1. Все призывы ни к чему не привели, и фестиваль «Красная площадь» стартовал. Так что просто для истории: петиция на Change.org о переносе фестиваля и последующий призыв к его бойкоту (со списком издательств, которые решили поберечь сотрудников и читателей); интервью замглавы Роспечати Владимира Григорьева («возможность услышать живую музыку „великого русского слова“, вырвавшегося из плена пандемии… <…> все просвещенные чиновники прекрасно понимают: если не дать глоток свободы писателям, актерам, музыкантам, получившим возможность выступить перед зрителями, трудно будет почувствовать, что мы аккуратно возвращаемся к нормальной жизни»); недоуменный текст Нины Назаровой на BBC и статья Сергея Сдобнова на «Кольте»: «Я вижу в заявлениях организаторов не заботу о читателях, а стремление провести мероприятие несмотря ни на что, в любом случае и любой ценой».
2. Главные события сейчас — в Америке, где после убийства белым полицейским чернокожего жителя Миннеаполиса Джорджа Флойда разгорелись невероятного размаха протесты и бунты. Разумеется, писатели не остаются в стороне; вот несколько заметных текстов последней недели. В The Atlantic писатель и историк Ибрам Кенди рассказывает об «американском кошмаре» (в противовес «американской мечте»), пронизывающем жизнь чернокожих в США: «Быть черным и знать о расизме, направленном против черных, — значит постоянно смотреть в зеркало вашего собственного исчезновения. Спросите об этом у душ 10 000 чернокожих жертв коронавируса, которые могли бы остаться в живых, если бы были белыми. Спросите об этом у душ тех, кому рассказывали, что пандемия — „великий уравнитель“. Спросите у душ тех, кому пришлось выбирать между низкооплачиваемой работой и своей единственной жизнью. Спросите у душ тех, кого обвиняют в том, что они погибли». На Tor прозаик Тоши Оньебучи говорит о долге чернокожего писателя во время протестов: «Когда вы выходите на сцену и зрители задают вам вопросы, им нужны не ответы, а надежда. И вы должны дать им надежду. <…> Но я не чувствую надежды. Я не ощутил надежду… когда против полицейского, убившего Джорджа Флойда, возбудили дело об убийстве». Это большое эссе, в нем много говорится о реакции на жестокость — в жизни и в медиа. Отчаяние, боль и ярость владеют сейчас многими; например, поэтесса Али Блэк объясняет, как эта ментальная боль превращается в физическую. Впрочем, есть и авторы, например Та-Нехиси Коутс, которые считают, что общегражданский американский протест внушает все же надежду на перемены.
В связи со всеми этими событиями вновь публикуется много списков книг о расизме и антирасизме — вот, например, такой список в Harper’s Bazaar (там, среди прочего, есть блестящая поэтическая / эссеистическая книга Клодии Рэнкин «Гражданин» и известный нон-фикшн Мишель Александер «Новый Джим Кроу» — о постоянном, неизбирательном расизме в американских судах и тюрьмах). Пользу таких публикаций, однако, ставят под сомнение: в Vulture Лорин Мишель Джексон замечает, что в них попадают одни и те же книги (можно назвать их не глядя — и не ошибиться), что такие списки игнорируют особенности этих произведений, даже формальные и жанровые, объединяя их «в одну клейкую кашу» под названием «антирасистская книга». Наконец, она подозревает, что цель составления и потребления этих списков — «не узнать больше о расе, власти, капитализме, но приобщиться к просвещенному ордену антирасистов». «Книги надо читать», — напоминает Джексон.
3. 1 июня отмечалось столетие Давида Самойлова. В «Новой газете»*СМИ, признанное в России иностранным агентом вышла статья Елены Скульской с не самым юбилейным заголовком «Он умер, прижавшись к стихам»: Скульская вспоминает, как навещала Самойлова в Пярну, рассказывает о его суждениях и советах, анализирует стихотворение «Поэт, Пестель и Анна». В «НГ-ExLibris» — также воспоминания о пярнуском периоде Самойлова: Геннадий Евграфов рассказывает, как отмечался день рождения поэта в 1982 году. «Свежевыловленная рыба из Балтийского моря, икра трех видов, копченые куры, чем славился Пярну, грибочки соленые и маринованные, благородные со слезой эстонские сыры, горячая молодая картошечка и… и…» — и, например, фривольные стихи, которые Самойлов читал гостям после бани.
