— В 1927 году потерпела поражение Объединенная оппозиция, последняя в СССР антисталинская политическая сила, организованная во всесоюзном масштабе, имевшая поддержку значительных групп населения, имевшая какой-никакой легальный статус. Что случилось с участниками этой оппозиции после 1927 года? Какие были их личные и организационные стратегии выживания?
Алексей Гусев. XV съезд ВКП(б) в 1927 постановил, что принадлежность к Объединенной оппозиции, или «троцкистско-зиновьевскому блоку», как она именовалась в официальных документах, несовместима с членством в Коммунистической партии. Лидеры оппозиции (как «троцкистско-зиновьевского блока», так и группы демократических централистов во главе с Тимофеем Сапроновым) были исключены решением съезда. Рядовые активисты были поставлены перед выбором: либо капитулировать, отречься от оппозиционных взглядов, признать их контрреволюционными, мелкобуржуазными и так далее, и в таком случае они могли сохранить партийный билет, — либо сохранить верность оппозиции, и в таком случае они исключались из партии. По моим примерным подсчетам, после XV съезда из партии были исключены шесть — восемь тысяч человек. Это те, кто сразу отказался капитулировать. Часть из них продолжила свою деятельность в подполье, считая себя внешней фракцией ВКП(б). Они распространяли листовки, прокламации, выступали на рабочих собраниях, участвовали в кампаниях по перезаключению коллективных договоров и рассчитывали, что их деятельность каким-то образом приведет к изменению партийной политики, к реформе ВКП(б). Но постепенно их всех арестовывали и отправляли в ссылки, а с 1929 года — еще и стали заключать в специальные тюрьмы для политических заключенных, политические изоляторы, главным из которых был изолятор в Верхнеуральске, недалеко от Челябинска.
Затем начинается сталинский «великий перелом». Сталин порывает с Бухариным, Рыковым, Томским, объявляет их «правым уклоном», а официальной политикой становится форсированная индустриализация, сплошная коллективизация, раскулачивание, бешеные темпы экономического развития и т. д. Некоторые троцкисты восприняли это как поворот в их сторону. Они считали, что их активная деятельность стала решающим фактором, который заставил «сталинских центристов», как они их называли, начать левую политику. Это привело к очень глубокому кризису в оппозиционном лагере. Большинство принадлежащих к нему признали, что нет смысла бороться дальше, потому что партия приняла и быстрые темпы с индустриализации, и борьбу с кулаками, и борьбу с правыми. Начинается волна отхода от оппозиции. Основные лидеры, за исключением нескольких, капитулируют перед Сталиным.
Остаются самые непримиримые, так называемые неразоружившиеся троцкисты. Подполье продолжает работу до 1930 года — к этому времени силами ГПУ его удается разгромить. И основные кадры оппозиции оказываются либо в ссылках, либо в политизоляторах. Некоторых отправляют прямо в лагеря ГУЛАГа, как, например, Варлама Шаламова. Его впервые арестовали за распространение троцкистских материалов, в частности завещания Ленина, и, поскольку он не был членом партии, его прямо отправили в лагеря. Но таких пока было меньшинство, а основную массу отправляли в политические изоляторы. Там в начале 1930-х годов находилось примерно несколько сотен непримиримых оппозиционеров: по подсчетам Виктора Сержа, около пятисот человек, но может быть и меньше. В Верхнеуральском изоляторе в начале 1930-х единовременно находились более ста человек; они составляли коллектив «Верхнеуральских большевиков-ленинцев», «коммунистический сектор». Впоследствии, в середине 1930-х годов, они уже были отправлены в лагеря ГУЛАГа, а система политических изоляторов была ликвидирована. Но и в лагерях эти люди пытались продолжать сопротивление, устраивали забастовки, голодовки, протесты... В 1937—1938 годах по распоряжению сталинского политбюро практически все они были физически уничтожены. Так трагически завершилась деятельность коммунистической оппозиции. Выжили лишь несколько человек, которым удалось оказаться за границей. Это уже упоминавшийся Виктор Серж, югославский коммунист Анте Цилига, армянский коммунист Таров — благодаря их воспоминаниям мы в значительной степени можем реконструировать то, что происходило среди заключенных оппозиционеров. Сохранились также некоторые мемуары оппозиционеров, отошедших от движения в конце 1920-х годов и благодаря этому выживших в 1930-е. Это такие люди как Боярчиков, Григоров, Абрамович — их мемуары опубликованы, их можно сейчас прочитать.
