1. В возрасте 75 лет в Париже умер писатель, близкий к лианозовской школе поэт и журналист Дмитрий Савицкий. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией, с которым Савицкий много лет сотрудничал, Иван Толстой вспоминает коллегу и ставит в эфир отрывки из его передач: Савицкий здесь разговаривает с Сергеем Юрьененом, рассказывает о новостях и жизни Парижа, который он превосходно знал: от обсуждения судебной реформы до конкурса поцелуев и моды на самокаты. На сайте журнала «Этажи» появилась статья Павла Матвеева о Савицком: Матвеев, друг и редактор Савицкого, называет покойного писателя «быть может, лучшим российским литератором конца XX — начала XXI века» и рассказывает о связи биографии с литературным даром:
«Со школьных лет он обладал сверхъестественным слухом, способным проникать через межкомнатные стены и потолочные перекрытия, острейшим зрением, дающим возможность легко ориентироваться в темноте, и уникальными зрительной и обонятельной памятью, позволяющими фиксировать мельчайшие детали и нюансы окружающей его обстановки… <…> Главной темой его писательства была невозможность абсолютной свободы и любви в этом весьма несовершенном мире и — одновременно — сильнейшее, никем и ничем неостановимое стремление к обретению и того и другого человеком, благодаря чудесной случайности вырвавшимся на свободу из концлагерного барака». Матвеев пишет о выдающемся чувстве юмора («черного, как антрацит, острого, как стилет, и сверкающего, как бриллиант») и нелюдимости Савицкого, вспоминает его роман «Тема без вариаций».
2. «Носорог» обнародовал впечатляющие издательские планы на 2019-й и 2020 год: скоро по-русски можно будет прочитать «Циклонопедию» — философский роман Резы Негарестани, впервые переведенного венгерского писателя Шандора Мараи, эссе Сартра о Тинторетто и Венеции. Важнейшая архивная публикация — переиздание романа Андрея Николева (он же блестящий филолог-классик Андрей Егунов) «По ту сторону Тулы».
3. Три интервью. Разговор Сергея Гогина с Дмитрием Воденниковым на «Радио Свобода»: торжество аррогантности/уязвимости, образец жанра: «У меня такое ощущение, что это самое важное, что есть в тебе и в жизни: ты должен предать какую-то часть своей жизни, своей юности, людей, которых ты любил, в противном случае ты до сих пор жил бы с ними, но ты с ними не живешь, ты отказался от них, а это предательство. Которое дало тебе новую жизнь». Отказ от знакомства с Еленой Шварц, реплики об Айги и Евтушенко, смерть как лучшее мерило человека.
В «НГ-ExLibris» — интервью Игоря Бондаря-Терещенко с Ингой Кузнецовой по случаю выхода ее большого сборника стихов «Летяжесть»: «Возможно, я шокирую вас, но внутри стихотворения мне настолько не важно, кто я, что там я даже не помню, что я человек. <…> Я хочу сейчас сказать важную вещь, и думаю, меня поддержали бы и Донн, и Данте, и Бродский, и Транстрёмер. Для меня очевидно, что биографическое и психологическое начала поэта не являются определяющими в его предельной работе. Выступают они в моей книге выпукло, остро? Может быть, и так, но это лишь эффект присутствия, свидетельство того, что текст добыт именно мной. Голос — вот это более серьезно».
На сайте магазина Book24 — большой разговор Надежды Черных с Алексеем Макушинским. Речь идет о его прозе, отношениях с религией («что чем больше я занимаюсь религиозными философами, тем более убежденным атеистом делаюсь») — и собственно о философах, чьи работы Макушинский исследует: это Лев Шестов («Шестов разочаровывает… наверное, тем, в чем упрекал его Бердяев. Он вечно ходит вокруг да около. И, как писал Бердяев, вся позитивная философия Шестова может уместиться на полстраничке. Он силен именно своими отрицаниями, своей негативной философией») и менее известные Бенжамен Фондан и Рахиль Беспалова — лекции о них Макушинский в марте читал в ВШЭ.
4. Базирующийся на «Сигме» проект «Ф-Письмо» представляет две поэтические публикации. Это, во-первых, переведенная Евгенией Некрасовой («Калечина-Малечина») подборка стихотворений Варсан Шайр — живущей в Англии поэтессы сомалийского происхождения, которая получила мировую известность, когда ее стихи были использованы Бейонсе в альбоме «Lemonade». Письмо Шайр очень «конкретное», плотное, привязанное к социальной реальности, которую эти стихи призваны менять, но все же уклоняющееся от плакатной прямолинейности:
Ты же ее мать.
Почему ты ей не сказала,
укачивая ее как гнилую лодку,
что мужчины не будут любить ее,
потому что она покрыта континентами
потому что зубы ее — крохотные колонии,
потому что живот ее — остров,
а бедра — государственные границы?
Какой мужчина захочет лечь рядом и
наблюдать за миром, полыхающим
в его спальне?