В «Литературной газете» о Самойлове вспоминает его сын Александр Давыдов: «О его воинской доблести я узнал, только прочитав его наградные реляции на сайте Минобороны. Кстати, агрессивный милитаризм и любые спекуляции на Победе ему были отвратительны. <…> Самойлов был артистичен. На людях, по крайней мере ему приятных, он был весел и блестяще остроумен. Однако наивно было считать его легкомысленным весельчаком, для этого он был слишком глубок и сложен; ясность стихов Самойлова тоже обманчива. Дома он часто бывал хмуроват и задумчив. Прочитав его дневники, я был поражен трагизмом его мировосприятия. В них он бывал даже и брюзглив, правда, оговаривая, что дневник надо читать „с поправкой на дурное настроение“ автора». На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией Иван Толстой и Борис Парамонов на примере Самойлова рассуждают, что значило быть советским поэтом; Самойлов здесь противопоставлен Борису Слуцкому. Наконец, на «Арзамасе» Кирилл Корчагин кратко и достаточно сдержанно комментирует несколько известных стихотворений Самойлова в контексте выстроенной им мифологии / поэтологии.
4. В майском номере «Звезды» в центре стоит блок, посвященный Иосифу Бродскому, — в частности, впервые целиком публикуется его большое стихотворение «Ручей»:
Взгляд против солнца нимбом
опять наделил листву.
Вода прибавляет к лимфам
прохладу, ток — синеву.
И если в этом молчаньи
возле ручья прилечь
и долго внимать журчанью,
можно услышать речь.
К публикации прилагается комментарий Якова Гордина, возводящего замысел «Ручья» к чтению «Божественной комедии»: «„Ручей“ — первая попытка Бродского противопоставить смерти как воплощению мировой несправедливости „страну, где смерти нет“: поэтическую утопию, пространство, где торжествует справедливость». Здесь же — еще несколько статей вокруг Бродского, в том числе эссе Кейса Верхейла о Петербурге / Ленинграде Бродского и Ахматовой, заметки Адама Загаевского, дружившего с Бродским, о его личности и поэзии, сделанный Денисом Ахапкиным анализ стихотворения «Декабрь во Флоренции». Еще в номере можно прочитать новые стихи Алексея Пурина, статью Андрея Арьева о ленинградском прозаике Риде Грачеве и его переводе — первом из существующих — «Мифа о Сизифе» Камю.
5. На «Кольте» Татьяна Данильянц рецензирует вышедший в прошлом году роман Владимира Аристова «Mater studiorum». Данильянц рассматривает прозу Аристова без отрыва от его поэзии: так или иначе их объединяет «тема перемещения, передвижения и в конечном счете путешествия». Герой «Mater studiorum», до самого конца не называемый по имени, путешествует, чтобы узнать самого себя, постичь свой «внутренний ландшафт». «Поэтическая речь и, кажется, само поэтическое дыхание, его темпоритм, соразмерный дыханию человеческому, бегущему, идущему, бредущему, убегающему; поэтическое дыхание, соразмерное дребезжанию стекла в тамбуре провинциальной электрички, и мелькающему пейзажу за автобусными окнами, и вспышкам благословенного, не всегда удобного света, освещающего путь нашему герою, неудержимо проступают в романе, расширяясь и расширяя смыслы».
6. На ранее не попадавшемся нам сайте «Отвратительные мужики» — популярно изложенная биография «самого мерзкого поэта Серебряного века» Александра Тинякова (того, который «Гробики» и «Любо мне, плевку-плевочку…»). Подойдет для первого знакомства с автором, хотя не хватает поразительного стихотворения «Чичерин растерян и Сталин печален…», а об одновременном сотрудничестве Тинякова с демократическими и черносотенными изданиями сказано лишь несколько слов. Впрочем, подробно эту историю можно прочесть в недавно изданной книге Вардвана Варжапетяна «Кое-что про Тинякова» (правда, к книге этой есть обоснованные претензии).
7. Поклонники Дэвида Фостера Уоллеса решили запустить карантинный челлендж: нынешнее странное лето лучше всего подходит для того, чтобы наконец осилить «Бесконечную шутку». Стартует читательский марафон 21 июня, 1 138 страниц романа («не считая 141 страницы аннотаций мелким шрифтом») разделены на тринадцать недель, на форуме подробно расписан и хардкорный сценарий преодоления «Бесконечной шутки» за 25 дней.
