1. Сентябрьский номер «Нового мира» полностью открыт для чтения. Среди прочего в нем можно найти стихи Анны Логвиновой и Бориса Екимова, большое собрание фрагментов/скрупул/записей Полины Андрукович, прекрасный филологический рассказ Романа Шмаракова «Призвание поэта».
В архивной части публикуются письма Бориса Пастернака эстонскому поэту Ивару Иваску: переписка велась в 1959 году на немецком языке, Иваск в это время — молодой ученый, почитатель Пастернака, рецензент «Доктора Живаго». Пастернак хвалит стихи Иваска, сокрушается по поводу афористического произвола западных верлибров, горячо благодарит за присланные книги, радуется труду Х. Э. Хольтузена о Рильке: «Хольтузен, по счастью, понял, что писать о Рильке — это делать надрез по натянутой материи недавнего опыта нашей общей юности, живой реальности начала века, джунглей крупных городов, путешествий, железных дорог, общественных сдвигов и т. д. и т. д.». Иваск оказывается для Пастернака одним из посредников в общении с мировой культурой, от которой советская литература была оторвана.
В критическом разделе Николай Богомолов негативно оценивает недавно вышедшую в «НЛО» коллективную монографию о культурной истории футбола в Восточной Европе, Евгения Риц пишет о книге стихов Александра Авербуха, Дмитрий Бавильский — о сборнике статей нобелевских лауреатов по экономике.
2. На «Постнауке» Юлия Дрейзис говорит о западном и восточном в китайской поэзии. Она читает два стихотворения — Си Ду и молодого поэта Цинь Саньшу. Если поэт старшего поколения лексическими, синтаксическими, ритмическими средствами отсылает к большой китайской традиции («В стихотворении легко считывается аллюзия на одну из глав древнекитайского трактата „Желтый император” — история, которая легла в основу множества поэтических произведений»), то стихотворение Цинь Саньшу, вроде бы тоже обращающегося к архаике (в переводе это передано библейскими славянизмами), отчетливо отсылает к более новому христианскому контексту, а многозначность слов связывает этот контекст с насущной современностью: «Что такое вечеря? Какая сеть упоминается: рыбацкая, сеть ловцов людей или интернет? По-китайски интернет называется просто словом „сеть”, используется один и тот же иероглиф».
3. По следам совместного опыта «Сигмы» и «непристойного приложения Pure» появился новый сайт о сексе SexIsPure; с тех пор как тихо прекратил существование блог Honeymilk, ниша секс-культурологии в рунете пустовала. Литературного здесь пока что — эссе Алексея Плуцера-Сарно и экстремальное стихотворение Ярослава Могутина «Мой первый кулак». Еще есть тематическая подборка комиксов Линор Горалик про Зайца ПЦ.
4. На сайте премии «Будущее время» появились рассказы финалистов, объединенные темой бессмертия. Вот, например, цитата из рассказа Алексея Грашина «Когда же тленное сие» — здесь не без иронии связываются hard sci-fi, киберпанк и толкинистское фэнтези:
«Марк сам выбрал свою работу. Ему нравилась Туманность Ориона, он обожал бирюзовый Сильмарилл Йаванна, заселенный колонией бессмертных, сохранивших способность жить в кислородной атмосфере; но больше всего ценил Марк Туннели. Ведь именно он в этой системе связывал звезды.
Каждая встреча с порождением мрака придавала ему сил. Победы над тварями, живущими за гранью, были необходимы, или они разрывали бы хрупкие грузовозы, ходящие по туннелям. У него была небольшая группа чакан вейху, технических клонов, обновляемых по мере надобности. Клоны жили внутри Марка, чистили софт и чинили хард. Он дал им доступ к своим базам данных, и у них даже образовалось некоторое подобие культуры».
5. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией Ольга Серебряная пишет о прозе Алексея Макушинского. Главное ее качество, считает Серебряная, утешительность: проявляется это и в биографиях героев, которые, несмотря на множество невзгод, остаются в живых, и вообще в том, что Макушинский доказывает «все-еще-возможность романа». Утешителен и новый роман писателя «Остановленный мир», книга о поисках пути в дзен-буддистской традиции (при том, что сёссины практикующих медитацию прерываются здесь «ужасными событиями» и «таинственным исчезновением одного из участников», а сама практика дзена скорее эскапическая: попытка уйти от отчаяния, когда путь искусства оказывается для героя-повествователя закрытым). Серебряная сравнивает Макушинского с Зебальдом и, кроме романа, пишет о переиздании его сборника эссе «У пирамиды».