Во-вторых, это новые стихи Аси Энгеле — трудно найти что-то более далекое от Варсан Шайр. В предисловии Екатерина Захаркив сравнивает стихи Энгеле с останцами — геологическими стуктурами, обнажившимися в результате эрозии, подобно тому как скульптура, согласно афоризму Микеланджело, получается из глыбы мрамора; я бы сравнил эти стихи с колебаниями крошечного маятника Фуко, который очерчивает свою траекторию, неизбежно возвращаясь в центр круга. При визуальной доступности этих стихов их понимание затруднено, требует перечитывания и переслушивания:
перистых
облаков
меньший
катет —
где
остывание
рта
безголосье
ссадин
— улиц
острая
расстановка
от века
до века
кому-то
снится
5. В американской серии NYRB Classics вышла книга избранной прозы Максима Осипова. По этому случаю в Los Angeles Review of Books — две публикации: интервью Дэниела Медина с автором и рецензия Боба Блэйсделла. В интервью Осипов рассказывает, например, о своем детском чтении:
«Я прочитал „Войну и мир” в десять лет — во всем остальном мой опыт чтения напоминал опыт моих сверстников из интеллигентных семей: в основном русская классика XIX века и британская, американская и немецкая литература в переводах. Честно говоря, мне никогда не нравилось читать английские книги в оригинале. У меня был прекрасный репетитор, ее звали Анна Павловна, но я слишком ленился. Я все еще помню, как, прочитав „Трех мушкетеров” и „Пиквикский клуб”, понял, что Париж и Лондон — настоящие, а не вымышленные города, в которых ни я, ни мои родители почему-то не можем побывать».
Или о своем издательском опыте в 1990-е (Осипов основал медицинское издательство «Практика») и о том, почему малую прозу предпочитает крупной: он не может представить себе, что пишет роман, и говорит:
«Я думаю, что короткие рассказы и даже повести (которые я люблю больше всего), возможно, ближе к поэзии, чем романы. Главное в малой прозе для меня — не тема, но стиль и форма, они гораздо важнее содержания. Глубоко знать свой материал — в моем случае это медицина и в меньшей степени религия, музыка, театр, политика, даже шахматы, — не так важно, но это может помочь прозаику. Я предпочитаю писать о вещах, которые хорошо знаю».
В рецензии Блэйсделл, разумеется, сравнивает писателей-врачей Осипова и Чехова, а осиповский рассказ «Добрые люди» — с романом английского врача Майкла Хонига «Дряхлость Владимира П.», где тот самый Владимир П., о котором вы подумали, страдает от деменции в 2030-е и «его даже жалко».
«Что привлекает Осипова в „добрых людях” — великодушие, скромность, с которой они переносят страдания, покорность предопределению судьбы? Добрые люди, находящиеся под гнетом, вознаграждены жизнью и глубиной мысли. <...> Я не прыгаю в каждый русский литературный поезд, который несется мимо меня, но в этот вскочу», — завершает Блэйсделл.
Кстати, еще одна «русская» рецензия в LARB на этой неделе — отзыв Лиора Шнейрсона на перевод «Бессмертного» Ольги Славниковой. Шнейрсон пишет о том, как эта книга читается в современной Америке:
«„Бессмертные” — не о нас, но мы можем понять этот опыт. Славникова описывает нашего визави, нашего двоюродного брата. 75 лет назад наш общий предок спас мир от фашизма. Миф о „величайшем поколении” остается центральным для обеих наций».
6. Потрясающая находка в Копенгагене: обнаружен считавшийся утерянным каталог библиотеки Фернандо Колумба, незаконнорожденного сына великого мореплавателя. И это не просто каталог: Колумб нанял для своей огромной и знаменитой библиотеки (около 15 000 томов) профессиональных читателей, которые кратко описали содержание каждой книги. Получилось 2 000 страниц синопсисов — от коротких заметок до 30-страничного описания трудов Платона. В этом открытии одинаково важны две вещи. Во-первых, от библиотеки Колумба до нас дошла только четверть. В каталоге, который еще предстоит как следует изучить, сохранились сведения о книгах, которых, возможно, больше не существует физически: хоть в таком виде, но они к нам вернутся. Во-вторых, Колумб собирал библиотеку несистематически — попросту говоря, покупал все подряд. В результате перед нами открывается не просто картина круга чтения человека XVI века, а срез всей книжной индустрии того времени. Каталог будет оцифрован, в 2020 году появится учитывающая его новая обзорная работа о библиотеке Колумба.
7. Вероятно, понимая, что иногда случается с бумажными книгами, экс-президент США Барак Обама решил, в отличие от 13 своих предшественников, сделать основной массив своей президентской библиотеки цифровым. В ней будут представлены документы, связанные с его президентством.
