Самиздат в XXI веке — крупное культурное явление; число зинов, посвященных подчас самым необыкновенным темам и выпущенных миниатюрным тиражом, множится изо дня в день. Екатерина Колпинец рассказывает, как расцвет DIY-культуры и нишевой экономики привел к популярности самодельных книг и журналов и почему «медиум» теперь стал важнее «месседжа».

Самиздат сегодня уже не обозначает того, что вкладывали в это слово прежде. Самодельные книги и журналы, размноженные на домашнем принтере, больше не сыворотка правды, не послание из параллельных миров. Теперь это серьезный пласт современной культуры, воплощенной в тысячах штучных товаров и локальных практик.

Все большую ценность приобретает индивидуальный опыт, выраженный в уникальном продукте. Обращаться ко всей молодежи или своему поколению бессмысленно, потому что никакой «молодежи» и «поколений» больше нет. Есть отдельные люди, готовые слушать в первую очередь тех, кто говорит с ними напрямую об интересующих их вещах. Как это сформулировано в манифесте недавно запустившегося интернет-издания The Outline (так называемый «The New Yorker нового поколения»), «наше медиа не для всех — оно для тебя». Иными словами, сегодня хотят потреблять культурные продукты, помогающие понять, кто ты есть, а не покупать чужие ценности в готовой упаковке.

Потребность в самоидентификации воплотилась в культуре, инкрустированной миллионами самых разных предметов ручной работы. Для каждой потребности теперь есть свой уникальный предмет или услуга. Это мир, полностью состоящий из декора: каждая вещь призвана сигнализировать о вашей уникальности, помогать отличить тех, кто «в теме». Такому повороту к персональности предшествовали два важных процесса: подъем DIY-культуры и расцвет нишевой экономики, описанный бывшим редактором Wired Крисом Андерсоном в книге «Длинный хвост». Ее идея в том, что делать ставку на хиты и бестселлеры уже неактуально: нишевых продуктов (разного рода книг, журналов, музыкальных альбомов) в тысячи раз больше, чем хитов. Количество таких продуктов растет дикими темпами, хранение на виртуальной полке ничего не стоит — и каким бы странным ни был товар, он рано или поздно находит своего покупателя. Эти товары не нацелены на успех или популярность. Их предназначение — порождать разнообразие, давать потребителю возможность создать личную ценностную иерархию, не связанную с логикой бестселлеров. Словами Андерсона, «будущее за культурой, которая ставит на нишевые продукты».

В свою очередь DIY-культура привнесла в нишевую экономику горизонтальные отношения и способность действовать самостоятельно, в обход косных бюрократических структур. Сам написал, сам напечатал, сам продал. Персональным продуктам требовалась персональная инфраструктура и дистрибуция, а главное — покупатель, который не задает вопроса «что хотел сказать автор?», поскольку с самого начала говорит с ним на одном языке. DIY-культура породила не просто товары, но специфичные отношения между людьми и целые сообщества энтузиастов со всеми необходимыми квалификациями: от дизайнера до дистрибьютора.

Тактику DIY-зинов и small press берут на вооружение и серьезные предприятия. Достаточно взглянуть на список меценатов нью-йоркского независимого книжного магазина Printed Matter. В спонсорах фонды Хиллари Клинтон и братьев Рокфеллеров, на прилавках 32 000 самодельных изданий, раритетных книг, плакатов и открыток. Printed Matter помогает неизвестным авторам с выпуском книг и проводит две ежегодные ярмарки независимых книгоиздателей (в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе), собирающих десятки тысяч гостей. Подобные ярмарки сегодня проходят по всему миру — в Токио, Лондоне, Мельбурне. Любой независимый издатель может прийти на такое мероприятие и встать за прилавок со своим журналом, посвященным редким жукам или панк-року.