XV съезд ВКП(б) в 1927 году. На переднем плане (слева направо): А. И. Рыков, Н.А. Скрыпник, И.В. Сталин
— Помимо большевиков-ленинцев, которые были сконцентрированы в Верхнеуральском изоляторе, были ли у оппозиции какие-либо ячейки на свободе или в других пенитенциарных учреждениях, с которыми верхнеуральцы могли поддерживать связь?
А. Г. Как я сказал, после 1930 года на свободе оставались единицы. У них были определенные связи с Верхнеуральском. По крайней мере, отдельные номера «Бюллетеня оппозиции», журнала, издававшегося Троцким и его сыном Львом Седовым за рубежом, поступали к верхнеуральским заключенным еще в 1931 году. Заключенным также удавалось передавать за границу некоторые свои материалы для публикации в «Бюллетене оппозиции».
В 1932 году была попытка формирования так называемого «блока оппозиции». Это происходило в условиях глубочайшего кризиса, в который Советский Союз ввергла политика «великого перелома» — голод, падение доходов населения на 60% и так далее. Оппозиция вновь активизировалась, вовлекая даже тех бывших оппозиционеров, которые уже успели раскаяться, капитулировать. Эти экс-капитулянты установили связи с теми единицами настоящих троцкистов, которые остались на воле в глубоком подполье; начались переговоры об объединении. В архиве Троцкого, который он вывез за рубеж (сейчас он хранится в США), остались документы, в которых говорится, что Троцкий был в курсе этих переговоров и одобрил объединение различных оппозиционных группировок. Это был довольно широкий блок: туда входили и настоящие троцкисты, которых остались единицы, и последовали Григория Зиновьева, и представители группы Ломинадзе (левых сталинцев, которые отошли от поддержки Сталина), и так называемая правая оппозиция. Даже с группой Рютина велись переговоры.
Но они не привели к созданию реально действующего блока, потому что уже на стадии переговоров ГПУ вновь начало аресты. Тогда было создано «дело Смирнова-Преображенского-Тер-Ваганяна» — это представители руководства бывшей Объединенной оппозиции 1927 года. По нему было арестовано много людей в 1932—1933 годах. Оппозиционный блок 1932 года, таким образом, не вышел за рамки проекта. Но уже сам проект показывает, что происходила определенная конвергенция различных оппозиционных течений, которые раньше между собой боролись: троцкисты, зиновьевцы, сторонники Ломинадзе, правые — все объединяются на одной антисталинской платформе.
В 2018 году во время ремонта в Верхнеуральской тюрьме был найден тайник с документами, рукописями тех большевиков-ленинцев, которые там находились. Эти документы подтверждают, что происходило сближение оппозиционных групп: троцкисты, которых принято рассматривать как леваков, ультрареволюционеров, противников НЭПа и так далее, с начала 1930-х годов критикуют сталинскую политику уже за то, что Сталин уничтожает НЭП, экспроприирует крестьянство и тем самым приводит к разрыву государства с широкими крестьянскими массами, что Сталин проводит ультралевую сектантскую политику в Коминтерне, которая способствует победе фашизма в Германии. Примерно с тех же позиций и другие оппозиционные группы и течения критиковали сталинизм.
Один из рукописных документов, найденных в Верхнеуральском политизоляторе в 2018 году. Источник
— Это была последняя попытка создания организованной оппозиции?
А. Г. Да. Коммунистическая оппозиция была с корнем уничтожена. Сталин проводил примерно такую же политику по отношению к троцкистам, как Гитлер по отношению к евреям — политику окончательного физического уничтожения. К 1937—1938 годам их сконцентрировали в двух лагерных комплексах — в Ухто-Печерских лагерях и на Дальнем Востоке, в Дальстрое — и там в соответствии с особыми распоряжениями их всех расстреливали. Выводили по двести человек и стреляли по ним из пулемета. Выжили единицы.
— Для тех, кто выжил — мигрировав или каким-то другим образом — и оставил мемуары, в чем виделась причина их поражения? Перед интервью мы с вами обсуждали Ивана Врачева, и у него было какое-то простое объяснение: мол, большевики сдрейфили, они поселились в дорогих отелях после Гражданской войны, и политика стала им не так важна, как раньше.
А. Г. Врачев не принадлежал к этим некапитулировавшим. Он уже в 1929 году отказался от оппозиции, сдал весь свой архив, сотрудничал с Центральной контрольной комиссией (ЦКК). Это одна из причин, почему ему удалось выжить. Что касается неразоружившихся, можно говорить о нескольких людях, которые оставили мемуары.
