Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Погружение в среду
В конце 1990-х социологическое исследование деревни чаще всего подразумевало сплошной опрос сельского населения. Анкетные вопросы, обычно с готовым набором ответов, готовили заблаговременно. Затем полученные массивы кодировались, заносились в компьютеры и обсчитывались. «У Шанина была совсем другая идея», — вспоминает участница его проектов, социолог Ольга Фадеева. Не отрицая достоинств количественных методов, Шанин с самого начала призвал коллег к погружению, растворению в жизненной среде крестьян.
Как это требование меняло исследовательскую рутину? Чтобы услышать и увидеть «голоса и взгляды снизу», ученые кололи дрова, носили воду, топили печи, сидели на завалинке, праздновали и горевали — словом, жили в ритме крестьянской жизни. Философ и социолингвист Валерий Виноградский вспоминает: Шанин «приучал всех нас с самого начала к незнанию, не к впитывающей пустоте, а к науке „незнания“, к этой De Docta ignorantia, которая восходит еще к Сократу». На практике это означало, что первые три месяца запрещалось приставать к крестьянам с любыми исследовательскими вопросами, таблицами и документами. Но это время нужно было чем-то занять.
Недолго думая, на зарплату от проекта Виноградский прикупил домик с участком, вспахал огород, развел кур, перевез жену, детей и, наконец, устроился помощником в местную пекарню — ежедневно выкладывал только что испеченный хлеб на стеллажи. Это гарантировало не только свежий хлеб для домашних, но и знакомство со всей деревней. «Люди приходят за хлебом: „А кто это? Что за мужик такой?“ — „Да это историк, приехал изучать нашу жизнь!“ — „Ну ладно, ладно“». Так в соответствии с шанинской максимой исследователь получил прописку в социальном пространстве поволжской деревни Лох.
Местные первое время принимали исследователей за кого угодно — журналистов, ревизоров или даже агентов вражеской разведки. Социолог и автор «Горького» Александр Никулин вспоминает, как привез Шанина в станицу Привольная Краснодарского края. Для организации визита он предупредил главного агронома, что приедет «известный английский профессор». На что получил ответ в духе: «Ладно, все понятно — шпион». И хотя это звучало полушуткой, недоверие было ощутимым. Шанин же считал доверие крестьян ключевым ресурсом своих проектов. На одной из встреч в Переделкине он заметил: «Крестьяне верят, что к ним относятся как к друзьям не только потому, что мы их уговорили, а потому что это так. А для этого они должны присмотреться. В этом смысле у нас уникальный материал». Встраивание себя в крестьянской среде демонстрировало, что «пришельцы» здесь с миром и хотят заслужить дружбу.
Островки безопасности
Как вспоминает Никулин, в поле неизбежно нарастала тревога: «Ты набираешь, набираешь материал, а что с ним делать? Как его обрабатывать? Как его понимать?» Виноградский говорит о похожих ощущениях: «Столько прошло перед моим взглядом картин былой сельской жизни и настоящей, что этот опыт в меня уже не вмещается. Разгружаться как-то мне надо». Исследователи нуждались в островке безопасности, где бы они могли собраться, обсудить полевой этап, перевести дух, решить научные и насущные проблемы. «Переделкино как ни одно место давало это», — замечает социолог Илья Штейнберг.
Конечно, крестьяноведы собирались не только в Переделкине. Они упоминают, например, подмосковные дома отдыха «Березки» и «Дубки». Но именно Переделкино чаще других локаций вспоминается участниками экспедиций как место коллективной интеллектуальной работы и совместного бытования. Они приезжали сюда каждые три-четыре месяца на три дня и более, во время или после полевого этапа исследований.
Видеозапись, сделанная Валерием Виноградским, документирует заезд 15–17 января 1996 года. Исследователи жили в гостинице, в номерах с лоджиями, откуда открывался отличный вид. В другие приезды, по воспоминаниям, им доводилось ночевать и в комнатушках-«пеналах» старого корпуса. В фойе второго этажа, где по сей день располагается библиотека, ученые обсуждали последние новости, болтали, смеялись. Но социологические дискуссии проходили не в библиотеке и не в читальном зале, а в пространстве между ними, которое у местных получило название «тайная комната». Собрав длинный стол из нескольких маленьких, крестьяноведы вокруг него кучно обустраивались. С узоров на стенах на них взирали кошки и птицы среди цветов.
