1. Умер Яан Каплинский, выдающийся эстонский поэт, в последние годы писавший и по-русски. «Среди наших современников найдется немного людей, отличающихся столь широким и разносторонним видением мира», — говорит о нем режиссер Яан Тоотсен; в Postimees поэта вспоминают родные, друзья, коллеги. «Мы знали Яана Каплинского со многих сторон, — говорит филолог Пеэтер Олеск. — Если попытаться найти для них общий знаменатель, я бы сказал, что это — сохранявшееся отношение к Природе с большой буквы или к тому Бытию с большой буквы, которому принадлежит человек. Иногда как цветное пятно, иногда как частицы пыли» (Олеск отсылает к названию сборника Каплинского «Из пыли и красок»).
Замечательный текст о Каплинском написал Илья Кукулин — процитируем три абзаца:
«В поздние годы жизни для подрыва господствующей лингвистической и культурной нормы Каплинский стал писать стихи не только по-русски, но и на латыни, по-французски и на выруском языке, или на выруском диалекте эстонского языка – считать ли этот диалект южноэстонского меньшинства отдельным языком, сейчас идут большие споры. В этом полилингвизме Каплинский сравним, кажется, только с Райнером Марией Рильке, правда, у Рильке русские стихи были с явными неправильностями, а у Каплинского – это другой русский язык, непривычный, но вполне соответствующий литературным правилам.
О чем стихи Каплинского, коротко не скажешь, но, думаю, многие из них можно понять немного точнее с помощью любимого „семидесятниками“ фрагмента из древнекитайской „Книги о пути и благодати“ („Дао Дэ Цзин“) — книги, которую сам Каплинский перевел на эстонский. <…>
„Человек при своем рождении нежен и слаб, а при наступлении смерти тверд и крепок. Все существа и растения при своем рождении — нежные и слабые, а при гибели сухие и гнилые. Твердое и крепкое — это то, что погибает, а нежное и слабое — это то, что начинает жить. Поэтому могущественное войско не побеждает и крепкое дерево гибнет. Сильное и могущественное не имеют того преимущества, какое имеют нежное и слабое“ (перевод с древнекитайского Яна Хиншуна)».
2. ЧП в Литинституте. Общежитие на улице Добролюбова решили — после многих лет разговоров — капитально отремонтировать. Со всеми студентами расторгли договор на проживание, места в другом общежитии нашли только для десяти человек. Без жилья остаются около 250 человек, сообщает «Московская газета». «Решить проблему переезда студентам очной формы обучения нужно в кратчайшие сроки, институт им в этом помогать не станет („Газели“ и автобус института, как мне объяснили, находятся в нерабочем состоянии)», — пишет Екатерина Сажнева в «Московском комсомольце».
Студенты Лита обращаются в разные инстанции — от Минобра до прокуратуры — и пишут гневные посты в фейсбуке; «Литературная Россия» делает вывод о «полной профнепригодности» ректора Алексея Варламова. Невозможно понять, принимаются ли какие-то решения: одна из студенток рассказывает, что «после того, как мы начали поднимать шумиху, с сайта исчез приказ [о выселениии]. Вместо этого на главной странице появилось объявление о том, что мы должны написать заявление о том, что нам необходимо общежитие. Но не совсем понятно, почему мы должны писать заявление, если мы и так имеем право на общежитие».
3. «Арзамас» выпустил курс о Переделкине в 1930–1950-е годы. Илья Кукулин рассказывает здесь о писателях как об одной из каст внутри советской иерархии, Константин Поливанов — о «свободе творчества под надзором» (центральный сюжет здесь — конец сталинизма, принесший надежды на свободу; в случае Пастернака они оказались тщетными); в одном из материалов к курсу Поливанов комментирует стихи Пастернака, в которых видны «переделкинские» мотивы. Лекция Юлии Старостенко посвящена проектированию и строительству писательского поселка; в материале Ильи Венявкина — 15 цитат, показывающих историю Переделкина (в том числе рассказ Константина Симонова о создании стихотворения «Жди меня»). К переделкинским локациям — от железнодорожной станции до отдельных дач (Окуджавы, Евтушенко) и кладбища — здесь тоже подобраны известные стихотворения.
4. В «Газете» — эссе Дмитрия Воденникова; вроде бы о поэте и переводчике Аркадии Штейнберге, но на самом деле, как обычно, «обо всем» — от лагерной пеллагры до жгущего нас ока Саурона. «Деталь — вот чем занимается поэт. Не самовыражением, не поиском нового смысла — поэт ищет деталь». Пересказывать нет смысла, стоит прочитать.