Во-первых, это Виктор Серж, которого буквально вытащили из Советского Союза накануне Большого террора благодаря поддержке писательского сообщества: он был довольно известным во Франции и вообще в Европе писателем, и там была проведена мощная кампания за его освобождение. Серж написал ряд работ, в том числе очень интересные воспоминания под названием «От революции к тоталитаризму. Воспоминания революционера», которые переведены и изданы у нас в России.
Во-вторых, Анте Цилига — югославский коммунист, член Политбюро югославской компартии, крупная фигура в Коминтерне. Ему удалось уехать из Советского Союза, поскольку он был итальянским гражданином; он написал достаточно толстую книгу, которая вышла в конце 1930-х на французском языке. Она называлась показательно: «В стране большой лжи». Цилига писал, что «Союз Советских Социалистических Республик» — это словосочетание, в котором нет ни одного слова правды. Это не союз, и советов в нем нет, и социализма нет, и республики. Ложь повсюду. Цилига отбывал срок как раз в Верхнеуральском изоляторе. Его книга — очень ценный источник, который позволяет нам судить, что там происходило, чем жили эти заключенные, какие у них были группировки, какие у них были споры, какие они издавали журналы и прочее. До обнаружения тетрадей Верхнеуральского политизолятора в 2018 году это был единственный серьезный источник.
Наконец, Таров — Арбен Давтян, коммунист, бежавший из ссылки в начале 1930-х годов и добравшийся до Франции. Там он работал над книгой воспоминаний, но судьба этой рукописи мне неизвестна — может, она отложилась в каких-то архивах. Мы можем судить об этой фигуре только по тому, что было опубликовано Таровым на страницах «Бюллетеня оппозиции». Там он также описывает ситуацию в ссылке, в изоляторах. Во время войны Таров погиб, будучи активным участником французского антигитлеровского Сопротивления, его расстреляли немцы.
И Серж, и Цилига не были ортодоксальными троцкистами — они достаточно критически относились и к троцкизму, а затем уже и к большевизму. Они считали, что уже в ленинский период были допущены очень серьезные отступления от социалистических принципов в силу целого ряда объективных обстоятельств — изоляции революции, отсталости России; но были и субъективные причины — и тот авторитарный элемент большевистской доктрины, который изначально был в ней заложен, в неблагоприятных объективных обстоятельствах возобладал. В результате авторитарный революционный режим ленинизма трансформировался в тоталитарный контрреволюционный сталинизм. Некоторые другие троцкисты-мемуаристы тоже в итоге перешли на критические позиции в отношении большевизма и ленинизма. Пожалуй, даже большинство этих мемуаров написано с критических позиций. Например, книга Ивана Павлова (у нас она издана как «1920-е годы: Революция и бюрократия. Записки оппозиционера») — это мемуары одного из тех, кто возглавлял троцкистскую ячейку в МГУ в 1920-е годы. На самом деле его звали Михаил Нильский. В период Второй мировой войны Нильский оказался на Западе, там он работал в «Социалистическом вестнике», то есть по сути примкнул к социал-демократической эмиграции. Он тоже достаточно критически оценивает большевизм, переродившийся в своем развитии в сталинизм. Еще один человек, судьба которого похожа на судьбу этого Нильского, — Эдуард Дунэ. В 1927 году он подписал более радикальную платформу, чем платформа Троцкого — Зиновьева, — «Платформу 15». Среди этих пятнадцати были Тимофей Сапронов, Владимир Смирнов и Эдуард Дунэ. Во время войны он эмигрировал на Запад и стал не просто сотрудником, а представителем меньшевистского журнала «Социалистический вестник» в Париже. Еще один выживший троцкист — Григорий Григоров. Он не был «неразоружившимся», но прошел и ссылку, и ГУЛАГ, каким-то чудом выжил и написал два тома воспоминаний. Они были изданы у нас недавно под названием «Повороты судьбы и произвол». Григоров также перешел на социал-демократические позиции.