8. На «Грёзе» — несколько обновлений, в том числе стихи Алексея Порвина, эссе Оксаны Васякиной, в котором письмо сопоставляется с ткачеством (Васякина привлекает к разговору инсталляции Луизы Буржуа и визуальную поэзию Анны Альчук) и стихи венесуэльской поэтессы русского происхождения Киры Карякин — в переводе Дмитрия Кузьмина:
У меня внутри паразит
занимает всё моё тело
владеет судьбой за которой идут мои ноги
он назойливый и привычный
вызывает зависимость
желанную и нестерпимую
я невольный носитель
и радушная хозяйка
во мне обитает
эта страна
9. Два списка. На сайте ВГБИЛ им. Рудомино — подборка книг о прошлом и будущем библиотек. Тут есть нон-фикшн о тонкостях работы библиотекарей, роман о Дите Краус, ставшей хранительницей подпольной библиотеки из восьми книг в Освенциме, и исследования о древних библиотеках, в том числе Александрийской.
На «Ноже» Анастасия Бабаш предлагает набор книг по философии секса — максимально эклектичный: тут и Платон, и Фома Аквинский, и Фуко, и радикальный феминизм Андреа Дворкин. Ну, потому что тема универсальная.
10. В журнале Bookmate — коллективное обсуждение «Нормальных людей» Салли Руни: почему этот роман получает такие разные отзывы, от восторженных до разочарованных? Антон Долин*Признан в России иностранным агентом полагает, что дело — либо в принципиальной непереводимости «слишком простого» романа Руни, либо в том, что Россия, так сказать, до имплицитно пропагандируемой модели человеческих отношений не дозрела: «У нас отношения молодых людей, их речь, мышление устроены иначе. А для интеллектуальной элиты, которая, как правило, и оценивает у нас литературу, этот язык немного чужой». Лизу Биргер удивляет поляризация мнений: роман Руни, по ее мнению, «во многом классическая книжка, вот прямо декларативно продолжающая классику. Только в новом мире, где важны твои чувства, не стыдны твои травмы и вообще можно быть маленьким и слабым — и все равно стать нормальным».
Тем временем на сайте «Кимкибабадук» Ирина Карпова сравнивает книгу «Нормальные люди» с сериалом. «Салли Руни, невероятно одаренная молодая писательница… написала роман в макросъемке с использованием инстаграм-фильтров, так что миллионы читателей по всему миру не заметили, что переживания, подавленные вздохи и бегущие мурашки сделаны из мятого пластика и куска синтетической ткани». Экранизация, по мнению Карповой, конгениальна книге — в этом соревновании выигрывает только сама Салли Руни, чья душа (= ум = талант) и оживляют ткань и пластик. Но пластмассовость, доступность, схематичность (собственно говоря, «нормальность») все же дает о себе знать: «Чувства и эмоции героев универсальны, чтобы не впустить их в себя или не узнать в себе нужно быть бессердечным 146-летним рептилоидом вроде меня. Мне недостаточно измерения чувств. Я должна знать, из какого сора она выросли. И в книге, и в экранизации слишком много белых пятен и неправдоподобных эпизодов, чтобы герои перестали быть персонажами и я начала переживать за них».
11. The New Yorker опубликовал неизвестный рассказ Эрнеста Хемингуэя «Погоня как счастье». Название не авторское: его предложил сын Хемингуэя Патрик. В рассказе Хемингуэй от первого лица рассказывает о погоне за огромным марлином на яхте «Анита». Интересно поймать именно марлина-гиганта: мелкий улов Хемингуэй и его друзья раздают даром, отчего на кубинских причалах начинается столпотворение и полицейские пускают в ход дубинки. Старинный друг Хемингуэя Джо Рассел («Джози») дает ему советы, о чем писать, и уговаривает бросить к чертям прожигание жизни. Ловля марлина — который становится полноправным персонажем — занимает вторую половину рассказа. Тут, конечно, нет экзистенциального напора «Старика и моря» — но марлин, как «идеальный Другой», электризует атмосферу в мужской компании. Напряжение прозы соответствует натяжению лески — которую в самый неподходящий (а на самом деле подходящий) момент перерезают, но на этом рассказ не заканчивается: в последнем его абзаце Хемингуэй вновь «ждет, когда леска натянется».
«Погоня как счастье» будет напечатана как приложение к новому изданию «Старика и моря»: в этом же номере The New Yorker внук писателя Шон Хемингуэй объясняет, как нашел рассказ в дедовском архиве. Шон Хемингуэй полагает, что в «Погоне» объединены впечатления нескольких долгих рыболовных экспедиций 1933 года. Рассказ, судя по всему, написан уже после «Старика и моря».