6. Скоро юбилей Тургенева, и на «Магистерии» стартовал курс Алексея Вдовина «Иван Тургенев и его время». Первая лекция — обзорная, вторая — об увлечении Тургенева естественными науками: «Тургенев, судя по всему, читал брошюры, которые Александр Герцен-младший выпустил во Флоренции в 1869–1970 г., поскольку по переписке это видно. Он просит у старшего Герцена переслать их ему. Эти брошюры назывались „Физиологический анализ свободной воли человека” и „О происхождении человека и приматов”». Ну и, конечно, вскрытые Базаровым лягушки.
7. Сайт «Литературно» сообщает, что в Индии юристов будут учить по «Гарри Поттеру»: «Студенты в течение зимнего семестра будут изучать ситуацию с рабством домашних эльфов, использование запрещенных законом заклятий, дискриминацию оборотней и условия содержания в Азкабане». Предполагается, что, дважды прочитав поттериану, будущие юристы будут «ответственнее относиться к социальным проблемам в Индии, дискриминации, пыткам, рабству, а также к вопросу мирного сосуществования народов Индии и представителей различных религий».
8. В The New Yorker вышел шуточный (pun intended) материал о том, как читать «Бесконечную шутку». Уоллесовский кирпич — один из граалей читательского тщеславия, и Клэр Фридман советует покупать его только в твердом переплете в хипстерском джентрифицированном магазине, обязательно указывать на Goodreads в разделе «Сейчас читаю» (одновременно с биографией Линкольна и «Войной и миром»), как бы случайно делать с «Бесконечной шуткой» селфи, прятать в ней портативный Wi-Fi-передатчик, стать прозаиком и признаваться ей в любви в интервью, попросить положить ее себе в гроб, а, попав наконец на небеса, несмотря на постоянную ложь о том, что вы трижды ее перечитали, найти там Уоллеса и попросить объяснить, что же это все-таки было.
Меж тем один из переводчиков «Бесконечной шутки» на русский Алексей Поляринов рапортует, что она ушла наконец в типографию, и предлагает свой набор уоллесовских ссылок, которые помогут фанатам продержаться до декабря, когда книга поступит на прилавки. Говорят, там 1280 страниц.
9. Поэт-лауреат Великобритании Кэрол Энн Даффи, занимавшая этот пост десять лет, готовится его покинуть. C поэтессой, у которой выходит новый сборник «Искренность», поговорила Лиза Аллардайс из The Guardian. В сборнике есть, например, стихотворение «Инаугурация» — понятно, про Трампа: ненавистный лидер свободного мира описывается здесь скальдическими кённингами и перифразами вроде «наступающий на галстук». В «Искренности» много оскорблений и ругательств — Даффи объясняет, что это реакция на чувство бессилия, которое принесли людям «злые близнецы» Трамп и Брекзит: «Не писать об этом невозможно, это разлито в воздухе».
Политическое, по словам Даффи, растет из личного: так, воспоминания о том, как ее отец рассказывал о трагедии в Аберфане (тогда на валлийскую деревню, стоявшую под терриконом, сошел оползень; погибло 144 человека, большинство из них — дети), перетекают в одном из ее стихотворений в разговор о недавнем лондонском пожаре в здании Гренфелл-тауэр; сборник вообще пронизан чувством потери — будь то утрата цивилизованного общества, смерть родителей или взросление детей. О своей роли поэта-лауреата она говорит: «Поэт-лауреат — не лучший поэт; это поэт репрезентативный». Себя Даффи ощущает послом поэзии; ее поэтические вечера обычно именуются «Кэрол Энн Даффи и друзья»: поэтесса усердно продвигает творчество коллег — и пишет стихи по значимым общественным поводам. Два стихотворения из новой книги можно прочесть в конце публикации.
10. В марте этого года были опубликованы документы, согласно которым Юлия Кристева в начале 1970-х работала на болгарский КГБ. Скандал был большой, Кристева все яростно отрицала и летом опубликовала подробный текст, перевод которого только что появился в блоге The Los Angeles Review of Books. Она вспоминает, как до нее дошла новость о разоблачении — в тот день она напряженно думала о Достоевском и не придавала значения вспыхивающим смскам со словами «Ни о чем не беспокойся» и «Нам срочно надо это обсудить». Наконец какой-то журналист объяснил ей, в чем дело, и она была потрясена.
«Меня не впервые выставляли шпионкой, но до 28 марта 2018 года все это был чистый художественный вымысел: за три года до того подобная странная сюжетная линия появилась в романе Лорана Бине „Седьмая функция языка”». Кристева шутила, что хотела бы быть не «агентом Сабиной» (якобы ее кодовое имя), а Матой Хари, но обвинения глубоко ее ранили. На нее обрушилась пресса — в сами документы, написанные по-болгарски, журналисты заглянуть не удосужились. «Я повторяю: я никогда не работала ни на какую болгарскую секретную службу. Как и на французскую, русскую и американскую. <…> Боюсь разочаровать: я, возможно, прожила несколько жизней, но такую — точно нет».