Если говорить о выживших и оставшихся ортодоксальными троцкистами, существуют книги Боярчикова и Исая Абрамовича. Абрамович написал два тома своих воспоминаний под названием «Воспоминания и взгляды», где проводится троцкистская трактовка событий, похожая на ту, что Троцкий развернул в «Преданной революции»: при Ленине все было хорошо, но потом, в результате подъема бюрократии, утвердился сталинизм. Еще один выживший деятель Левой оппозиции — Элькон Лейкин, написавший две книги под псевдонимом А. Зимин. Они вышли в Париже в 1970–1980-х годах. Лейкин был одним из рядовых активистов Объединенной оппозиции. В книге «У истоков сталинизма» он анализирует, как Сталин постепенно прибирал власть к своим рукам в начале 1920-х годов. Вторая книга имеет концептуально-теоретический характер, она называется «Социализм и неосталинизм», опубликована в 1980 году в Париже левым издательством «Слово». Эта книга важна тем, что показывает, как могли развиваться взгляды левых оппозиционеров, если бы они продолжали существовать в качестве некого течения до 1980-х годов. Там представлен анализ с левокоммунистических позиций уже не сталинского периода, а брежневского. Были еще мемуары некоторых активистов периода 1920-х годов, в частности Гаврилова, чьи воспоминания вошли в сборник «Минувшее», изданный в 1980-х годах за рубежом. Текст его называется «Моя работа в оппозиционной группе». В нем речь идет именно о деятельности оппозиционеров в 1920-е годы. Но там нет каких-то концептуальных обобщений о причинах произошедшего.
Слева: первый выпуск «Бюллетеня оппозиции», 1929. Справа: советский плакат 1937 года, художник — Сергей Игумнов
— А не осталось ли каких-то воспоминаний, написанных с другой стороны баррикад, со стороны ортодоксальных искренних сталинистов — политических функционеров или даже энкавэдэшников, которые рассказывали бы в противоположном ключе о борьбе с оппозицией?
А. Г. А как же, конечно, остались. «Беседы с Молотовым» Чуева, воспоминания Кагановича... Мемуаров такого рода как раз много. Что касается энкавэдэшников, то можно привести в пример Судоплатова — известный человек, занимался террористическими операциями НКВД за рубежом, один из организаторов убийства Троцкого. Что пишут эти мемуаристы? Пишут, что пятая колонна, что троцкисты представляли угрозу для существования Советского Союза, нужно было их уничтожать... Эта точка зрения тоже в литературе представлена.
Александр Резник. Кроме этого существуют воспоминания рядовых партийцев, которые они давали для комиссий истпарта, то есть уже в конце 1920-х годов; были и всякие вечера воспоминаний, уже когда истпарт был закрыт, и всевозможные попытки писания мемуаров, зачастую коллективного толка, в 1930-е годы. Это огромный пласт не опубликованной еще литературы. Он просто лежит в соответствующих фондах в партийных архивах в Москве и Петербурге. А те, кто писал свои воспоминания в 1970-е и 1980-е годы, как правило, следовали канону «Краткого курса» — все сюжеты, представленные там, у них тоже есть. Если в «Кратком курсе» все заканчивается борьбой с троцкистами, то они вспоминают, как боролись с троцкистами. В этом смысле я не знаю ничего особо интересного, что действительно отражало бы эти события с какой-то степенью адекватности. Кстати, если уж обратиться к классике, то, конечно, «Как закалялась сталь» — канонический взгляд на эти события. А к списку мемуаристов-оппозиционеров я бы еще хотел добавить Михаила Байтальского. Интересно то, как он озаглавил свою работу — воспоминания, которые были изданы сначала на английском языке, а затем их издали по-русски, просто на «Литресе» в качестве самиздата. Оригинал хранится в «Мемориале». Так вот, по-русски подзаголовком было «Тетради для внуков», а по-английски — Recollections of a Trotskyist Who Survived the Stalin Terror. Наверное, этот подзаголовок дал издатель.
А. Г. Я знаю эту рукопись, мы пытались ее издать еще в 1990-е годы, но не получилось. Books for Grandchildren, «Тетради для внуков». Они интересны с той точки зрения, что Байтальский не был троцкистом, но рассказывает о троцкистах, с которыми он сидел в ГУЛАГе. Его книга — ценный источник по сопротивлению, которое троцкисты пытались осуществлять в ГУЛАГе. А Байтальский считал, что главное — выжить, и не нужно вообще протестовать, иначе всех уничтожат. Может быть, он был и прав. Но для этих несломленных отказаться от борьбы в ГУЛАГе было практически невозможно — вся жизнь их была в борьбе, и в лагерях они сделали последний отчаянный порыв к протесту, хотя наверняка понимали, что шансов на победу нет. Сохранились сведения о том, что они говорили, когда их везли на пароходе из Магадана в лагеря. Они на этом корабле устраивали собрания и говорили там примерно следующее: нас, конечно, везут на истребление. Но выбор наш такой: либо дать себя уничтожить без сопротивления, либо все-таки попытаться перед смертью что-то сделать. И вот они попытались. Их сопротивление вошло в историю как одна из самых последних в сталинский период попыток вступить в противостояние с тоталитарной карательной машиной — массовые голодовки, забастовки, отказ подчиняться требованиям тюремщиков. Они выдвигали требование восстановить политрежим, которым они пользовались в политизоляторах в начале 1930-х годов, то есть относительной свободы за решеткой. Но Сталин, который уже сделал для себя вывод о необходимости их полного уничтожения, никакие требования политрежима уже не мог удовлетворить.