Как проходили беседы за длинным столом? Сначала, обычно вечером первого дня, Шанин говорил о текущих делах или давал небольшую методологическую лекцию. На следующий день, после завтрака, начинались обсуждения, в которых Шанин выступал модератором. Большую часть времени занимали отчеты о полевой работе и последующие уточнения. По воспоминаниям Никулина, Шанин учил, что из полей ученые должны «привезти реальность», которая воссоздавалась в подробных устных докладах. Во встречах участвовали приглашенные Шаниным специалисты: географ Александр Алексеев, экономист Евгения Серова, философ Сергей Никольский, журналист Отто Лацис и другие. Не обходилось без мастеров отечественной социологии: Юрия Левады, Владимира Ядова, Алексея Левинсона. Гостей-консультантов Шанин называл «друзьями проекта» или, более официально, «институтом советников».
Отнестись к своим исследованиям критически и сделать методологию более гибкой, сбалансировать субъективность трезвостью аналитических суждений, но при этом не потерять в обобщениях своеобразие исследуемых регионов — на все это был нацелен «гомон обсуждений» за длинным столом. Никулин говорит, что важной целью считалось «суметь зафиксировать парадокс, пусть даже не разрешив его, но очень четко обозначив проблему». В Переделкине набирающиеся опыта исследователи учились, ошибались, спорили — в общем, становились профессионалами. «Практически каждый длинный стол Шанин сопровождал словами: „Мы чему-то научились, коллеги, друг у друга“», — вспоминает Никулин.
Конечно, важен контекст эпохи. Как замечает Штейнберг, крестьяноведы в 1990-е «столкнулись с полной неопределенностью, причем не только будущего, но и настоящего и даже прошлого». Встречи в Переделкине помогали с этой неопределенностью справиться. Ответом на нее стали инаковость и многообразие исследовательских решений, моделей мышления и способов ориентации в действительности. Шанин последовательно отстаивал два основных принципа работы длинного стола: «ни у кого нет монополии на истину» и «иное всегда дано». Чем нестабильнее внешняя среда, тем больше должно быть вариантов ее понимания.
Важной частью длинных столов были так называемые профсоюзные собрания, на которых решались организационные и бытовые вопросы. Шанин говорил, что «в те времена главной проблемой методологии у нас был вопрос, где найти резиновые сапоги». А еще — диктофоны, ручные фонарики, электронные почты, модемы и ноутбуки. Александр Артамонов — один из участников проекта, ответственный за техническое оснащение, вспоминает: «качество телефонной связи в деревнях было такое, что организовать регулярную доставку электронной корреспонденции в те годы нам не удалось». Но плюс можно увидеть даже в бытовых неурядицах. Если бы телефонная связь и почта работали бесперебойно, может, и не нужны были бы ученым регулярные встречи в Переделкине?
Смысл этих встреч выходил за пределы методической и административной синхронизации. С их помощью решались и психологические проблемы. Ольга Фадеева, например, во время полевой работы не очень поладила с американской напарницей Сарой. Этот и подобные ему вопросы всегда можно было спокойно обсудить за длинным столом. «Теодор повторял: очень важно, чтобы каждые три месяца люди могли отдохнуть и пообщаться друг с другом, — вспоминает Фадеева. — Оказалось, что конфликты психологического плана были вообще во многих группах. Тогда было очень сложно! 90-е, вообще непонятно, что в стране происходит. А тут какие-то люди приходят в село, какое-то время живут, ходят, общаются... Кто такие, что хотели — непонятно. Довольно небезопасная вещь!»
И еще это были очень радостные встречи, хотя иногда радость была для многих неожиданной. Социологи из Белоруссии Оксана и Михаил начали ездить в экспедиции как коллеги, а через два года поженились. Еще через некоторое время Оксана узнала, что станет мамой. Опасаясь, что ее исключат из проекта, социолог скрыла не только беременность, но даже факт рождения сына: «В полной готовности к отчету о проведенной работе и взаимодействию с коллегами я вновь оказалась в Переделкине, где на этот раз добавилось то, что периодически надо было сцеживать молоко». Но сохранить тайну в тесных переделкинских коридорах было сложно. Коллеги Оксаны быстро поняли что к чему. Короткое недоумение обернулось всеобщим ликованием: «К полуночи в нашем номере был организован совершенно замечательный стол. Если учесть еще фрукты, самолетом доставленные из солнечной Армении, — то просто роскошный! Все пришли поздравлять. Было впечатление, что ребенок родился сразу у всех. Дитя проекта! Именно так наутро мне и сказал Теодор», — вспоминает Оксана.
Словом, в Переделкине крестьяноведы находили поддержку и понимание. Шанин, профессиональный социальный работник (по первому образованию), сравнивал длинные столы с супервизией в социальной работе: «Нужна интеллектуальная поддержка, нужен беспрестанный обмен мнениями, нужна эмоциональная поддержка… Обмен между супервайзером и социальным работником является элементом решения целой серии вопросов, включая психологические вопросы социальной работы». Встречи в Доме творчества обеспечивали нужную атмосферу.