5. Два текста о Польше и русских классиках. В «Новой Польше» — перевод речи Марии Домбровской (1951) о польской теме у Льва Толстого. Речь открывается сравнением — как русские пишут о поляках, а поляки о русских; в целом Домбровской кажется, что поляки объективнее и «умеют отличить человека от режима» — русские же писатели смотрят на поляков с колонизаторской точки зрения. «Государство, захватившее другую страну, обычно ищет нравственное обоснование своих действий в якобы низшем духовном или культурном уровне населяющего ее народа» — и составляет представление об этом народе по коллаборантам, которые относятся к «худшим элементам завоеванного народа». Случай Толстого интересен тем, что его отношение к полякам в ходе духовной эволюции писателя радикально изменилось — и он осознавал это сам: ««Мне с детства прививали ненависть к полякам. Теперь за эту ненависть я плачу им чувством особенной нежности».
А на Culture.pl Игорь Белов пишет о Варшаве в жизни и стихах Александра Блока: это и путеводитель по местам, где бывал Блок, и рассказ о похоронах его отца, описанных в поэме «Возмездие», и попытка разобраться в легенде о том, что у Блока в Польше остался внебрачный ребенок. Рассказывает Белов и о популярности Блока в Польше: «Его стихи декламировали в кофейнях и на литературных вечерах, ему подражали молодые польские поэты, о Блоке писали литературоведческие исследования и биографические романы. Появился даже специальный поэтический жанр — „блокиада“, то есть поэтическая реплика, имитирующая стиль Блока и основанная на ассоциативном восприятии его творчества».
6. В «Новой газете» — интервью Екатерины Писаревой с автором «Безмолвного пациента» Алексом Михаэлидесом; импринт Inspiria только что опубликовал перевод его второго романа «Девы». Михаэлидес объясняет свою любовь к античной мифологии кипрским происхождением и интересом к семейным драмам и травмам, рассказывает, чему научился у Агаты Кристи, и сравнивает свою книгу с греческой трагедией: «Марианна начинает свое путешествие как бы слепой, блуждает в темноте и четко не видит ни себя, ни других, потому что никак не выберется из своего детства. К концу романа героиня — совершенно другой человек. Она прозревает и видит все ясно. Я хотел описать ее путешествие к свету».
7. Во Франции найдены рукописи Луи-Фердинанда Селина, считавшиеся утраченными с 1944 года, — несколько тысяч страниц. В 1944-м Селин, симпатизант вишистского режима и гласный антисемит, вместе с женой бежал из Парижа в Германию: приближались войска союзников, и Селина не ждало ничего хорошего. После этого пустую квартиру писателя ограбили — и похитили неопубликованные произведения, в том числе три романа («Бойня», «Лондон», «Воля короля Крогольда») и версию «Смерти в кредит», отличающуюся от напечатанной. Селин всю жизнь вспоминал потерю этих рукописей. Теперь они нашлись — вернее, не теперь, а пятнадцать лет назад.
Детективный сюжет излагают Le Monde и Le Point. Театральный критик Жан-Пьер Тибода, в прошлом сотрудник газеты Libération, рассказал, что лет пятнадцать назад с ним связался читатель и принес в двух больших сумках рукописи — «около кубометра бумаги». Он попросил не обнародовать их при жизни вдовы Селина Люсетт Детуш. «Он придерживался левых взглядов и не хотел обогащать вдову». Детуш умерла в 2019-м в возрасте 107 лет. Все эти годы Тибода разбирал и перепечатывал рукописи. У наследников писателя и друзей Люсетт Детуш эта история вызвала возмущение — они даже собираются подать на Тибода в суд за сокрытие краденого. Теперь находку передали в Национальную библиотеку Франции. Возможно, скоро обретенные романы опубликует Gallimard.
Кто похитил рукописи в 1944-м, неизвестно: биографы Селина подозревают в этом корсиканца еврейского происхождения Оскара Розембли, участвовавшего в Сопротивлении. Розембли одно время был личным счетоводом Селина — тот, будучи закоренелым юдофобом, считал, что лучшего бухгалтера, чем еврей, найти невозможно. После освобождения Франции у Розембли были проблемы с законом. Человек, который принес Тибода рукописи, упомянул, что делает это по просьбе потомков участников Сопротивления.