— Давайте перейдем теперь от воспоминаний к теоретическим трудам, написанным оппозиционерами. Здесь сливаются два вопроса, и их трудно отделить друг от друга: с одной стороны, мы можем говорить собственно о теоретических трудах оппозиционеров, а с другой стороны — о теоретиках, которые были репрессированы как оппозиционеры, но не принадлежали к их числу, а просто симпатизировали или когда-то давно имели связи с меньшевиками, например. Сейчас из такого рода книг более-менее известными являются только труды самого Троцкого. А что вообще можно сказать об антисталинской гуманитарной науке в 1920–1930-е годы, какие значительные книги были тогда написаны?
А. Р. Мне кажется, самую первую работу против сталинского курса никто особо не упоминает, да и я, честно говоря, не помню, успел ли я как-то вплести ее в свою книгу. Тер-Ваганян чуть ли не в декабре 1923 года, самое позднее — в январе-феврале 1924 года, издает работу «В. И. Ленин о задачах внутрипартийного строительства». Этот текст формально посвящен взглядам Ленина на внутрипартийную демократию. На самом деле там ведется полемика уже в контексте идущей дискуссии о внутрипартийной демократии. Чуть позже никакие Ваганяны ничего подобного опубликовать не смогут.
А. Г. Если мы говорим о 1930-х годах, то главные теоретики — это Троцкий и Седов. В 1920-е годы виднейшим оппозиционным интеллектуалом, кроме Троцкого, был Евгений Преображенский.
А. Р. Он был в легальной печати, потому что его труды касались экономической политики. Я говорю про строго политические вещи. Хотя даже у Ваганяна они были покрыты историко-интеллектуальной маскировкой, на него сразу поступила разгромная рецензия в журнале «Большевик». Кажется, только фигуры уровня ЦК могли публиковаться на политические темы. Хотя и Троцкий публиковался с трудом.
А. Г. Не только по экономике. У Преображенского в 1924 году была статья о Ленине в «Молодой гвардии». Там проводилась примерно та же идея, что Троцкий излагал в «Новом курсе» относительно внутрипартийной демократии: что у Ленина не было этого жесткого ленинизма, который ему Сталин приписал. Мысль Ленина была динамичной, и его воззрения на внутрипартийное устройство быстро менялись в зависимости от ситуации. Если в начале XX века, до Первой русской революции, Ленин действительно был сторонником гиперцентрализованной военизированной подпольной партии, то потом, в период революции 1917 года, он стал сторонником партии широкой, самоуправляющейся, демократической. Сталин пытается сформулировать какие-то жесткие догматы ленинизма, а таких догматов нет. И Ленина нужно рассматривать с позиций историзма в контексте меняющихся условий. Эти мысли есть и у Троцкого в статье «Традиция и революционная политика», и у Преображенского.
Преображенский писал о политических вопросах и во время дискуссий 1923 года. Нельзя сказать, что это чистая теория: Преображенский действительно скорее теоретик экономики и автор крупнейшего обобщающего труда по этой теме — «Новая экономика» 1926 года. Но он продолжал писать политическую публицистику и в нелегальный период. Например, известна его полемика с Бухариным в 1928 году, когда Бухарин написал знаменитую статью «Заметки экономиста» (за которую его потом Сталин причислил к правым уклонистам), а Преображенский ему ответил в оппозиционном самиздате. Он написал большую и очень интересную статью под названием «Заметки экономиста на заметки экономиста», в которой давал свое объяснение кризиса, к которому пришел НЭП. И все-таки в 1920-е годы оппозиционеры разрабатывают не сколько политические вопросы, сколько экономические. В этом была их сила. А в политическом отношении — скажем, есть книга Зиновьева «Ленинизм» 1926 года. Именно этот текст является наиболее последовательным изложением критики концепции социализма в одной стране, которую выдвинул в то время Сталин. Зиновьев еще до Троцкого очень подробно изложил всю эту критику с огромным количеством цитат из Ленина; он приводит высказывания Ленина о том, что никакой социализм в одной стране невозможен, что прийти к социализму можно только через мировую революцию.