Тем любопытнее, как протекают эти культурные процессы в России, где самиздат — часть национальной истории. Сегодня у нас издают независимые журналы самого разного толка: академические «Stasis» и «Транслит», эстетские «Носорог» и «12 крайностей», бесшабашные «ЖИР» и «Четыре» и множество других. Это лишь малая часть самодельных журналов — то, что стало видимым, попав в поле зрения отечественных культуртрегеров. С полным ассортиментом не ознакомишься нигде: «Дай зин!» обозревает происходящее лишь частично, на нашем крупнейшем фестивале самиздата «Граунд зин фест» отражено тоже далеко не все. Составить полный список создателей DIY-зинов все равно что собирать каталог всех, кто пишет стихи или фотографирует котят.

При слове «самиздат» у русского интеллигента возникают совершенно определенные коннотации: шестидесятники, диссиденты, Московская Хельсинкская группа, «жить не по лжи». Без самиздата, знакомившего советского читателя с авторами в диапазоне от Кафки до поэтов Лианозовской школы, культурный ландшафт СССР представить невозможно. Стихи Галича и Окуджавы, «Москва-Петушки» Ерофеева, рассказы Юза Алешковского, напечатанные самиздатом, мгновенно становились достоянием советского фольклора. Современный же самиздат не просто снял старые оппозиции «официальное/неофициальное», «советское/антисоветское», но низложил сам стиль диссидентов, их язык. Причина этого, помимо персональной революции, еще и в том, что канул в прошлое сам антагонизм двух мощных источников социального капитала: советского официоза и андеграунда. Противостояние утратило остроту, пропала потребность в контркультуре как единственно возможной форме эскапизма — теперь дверь для побега скрывается за каждой культурной нишей.

Так выглядит книжный угол «Живет и работает», обосновавшийся в московском баре

Фото: facebook.com/pg/zhivetirabotaet

Диссидентская патетика содержалась в распространяемом тексте, а не самом журнале. Сегодня все ровно наоборот: важен именно журнал как артефакт принадлежности к новой культуре. «Месседж» уже не так важен, как «медиум» [максима теоретика медиа Маршалла Маклюэна «the medium is the message» означает, что средство распространения информации накладывает отпечаток на саму информацию — прим. ред.]. В этом плане показателен пример книжного угла «Живет и работает», открытого в декабре 2016-го в московском крафтовом баре «Сосна и липа». Такое соседство объясняется «назревшей необходимостью объединить два спусковых крючка московской интеллигенции: книгу и алкоголь. Пришло время стрельбы по-македонски: в одной руке крафтовое пиво, в другой — томик small-press'а». Как говорит владелец книжного угла Денис Крюков, «книга сейчас не то чтобы сувенир, а какая-то такая штучка, артефакт, кунштюк, неожиданность. И именно такие книги делает самиздат. А еще это способ выгородить себе комфортную зону в некомфортном мире. Уголок не для всех».

Главное, что переняли новые самиздатчики у старых, — это автономия и принцип «не иметь дел с государством». Вкупе с высокой конкуренцией за внимание читателя самиздат влечет за собой совсем другую ответственность — перед самим собой. Когда за все стадии издательского процесса отвечаешь сам, не на кого свалить вину за читательскую скуку.

Вещи тоже способны рассказывать увлекательные истории — стоит лишь немного прислушаться. Каждый сделанный своими руками журнал или книга уже не столько товар, сколько подарок и обещание чего-то большего. Находка, позволяющая обнаружить нечто неожиданное в знакомом, порождающая беспокойство, будоражащая ум. Чему бы ни был посвящен такой журнал (червям или литературе модернизма), его главная задача — передать уникальный опыт другому без посредников. А что еще важнее — шанс найти сообщника, минуя любые предрассудки и барьеры.

Читайте также

Писатели и оружие
Миноносец Д’Аннунцио, топоры Елизарова и другое вооружение на службе у литераторов
5 июня
Контекст
«Гостей делю на два типа: Буковски и Хемингуэй»
Почему Зонтаг — это водка, а Фолкнер — мятный джулеп: что и как читают бармены
27 апреля
Контекст
«Доллары хотят меня!»
Рождение мотивационной литературы из духа позитивного оккультизма
28 февраля
Контекст