Кристева рассказывает о своем детстве и юности в Болгарии, в том числе вспоминает пугавшие ее слухи о пытках «врагов народа» (якобы их макали головой в ванну с испражнениями). Ей пришлось оставить мечту об астрономическом образовании в Москве: туда принимали только детей из номенклатуры. Как и все ее сверстники, она состояла в болгарском комсомоле, а после оттепели начала читать западную прозу — от Джойса и Камю до Бланшо и Бовуар. Она написала статью о книге болгарского журналиста, жившего в Америке и хорошо отзывавшегося о западной культуре; вскоре в его собственной газете вышла разоблачительная статья о забывшемся журналисте, а заодно досталось и Кристевой — ее тоже назвали агентом капитализма и сионизма. «Мой отец перепугался до смерти, не спал ночей». Но затем Кристевой посчастливилось уехать учиться во Францию.
«Читая сегодня досье „Сабины”», я узнаю, что, оказывается, подписала перед отъездом обязательство не вступать в Париже в брак. <…> Полагаю, я бы запомнила такое дикое обстоятельство. Вступать в брак я и не собиралась: я ехала на девять месяцев и хотела только узнать больше о современной литературе, научиться лучше говорить по-французски, вернуться в Софию и защитить диссертацию».
Но через пять месяцев после приезда Кристева встретила Филиппа Соллерса — и осталась с ним вместе на всю жизнь. «В досье болгарских спецслужб, которые перехватывали мою личную переписку, ничего не сказано о моей личной жизни или работе — при этом они почему-то собирали обо мне сведения, переводили мои статьи во французских изданиях. Вот так я и стала „осведомителем”, — пишет Кристева. — А о чем же я должна была сообщать? Загадка. Надо было собирать информацию о моих учителях Ролане Барте и Эмиле Бенвенисте? Ходить хвостом за Жаком Лаканом и Аленом Роб-Грийе? Согласно одному документу, я сообщила своему связному, что не хочу ничего писать сама. Странная с их стороны халатность! Почему же никто из них не встретился со мной, не дал мне инструкций?»
Реальность, объясняет она, гораздо проще:
«Я не задерживалась в посольстве или консульствах. Я обменивалась дежурными любезностями с их сотрудниками, в большинстве своем шпионами (классика). Их имен я не знала. Я никогда на них и с ними не работала и до сих пор не знаю, кто они. Сегодня они кажутся мне кафкианскими чиновниками, сидящими в кабинетах, принуждено фабрикующими „разведданные”, чтобы им платили зарплату, повышали в должности… Им нужно скомпилировать мое досье, но не нанести мне лишнего вреда. Они придумывают, будто я иду на сотрудничество, но не охотно. Возможно, они смеются надо мной за рюмкой сливовицы».
11. Саверио Констанцо, режиссер сериала по «Моей гениальной подруге» Элены Ферранте, рассказал The New York Times о десятилетнем опыте общения с писательницей (которую, напоминаем, никто никогда не видел). «Говоря о ней, он поднимает черные глаза, будто надеется отыскать ее среди потолочных трещин». Констанцо начинал работать с Ферранте в 2007-м, когда купил права на экранизацию повести «История о пропавшем ребенке». После полугода мучений он понял, что текст ему не дается, — и общение с писательницей прервалось на девять лет. За это время он стал одним из самых заметных молодых режиссеров Италии — и Ферранте сама выбрала его для сериала по первому роману «Неаполитанского квартета». Поначалу он не хотел браться за работу, но потом рассудил, что судьба дает ему второй шанс. Теперь он говорит о Ферранте с исключительным почтением: ему нравится, что в героях и диалогах Ферранте много неопределенностей — их можно обживать, с ними легко ассоциироваться разным людям, что для режиссера большой плюс; а еще писательница подробно прокомментировала все варианты восьми сценариев, «уберегла его от серьезных ошибок — например, он хотел вырезать из финала шумную и склочную свадьбу, потому что она вылезала за рамки бюджета», но Ферранте настояла на том, чтобы ее оставить. Автор материала, писательница Мерв Эмре, тоже переписывалась с Ферранте, но ее опыт был не столь удачным.
12. Литературный скаут и переводчица Саманта Шнее рассказывает на Publishers Weekly о шести испаноязычных писательницах, за которыми стоит следить. Это аргентинки Агустина Бастеррика (написала антиутопию о людоедах) и Лола Копакабана; мексиканские поэтессы Жаннетт Кларион и Амбар Паст (трилингва: пишет на испанском, английском и цоциль); сальвадорская писательница Клаудиа Эрнандес (автобиографический роман о дочери участника герильи, родившей троих детей от разных мужчин); наконец, Саманта Швеблин (Аргентина), чей роман «Дистанция спасения» в этом году вышел в издательстве Corpus.