Лев Троцкий на обложках журнала Time. 1925 (слева) и 1927 (справа)
— А если вернуться к 1930-м, когда уже невозможно было публиковаться, — что все-таки было написано тогда? К этому вопросу меня подтолкнуло случайное знакомство с такой фигурой, как Исаак Рубин: он писал философско-политэкономические труды о понятии стоимости у Маркса, которые и сейчас выглядят очень свежо. Рубин много публиковался в 1920-х, затем был репрессирован, но вроде бы до конца 1930-х все-таки продолжал работу. Но где эта работа теперь? Насколько вообще возможны новые открытия в этой области, можем ли мы найти в архивах труды людей, которые были вытеснены и забыты из-за связей с оппозицией, но написали какие-то книги, которые могли бы изменить наши представления о советском марксизме, как вы считаете?
А. Р. Сложный вопрос. Каких-то особых теоретических новаций тогда не было. Я уже немножко отдалился от этой темы, но характерно, что мгновенно в голову ничего не приходит. Оппозиционеры — это прежде всего люди, которые занимались сугубо практическими проблемами и вопросами. Был такой, например, Елизар Солнцев, который тоже сидел в Верхнеуральске. Троцкий упоминает его как молодого талантливого теоретика левой оппозиции. Мне было интересно понять, что именно успел этот молодой товарищ написать, потому что известен другой Солнцев, и я сначала подумал, что это тот Солнцев, который опубликовал в 1917 году книгу «Общественные классы». Но оказалось, что это другой человек.
А. Г. От Елизара Солнцева осталась работа, опубликованная в «Бюллетене оппозиции» в 1930 году. Это платформа, подписанная «X Y Z». X — это Солнцев. Кроме того, работа «Кризис революции», написанная в изоляторе тремя красными профессорами, — это Солнцев, Яковин и Стопалов. Этот текст — кредо одного из течений внутри Верхнеуральского политического изолятора, так называемые умеренные троцкисты, которые были настроены не на решительную борьбу со сталинским режимом, а на поиск компромиссов. Их в изоляторе было меньшинство, там доминировали более радикальные настроения. В документах этой более радикальной группы постоянно идет полемика с Солнцевым, который фигурирует там под псевдонимом «товарищ Сан».
Но если говорить о конце 1920-х и 1930-х годах, то из числа неразоружившихся я бы назвал двух. Во-первых, Христиан Раковский — это был второй после Троцкого авторитет в оппозиционных кругах, его тоже называли Стариком. У троцкистов, таким образом, было два «Старика»: Троцкий и Раковский. Последний написал известный текст с анализом бюрократизации советского режима, «Письмо Валентинову». В 1930 году в «Бюллетене оппозиции» было опубликовано так называемое заявление четырех, подписанное четырьмя старыми большевиками, авторитетными лидерами оппозиции: это были Раковский, Владимир Косиор, Николай Муралов и Варсеника Каспарова. Они писали, что государство превращается из диктатуры пролетариата в бюрократическое государство с пролетарскими рудиментами. Бюрократия становится новым классом, который обладает государством как своей частной собственностью. Эта мысль Раковского развивалась потом многими теоретиками.
Второй автор — это, конечно, Тимофей Сапронов и его работа 1931 года «Агония мелкобуржуазной диктатуры». Сапронов — старый большевик, человек, который занимал довольно крупные посты и в Советском государстве, и в партии. Текст был написан в ссылке и затем конфискован при аресте. Впоследствии он был обнаружен в архиве ФСБ. Сапронов анализирует классовый характер сталинского режима и приходит к выводу, что это мелкобуржуазный режим. Не в том плане, что это господство крестьян или каких-то мелких предпринимателей. По Сапронову, система советских общественно-экономических отношений — это государственный капитализм, при котором совокупным капиталистом, эксплуатирующим пролетариат, является бюрократия. Сталинский рывок — это аналог первоначального капиталистического накопления, который проанализирован Марксом в «Капитале»: процесс отделения производителя от средств производства и формирование таким образом капитала. Просто в случае СССР формируется государственный капитал, который в пропагандистских целях именует себя социализмом. Еще один важный тезис этой статьи — о тотальном деклассировании всех социальных групп в Советском Союзе. Рабочий класс атомизируется в совокупность слабо связанных между собой людей, крестьянство вообще уничтожается. Эта атомизация, превращение общества в своеобразное желе, и является социальной базой этой бюрократической диктатуры. По сути в этой работе предвосхищается и концепция государственного капитализма, развитая потом такими теоретиками, как Тони Клифф, и концепция тоталитаризма. Тотальное деклассирование, монополизация контроля над всеми сферами общественной жизни в руках правящего деспотического режима — это все идеи Сапронова. Причем он был не из интеллектуалов, а из рабочих. Рабочий вопрос и все, что с ним связано, Сапронов знал не только в теории, но и на практике. И это позволило ему выступить в качестве теоретика — правда, в условиях, которые были навязаны ему репрессивной машиной.