Крестьянский вопрос
В Переделкине ученые общались с известными обитателями и гостями городка писателей. Среди них, например, — поэты и переводчики Давид Самойлов и Семен Липкин, писательница и литературовед Евгения Таратута, актер Игорь Костолевский. Однако одной из самых запоминающихся стала встреча с основателем и ведущим игры «Что? Где? Когда?» Владимиром Ворошиловым.
Той встрече предшествовала история. Однажды Валерий Виноградский записывал на диктофон разговор с пастухом Леней Казанкиным. Рассуждали о хозяйстве, истории, погоде. В конце — о воспитании детей. «Отец меня как учил? — резюмировал дядя Леня. — Всегда ешь хлеб с медом, никогда первым не здоровайся». Уже вечером Виноградский осознал, что совершенно не понимает, о чем речь. На следующее утро социолог попросил Казанкина объяснить, в чем же смысл. Тот в позу: «Без пол-литра не отвечу». Пришлось идти. Пастух сдержал слово и все рассказал.
Прошло два года. Ученые-крестьяноведы вновь собрались в Переделкине. «Ворошилов, узнав, что я социолог-деревенщик, спросил: „А нет ли у вас деревенских баек, которые пригодятся в нашей игре? Мы все из энциклопедии вынимаем, а у вас из жизни“». Виноградский вспомнил фразу дяди Лени. Ведущий изумился. Вскоре перед знатоками оказался вопрос: что означает крестьянская фраза «Всегда ешь хлеб с медом, никогда первым не здоровайся». На кону 15 миллионов рублей по курсу второй половины 1990-х. Команда Андрея Козлова дает ответ: дескать, хлеб с медом — это что-то экологичное или полезное, и проигрывает. Оказалось, в крестьянской среде есть «хлеб с медом» мог только тот, кто много работал на земле, впахивал. После изнуряющего физического труда даже простая корка хлеба казалась сладкой. Ну а молчать при встрече — это не от недостатка воспитания. Напротив, в деревне все друг друга знают и здороваются при встрече. Но есть одно правило: если кто-то занят работой, то другой человек, проходящий и проезжающий мимо, обращается первым. Иными словами, молчать при встрече означает быть занятым работой. Такова крестьянская мораль: кто вкалывает — того уважают.
На выигранные деньги Виноградский купил видеокамеру Sony и начал вести социологический видеодневник. Так появилась запись встреч крестьяноведов в Переделкине. Не остался без вознаграждения и дядя Леня — январским морозным днем Виноградский привез ему на салазках три ящика водки: «Вся деревня отдыхала: „Георгич, мы тебе еще много чего расскажем, этих баек. Ты, давай, вези их туда!“»
Представления крестьян неизбежно становились предметом обсуждения и на длинных столах. Философ Сергей Никольский, который специализировался на этой теме, старался включить в переделкинские беседы художественную сторону вопроса: «Тогда только-только стали появляться в печати Платонов, Солженицын, Шаламов... Это те люди, которые реально ощущали общественное сознание. Без понимания этого сознания и художественного материала содержательного разговора с крестьянами не получилось бы». Не обходили вниманием крестьяноведов и деревенщиков — сочинения Василия Белова, Валентина Распутина, Виктора Астафьева, Владимира Солоухина, которых сам Шанин, к слову, критиковал за своеобразную «идеализацию» русского крестьянства, хотя и признавал, что они достаточно точно описывали деревенскую жизнь и крестьянский ум. Изучение художественных интерпретаций считалось методологической необходимостью. Никольский вспоминает: «Вот собираются современные ребята исследовать менталитет и проводить полевые исследования на северо-западе, в Вологодчине... Ребята, а вы Федора Абрамова читали? А вы посмотрели Кончаловского? Проникаясь художественным самосознанием, исследователь делается более чутким, внимательным, подготовленным и понимающим».
По существу, съезды участников крестьяноведческих проектов функционировали не только как научные и образовательные интенсивы, но и как исследовательские резиденции — первые в постсоветской истории Переделкина, и, пожалуй, про эту грань Дома творчества до недавних пор мало кто знал. «Благоприятное место, чтобы размышлять и ничто нас не отвлекало», — признается Никольский.
Впрочем, длинный стол как метод к месту не привязан, и тому свидетельство его многочисленные воплощения там, где оказываются ученики Шанина и ученики его учеников.
Автор благодарит резиденцию Дома творчества «Переделкино», в которой была написана значительная часть этого текста.