было, а уже потом проголосовали. В результате, как рассказала на церемонии вручения куратор номинации Анна Наринская*Признана властями РФ иноагентом., главная схватка критического жюри произошла при выборе между победившим романом Алексея Сальникова и текстом Виктора Лапицкого «Пришед на пустошь», написанном в 1984 году. В кратком пересказе выглядит как анекдот про «купи козу — продай козу», но, в конце концов, у каждого свой путь упорядочивания мира. Зато сам факт, что пятнадцать критиков смогли договориться между собой и сделать отличный коллективный выбор, вроде бы дает премии очередной шанс стать полезной и значимой.