Тексты тетрадей Верхнеуральского политизолятора, которые мы сейчас с Александром и другими коллегами изучаем, тоже интересны с теоретической точки зрения, потому что они представляют анализ становления сталинской системы, которое происходило в период первых пятилеток: это экспроприация крестьянства, создание колхозно-совхозной системы, изменение положения рабочего класса, государственная политика сверхэксплуатации. Там все эти явления анализируются. В частности, меня заинтересовал автор, скрывающийся за псевдонимом Ф. С. Это экономист из Сибири, которого звали Федор Сасоров. Он дал очень интересный анализ сталинской политики в области сельского хозяйства. Сасоров приходит к выводу, что все это — новое издание крепостного права, и вся эта политика, создание колхозов и прочее — проводится вовсе не для развития экономики и сельского хозяйства, напротив, она ведет к упадку сельского хозяйства, разрушению производительных сил. Единственная цель — непосредственное извлечение продукта, та самая эксплуатация, посредством которой сталинский режим реализует другие свои программы. Это, пожалуй, даже более интересно, чем анализ, который дается в известной платформе Рютина. У Рютина все строится вокруг узурпации власти лично Сталиным, а у заключенных большевиков-ленинцев говорится о том, что не только Сталин, и не столько Сталин лично, а вся система развивается в антипролетарском направлении. Эти тетради нуждаются в изучении, надеюсь, что мы их введем в научный оборот и это двинет дальше изучение этого периода и идейно-теоретических воззрений оппозиций.
Слева: Христиан Раковский и Лев Троцкий в 1924 году. Справа: приговор ВКВС СССР по делу «антисоветского „право-троцкистского блока“», 1938
— Теперь, думаю, можно перейти к собственно историографии по данному вопросу. Когда вообще процесс разгрома оппозиции в СССР стал предметом рефлексии историков?
А. Р. В 1920-е годы рефлексия над партийной борьбой происходила параллельно с самой борьбой. Участники ее были и ее первыми историографами, для них это было необходимо. Но, как мне кажется, первые серьезные исследования — это уже послевоенный период. До этого историческая рефлексия была либо частью мемуаров, либо частью идущей полемики. Или что-то было в 1930-е?
А. Г. Было. Тот же Виктор Серж написал две книги, посвященные этой проблематике. Одна называется «От Ленина к Сталину», а другая — «Судьба революции». В них есть описание всех этапов внутрипартийной борьбы. Написаны они были в конце 1930-х годов. Кроме того, Борис Суварин написал фундаментальную биографию «Сталин. Критический анализ истории большевизма». Там тоже довольно точно прослеживаются этапы внутрипартийной борьбы, споры, которые велись в ходе нее. Суварин переиздал свою книгу после войны с добавлением, но основной массив был готов уже в 1935-м году. В 1943 году вышла книга Макса Шахтмана «Борьба за новый курс», посвященная истории левой оппозиции. Шахтман — один из лидеров американских троцкистов, был близок к Троцкому.
Касательно послевоенного периода можно вновь вспомнить Виктора Сержа, который вместе со вдовой Троцкого, Натальей Седовой, написал в конце 1940-х годов книжку «Жизнь и смерть Льва Троцкого». Она в значительной степени базировалась на воспоминаниях Седовой. А потом уже пошли академические историки — отчасти выходцы из троцкистского движения, например, Исаак Дойчер с трилогией про Троцкого-пророка: «Вооруженный пророк», «Безоружный пророк» и «Пророк в изгнании».
Примерно тогда же появилась первая обобщающая работа, которая специально посвящена оппозиции в 1920-е годы, — это работа Роберта Дэниелса «Совесть революции. Коммунистическая оппозиция в советской России». Она написана на основе достаточно ограниченного круга источников, которые были доступны зарубежному исследователю, в основном открытых, но до сих пор сохраняет большое историографическое значение: в ней проведен серьезный последовательный анализ всех этапов внутрипартийной борьбы. Французская историография также достаточно серьезно занималась изучением этой проблематики, в Гренобле даже был создан институт Троцкого, которым руководил известный французский историк Пьер Бруэ. Он сам был активистом троцкистской партии, правда, его потом исключили из нее, но он сохранил интерес к этой истории. Бруэ еще до открытия архивов в России, опираясь на архив Троцкого, который частично расположен в Гарварде, частично — в Стэнфорде, ввел в оборот целый ряд очень интересных источников и написал несколько книг. Он также издавал журнал под названием «Тетради Льва Троцкого». В этом журнале публиковались статьи, документы по истории левой оппозиции и троцкизма, это один из главных источников информации по данной проблеме. Из наших соотечественников, конечно, следует назвать в первую очередь Вадима Роговина: он издал в 1990-х годах семь томов под общим заголовком «Была ли альтернатива?», в которых рассмотрел период с 1923-го до 1940 года, то есть с возникновения организованной левой оппозиции до убийства Троцкого в августе 1940 года. Книги эти, конечно, написаны не профессиональным историком, а философом и социологом, но значение их в том, что автор собрал и систематизировал обширнейший материал из опубликованных источников. Этот семитомник можно назвать введением в историю левой оппозиции.
