Если задаться вопросом об эталонном литературном персонаже Средневековья, очевидным ответом будет король Артур. Загвоздка, однако, в том, что отечественный читатель, как правило, впервые знакомится с ним не по средневековой литературе, а по пародийному американскому роману позапрошлого века. Речь, разумеется, идет о «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена (1889).
У Твена король Артур откровенно комический персонаж, который настолько невежествен и оторван от действительности, что считает, будто «сливы и другие злаки выкапывают из земли в незрелом виде». Он лечит золотуху наложением рук и не сомневается в своем праве вешать и бросать в тюрьму простолюдинов. Средневековье Твена подчеркнуто неромантично — оно смешное и страшное. Роман укладывается в очень характерную твеновскую линию антиевропейских выпадов, которые можно видеть также в «Принце и нищем», «Приключениях Гекльберри Финна», «Жанне д'Арк». Твен не просто настаивает, что американские ценности демократии и технического прогресса выше европейской культурной традиции: по его мнению, сама эта культурная традиция — миф, за ней не стоит ничего, кроме тысячелетнего невежества и угнетения.
Однако парадоксальным образом развенчание традиции — это признание ее реальности. Невозможно развенчивать то, чего нет. И на российской почве роман Твена из романа о мифах вокруг короля Артура стал романом о короле Артуре, как показывает в том числе и вольная экранизация 1988 г. (Нечто подобное произошло, уже в мировом масштабе, с «Дон Кихотом» Сервантеса.) Пожалуй, твеновский роман действительно удобная точка отсчета, чтобы оглянуться назад в прошлое на историю артуровского мифа.
Твен прямо называет свой источник: перед встречей с Хэнком безымянный рассказчик читает «Смерть Артура» Томаса Мэлори. Интересно, что он не упоминает «Королевские идиллии» Альфреда Теннисона, вышедшие в 1885 году, хотя наверняка был с ними знаком. Это именно та интерпретация артуровских сюжетов, с которой Твен спорит: британская, аристократическая и романтическая, где прекрасный мир рыцарей гибнет из-за нравственной слабости. По-видимому, это умолчание сознательное: Теннисон, разумеется, пользовался тем же источником — Мэлори. Твен как бы заявляет: «Я тоже создаю римейк Мэлори, но другой».
Роман Мэлори, сравнительно малоизвестный в России (хотя существует русский перевод), в англофонной литературе прочно вошел в канон классики. Это одна из первых книг на английском языке, напечатанных в типографии Уильяма Кэкстона (1485). Сам Мэлори до публикации не дожил: он умер в 1471 году. Об авторе практически ничего не известно, кроме того, что он арестовывался по впечатляющему набору обвинений, среди которых фигурируют кража овец, изнасилование и покушение на герцога Бэкингема. Но в романе, написанном на закате рыцарства (уже изобретена аркебуза, против которой бессильны доспехи), автор ностальгирует по идеальному миру прошлого.
В предисловии издатель, Кэкстон, хвастливо заявляет, что книга Мэлори — первое полное собрание легенд об Артуре на английском языке, так как: «Много славных книг писано о нем и о его благородных рыцарях на французском языке, кои я видел и читал за морем, но на нашем родном языке их нет. На валлийском же языке их много, а также и на французском, есть иные и по-английски, но далеко не все».
Рекламной аннотации в данном случае следует верить: до Мэлори англоязычной литературы на артуровскую тематику было очень мало. Самый известный из дошедших до нас образцов — поэма «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» (конец XIV века), которая в основном не об Артуре: главное действующее лицо — его племянник сэр Гавейн. Артуровский миф, с XIX века ставший эмблемой Англии, на протяжении большей части Средневековья был малоизвестен на английской почве. Интерес к нему появился лишь в середине XIV века, при короле Эдуарде III, который всерьез занялся конструированием национальной мифологии. Но по-настоящему культовым персонажем для англичан Артур стал благодаря книге Мэлори.
Для англичан роман Мэлори создал артуровский канон. Однако, как мы видим из предисловия, артуровский корпус литературы существовал задолго до Мэлори — издатель упоминает «французские и валлийские книги». С французскими книгами все более или менее ясно. Речь идет о так называемом бретонском цикле рыцарских романов, который складывался в XII–XIII веках во Франции. Название «бретонский» связано с этнической принадлежностью персонажей: изначально предполагалось, что король Артур и его рыцари были бриттами, древними предками валлийцев и бретонцев, воевавшими против англосаксов. Несложно понять, почему во Франции Артур приобрел популярность: захват английского трона Вильгельмом Завоевателем в 1066 году втянул Англию и Францию в многовековое династическое соперничество и территориальные споры.