Решение уже вызвало критику: «Это вообще не библиотека!» В The Atlantic директор Цифровой публичной библиотеки Америки Дэн Коэн защищает идею Обамы: цель библиотеки — предоставить людям доступ к книгам и другим документам, и цифровая библиотека вполне справляется с этой задачей, только расширяя возможный диапазон медиа. Кроме того, значительная часть важных документов, относящихся к эпохе Обамы, была цифровой изначально: это «не записки от руки, не распечатанные донесения, не черно-белые фото, но имейлы, документы Word и JPEG’и», а еще записи в соцсетях. Причем этих документов — в 33 раза больше, чем в «физической» библиотеке президента Линдона Джонсона. «Хотим мы этого или нет, но огромный масштаб и цифровой характер документооборота заставляет нас применять конгениальную цифровую технологию, чтобы распознать и отсортировать все эти документы, а заодно и разработать интерфейс, чтобы в них можно было ориентироваться».
8. Еще одно открытие: английский историк Джеффри Марш обнаружил, где именно в 1590-е жил и работал Шекспир; предполагается, что именно здесь он написал «Ромео и Джульетту». Ранее по налоговым документам было установлено, что в 1597–1598 годах Шекспир жил где-то в районе нынешней станции метро Ливерпуль-стрит — тогда этот район относился к приходу церкви святой Елены. Район считался фешенебельным, что позволяет судить о репутации и средствах Шекспира в это время. «Рядом с ним жили влиятельные общественные деятели, богатые купцы с международным оборотом, врачи и знаменитые музыканты», — говорит Марш. Дом Шекспира выходил окнами на церковное кладбище и принадлежал гильдии кожевенников. До наших дней он не сохранился, но ближайший адрес — 35, Great Helen’s. В нескольких метрах от этого места сегодня стоит офисный небоскреб Gherkin — «Огурец».
9. Все больше свидетельств, сообщает The Guardian, что у древнеанглийского эпоса «Беовульф» был один автор. Филологи долго вели об этом жаркие споры: например, Толкин склонялся к гипотезе одного автора, а его оппоненты считали, что их было несколько или что «Беовульф» — контаминация двух разных текстов. Новейшее исследование указывает на правоту Толкина: текст разделили там, где сторонники идеи контаминации и предполагали искусственную «склейку», и сличили два фрагмента на микроуровне: расстановку пауз, употребление конкретных слов и кённингов (метафор, которые были в ходу у скальдов и англосаксов: например, «дом костей» — это человеческое тело). Результаты показывают, что оба фрагмента написаны одним человеком. Кем он был, конечно, определить нельзя; можно более-менее точно сказать, что он жил в конце VIII века и говорил на мерсийском диалекте древнеанглийского.
10. На сайте Salon — статья о том, как романы Йена Флеминга о Джеймсе Бонде повлияли на ЦРУ. Из текста Томаса Майера следует, что в годы шефства Аллена Даллеса ЦРУ разрабатывали приспособления в бондовском духе — в частности, чтобы устранить Фиделя Кастро. Всякого рода гаджеты для слежки и взрывающиеся сигары — реквизит в духе скорее фильмов, чем романов бондианы. Бывший директор технической службы ЦРУ Роберт Уоллес вспоминал, что после каждого нового фильма о Бонде им звонили с вопросами, есть ли у них такое-то устройство и, если нет, сколько времени уйдет на его изобретение. Но именно романы Флеминга нравились Джону Кеннеди («ему импонировала бравада Бонда») и его жене Жаклин, которая подарила Даллесу книгу «Из России с любовью».
В марте 1960-го Кеннеди, тогда еще не президент, пригласил Флеминга и Даллеса на обед. Даллес прийти не смог — прислал заместителя. На обеде Кеннеди спросил Флеминга, как лучше всего свергнуть Кастро. «С помощью смеха», — отвечал Флеминг. Вот несколько более практических идей автора бондианы: ЦРУ должно запустить над Кубой громадный крест — ложное божественное предупреждение кубинским католикам о сатанинской сущности их вождя. Также, по мнению Флеминга, следовало забросать Кубу листовками о том, что ядерные испытания советских друзей Фиделя отравят мир радиацией, вызывающей импотенцию и выпадение волос. На другой день Даллес связался с Флемингом и на полном серьезе спросил, что реальные агенты могли бы перенять у Бонда. «Аллен признавал, что роскошный мужчина Бонд был не слишком похож на настоящего шпиона, но до определенной степени и он, и Кеннеди сверяли часы по бондовским романам. Жизнь подражает искусству: примерно так гангстеры ходят на гангстерские фильмы, чтобы понять, как себя вести», — рассказывает биограф Даллеса Стивен Кинзер.
Флеминг посоветовал Даллесу обратить внимание на мелкие шпионские гаджеты — судя по всему, успешное тестирование прошел только башмак, из которого выскакивает ядовитое лезвие. В точности как в романе «Из России с любовью» — где такую обувь, правда, носит начальница из СМЕРШа Роза Клебб.