— Те, кого вы назвали в числе послевоенных историков, — в основном коммунисты, симпатизанты Троцкого и оппозиции, но, например, и американская наука времен холодной войны наверняка занималась этим вопросом. Не было ли конфликтов интерпретаций этих событий?
А. Р. Дениэлс — даже не историк, а американский политолог-советолог, и его книга была частью его тотальной истории Советского Союза, но примерно в те же годы вышли книги Эдварда Карра. Его книжка «Интерэгнум» была целиком посвящена 1923 году и внутрипартийной борьбе, периоду междуцарствия, когда Ленин отошел от дел, и в партии началась борьба. Про 1930-е годы и оппозицию он уже, кажется, отдельно не пишет. Я бы сказал, что громко прозвучавших исследований оппозиций, кроме книги Дениэлса, в западном контексте не было. Бруэ воспринимали как ангажированного троцкиста, к тому же он писал по-французски, поэтому его не читали и не цитировали. Были авторы в Германии, были немногочисленные попытки британских троцкистов написать историю троцкизма. Шахтман, когда писал свою работу, также был еще ортодоксальным троцкистом. Крупных историков было немного.
Слева: Вадим Роговин «Была ли альтернатива?» (7 томов, 1992–2002). Справа: сборник документов «Политбюро и Лев Троцкий» (составитель Олег Мозохин, 2017)
— Не могли бы вы составить небольшой список чтения для тех читателей «Горького», кто захочет ознакомиться с историей разгрома оппозиции, но не осилит семитомник Роговина?
А. Р. Без Роговина тут не обойтись, альтернативы просто нет. Я бы еще предложил книжку Дениэлса «Совесть революции». Она не переведена, но из западной историографии не переведено почти ничего. А работу «От Ленина к Сталину» перевели.
А. Г. Если говорить об обобщающих трудах, в первую очередь я рекомендую трилогию Дойчера. Она сохраняет свое значение, хотя к ней есть претензии. Недавно вышла биография Троцкого в четырех томах за авторством Фельштинского и Чернявского, достаточно подробное исследование, там изложены все основные этапы деятельности оппозиции, но основной фокус на самом Троцком. И, конечно, следует читать Роговина. Без Роговина никак. Правда, Роговин — апологет Троцкого, убежденный ортодоксальный троцкист, на это надо делать скидку. Архивных материалов там практически никаких нет, обобщен только опубликованный материал, но как введение в тему годится. Потом можно копать глубже и обращаться уже не к книгам, а к специальным статьям, в которых рассмотрены отдельные аспекты истории оппозиции. Могу порекомендовать свои работы на эту тему — серию статей, посвященных концу 1920-х и 1930-м годам.
А. Р. Я бы еще порекомендовал сборник документов «Политбюро и Лев Троцкий». Его легко нагуглить, это достаточно важный сборник документов. Он, конечно, совершенно ужасно сделан с точки зрения нашего ремесла — составитель, Олег Мозохин, дорвался до архивов и просто опубликовал кучу всего. Зато там есть совершенно потрясающие детальные аналитические выкладки НКВД (и до этого еще ОГПУ) по поводу того, что происходит в среде оппозиционеров. Хотя книга как будто о Троцком, на самом деле там очень много о троцкистах. В ней хорошо прослеживается, как дело идет к 1936 году: какие поступают документы Сталину, в Политбюро, и на их основании можно понять, почему Сталин постепенно укрепляется в намерении всех уничтожить. Ему рисовали такую картину, будто оппозиционеры ведут бурную деятельность и так далее.
А. Г. Стоит также обратиться к главному источнику по данной теме — к «Бюллетеню оппозиции», он издавался с 1929-го по 1941 год и теперь выложен в интернет. Там работы Троцкого, Седова, материалы от троцкистов из Советского Союза, которые удавалось передать. Самый важный источник всегда — это оригинальный документ.