Основоположником «бретонской» традиции рыцарского романа стал французский поэт второй половины XII века, избравший странный псевдоним Кретьен де Труа — буквально «крещеный троянец». Вероятно, он хотел сказать, что пишет о таких же великих исторических событиях, как Троянская война, но в христианском духе. Троя была в Средневековье популярной темой рыцарских романов, а название острова Британия выводили от имени Брута, внука Энея. Но у Кретьена де Труа сюжеты романов отрываются от троянской тематики, и он рисует собственный мир — мир идеальных рыцарей, занятых служением сюзерену и возвышенным поклонением прекрасной даме. Его персонажи максимально удалены от быта — например, досуг в кругу семьи представляется крайне нерыцарственным поведением («Эрек и Энида»). О самом Артуре Кретьен де Труа пишет мало, зато ему принадлежит заслуга детальной разработки артуровского мира: в его романах появляются многие из известных нам персонажей — Ивейн, Ланселот, Персиваль — и такие ключевые сюжеты, как легенда о святом Граале. Кстати, сам автор так и не объяснил, что такое Грааль: идея, будто это чаша с кровью Христа, была домыслена позже его продолжателями.
Романы Кретьена де Труа породили огромное множество подражаний и продолжений — не только во Франции, но и в Германии. Так что Мэлори в XV веке пришлось иметь дело с беспорядочным множеством противоречащих друг другу историй. Мэлори сводил их воедино как умел. Иногда результат получался отчасти комическим, как, например, знаменитая легенда о мече в камне: Мэлори заставляет Артура извлекать меч из камня и засовывать его обратно много раз, пока подданные не поверят, что он наследник престола.
Мэлори и сам уже относился к рыцарской культуре прошлых веков несколько иронично: его Ланселот профанирует идею поединка как божьего суда — он уверенно идет на поединок, будучи заведомо виноватым перед королем; в конце концов Артур приходит к выводу, что на поединке все решает сила, а не правота, и не допускает Ланселота до поединка. Божьи суды (ордалии), включая поединки, запретили за двести лет до рождения Мэлори, но во времена Кретьена де Труа они были живой и законной практикой.
Роман Мэлори подводит итог традиции, начатой Кретьеном де Труа. Но и она возникла не на пустом месте. До того, как король Артур стал персонажем рыцарских романов, он появлялся в легендарных околоисторических сочинениях, принадлежащих в основном валлийским авторам. Это, очевидно, и есть «валлийские книги» Кэкстона — историки того времени писали на латыни, а Кэкстон вряд ли понимал по-валлийски. Самым влиятельным из них был Гальфрид Монмутский (умер в 1155 году), которого можно считать популяризатором образа Артура и зачинателем артуровской «франшизы» — его даже называли «Гальфридом Артуровским». В своем главном сочинении «Истории бриттов» он утверждает, что взял сведения об Артуре из некой старинной валлийской книги. Эта книга до сих пор не идентифицирована. Но до «Истории», а может быть, и параллельно с ней Гальфрид написал как минимум две поэмы о Мерлине. Так что он не был лишь бесстрастным летописцем и понимал возможности художественного вымысла. Ссылка на «валлийскую книгу» не более чем соблюдение жанровой условности нон-фикшн.
Один реальный источник Гальфрида, впрочем, установлен. Это другая «История бриттов», написанная валлийцем Неннием в IX веке, где упомянут «военачальник Артур», выигравший двенадцать битв с саксами. Но этот Артур не король, и мы не найдем в хронике Ненния привычных нам сюжетов о Мерлине, Мордреде и других. Артур у Ненния больше похож на фольклорного богатыря. В таком качестве Артур появляется и в дошедшей до нас раннесредневековой валлийской поэзии.
Самое раннее из известных упоминаний Артура — в эпической поэме «Гододдин» — весьма лаконично: об одном из героев говорится, что ему было далеко до Артура. Ясно, что героя критикуют, но не ясно, как именно поэт представлял себе Артура. Не установлена и датировка поэмы: разброс колеблется от VI до IX века.
Итак, где-то на IX веке наша машина времени ломается и отказывается везти нас дальше. Исторические хроники древнейших времен об Артуре молчат. Неунывающие поклонники Артура пытаются преодолеть это препятствие изо всех сил. Одни отождествляют Артура с историческим лицом — римско-британским полководцем Амвросием Аврелианом, отражавшим первые набеги саксов на остров в V веке. Однако и у Ненния, и у Гальфрида Артур и Аврелиан фигурируют как совершенно отдельные лица. Другие указывают на римского офицера по имени Луций Арторий Каст (который, правда, жил во II веке, в Британии никогда не был, и о его личных подвигах ничего не известно). Третьи полагают, что образ Артура восходит к какому-то кельтскому языческому божеству, и выводят его имя из древнебриттского *arto «медведь». Эту теорию, к сожалению, тоже подтвердить трудно — слишком мало данных.
Но так ли уж надо доискиваться до «настоящего» Артура? Не значит ли это игнорировать саму суть литературного образа? Ведь Шерлок Холмс не становится хуже и его значение как культурного мифа не уменьшается от того, что он выдуман. Артур и рыцари Круглого стола замечательны именно как продукт мифотворчества. Интереснее же всего то, что английским национальным мифом стал в данном случае миф, задуманный как антианглийский: Артур Ненния и Гальфрида был кельтом, воевавшим против англосаксов. Это примерно как если бы в России национальным героем стал какой-нибудь полусказочный литовский князь.
Заслуга этого невозможного культурного кульбита принадлежит Мэлори — темной личности с сомнительной биографией, который умудрился возвысить миф об Артуре до общенационального идеала: как исторического, так и нравственного. Иногда невозможное совершают невозможные люди. Почтим же память сэра Томаса Мэлори.