8. Среди многочисленных претензий к Джоан Роулинг — стереотипы в изображении тех небелых персонажей, которые все-таки есть в поттериане. В частности, Роулинг ругают за имя Чжоу Чанг, первой девушки Гарри Поттера: мол, писательница поленилась придумать имя, которое звучало бы более «по-китайски». Говорили, что Cho — это корейское имя, а не китайское, или что Cho Chang — это не имя и фамилия, а две фамилии. «Примерно как назвать французского персонажа Гарсиа Санчес». Так вот, в сабреддите, посвященном «Гарри Поттеру», на этой неделе появился пост, доказывающий, что все с этим именем в порядке: «У меня даже была одноклассница, которую так и звали. Она была очень расстроена, пройдя тест на Pottermore, который отправил ее в Хаффлпафф, а не в Рейвенклоу. В детстве мне казалось, что Чжоу Чанг родом из Гонконга и родители перевезли ее в Великобританию из-за ухудшавшейся политической ситуации: так поступали в 1980-е и 1990-е многие гонконгские семьи». Автор поста добавляет, что не знает никого из китаеговорящих стран, кого раздражало бы имя этой героини. Комментаторы (в том числе выросшие в Гонконге) — в полном восторге, автор поста осыпан виртуальными наградами.
9. В июне умер иракский писатель, поэт, журналист и политический активист Саади Юссеф. В Los Angeles Review of Books — статья Синана Антуна о Юссефе, «последнем иракском коммунисте». Юссеф родился в бедной семье в один год с основанием Иракской компартии, вступил в нее еще подростком и оставался предан коммунистической идеологии до последнего вздоха — несколько раз ему приходилось из-за своих убеждений и активизма сидеть в тюрьме, после военного переворота 1963 года ему грозила смерть — и он даже пережил инсценировку казни, после чего сумел бежать и прожил несколько лет в Алжире. В 1979-м ему вновь пришлось покинуть Ирак — на этот раз навсегда. Он жил в Кувейте, Алжире, на Кипре, в Югославии, Ливане, Йемене, Франции, Иордании, Сирии, а в 2000-м получил политическое убежище в Великобритании. Уже в 2003-м Великобритания вошла в коалицию, которая вторглась в Ирак — и это принесло Юссефу, автору стихотворения «Америка, Америка», огромные страдания. «Юссеф последовательно критиковал „Баас“ и диктатуру Саддама, но открыто протестовал против вторжения 2003 года… Еще больше его разозлило, что Иракская компартия, выступавшая против вторжения, вошла в организованное американцами временное правительство под руководством Пола Бремера… Многие товарищи Юсефа отправились работать в „новый“ Ирак. Это предательство вызвало гнев и обвинения поэта. Он считал себя последним настоящим иракским коммунистом. „Последний коммунист“ стал еще одним запоминающимся поэтическим alter ego: эта фигура часто появляется в его поздних стихах, а одна из его книг называется „Последний коммунист попадает в рай“».
В своих стихах Юссеф одновременно говорил о своей принадлежности к массе («Я один из них, / Я такой же, как они»), о поэтическом голосе, усиленном коллективом, — и в то же время о собственной поэтической «поступи»; по словам Антуна, он старался соединить солидарность и индивидуальность, заняв пространство между ними. «В отличие от большинства своих современников, от важнейших поэтов своего времени, Юссеф не соблазнялся мифологией и метафизикой, не хотел изображать пророка или ницшеанца, как это делал Адонис. Как указывали многие критики, стихи Юссефа делали арабскую поэзию простой, приземленной, внятной». Юссеф был, кроме того, одним из крупнейших переводчиков мировой поэзии на арабский.
10. На Lithub Эмили Темпл рассматривает «Дневник Бриджит Джонс» Хелен Филдинг как первый интернет-роман. Эта книга — современная классика, которую все согласны не называть серьезной литературой, воплощение «чик-лита». Темпл утверждает, что это хороший роман — не «хороший для чик-лита», не «хороший для коммерческого романа», а просто хороший. «В нем есть все, что я ценю в романах: сюрпризы на уровне линий героев и на уровне событий; юмор; собственный жаргон. Эта книга порождает некое неотменимое состояние ума».
При чем же здесь интернет? «„Дневник Бриджит Джонс“ изначально был серией газетных колонок. Но сегодня он вполне мог бы родиться в твиттере или каком-нибудь блоге. Он начинается с двух списков — „Чего я не должна делать“… и „Что я должна делать“ („Завязать конструктивные отношения со зрелым ответственным мужчиной“, „Научиться программировать видео“). Это постмодернистский текст — в том смысле, что это как бы найденный объект, дневник, который некая Бриджит Джонс аккуратно заполняла в течение года. <…> Филдинг, конечно, чересчур расширяет границы дневниковой формы ради чтения без пауз; трудно поверить, что наша героиня каждые несколько минут хватает дневник, чтобы написать „Черт, черт, черт“. А вот твиттить это она бы могла».
11. Мо Янь завел аккаунт в китайском мессенджере/соцсети WeChat, чтобы общаться с молодежью, сообщает Global Times. Писатель-нобелиат объявил, что хочет учиться у молодого поколения — пока что он рассказывает читателям (в виде текстов и аудио), почему взял такой псевдоним, какой сериал посмотрел и тому подобное.