Николай Долгополов. Абель-Фишер. М.: Молодая гвардия, 2016. 2-е изд.
Евгений Матонин. Яков Блюмкин: Ошибка резидента. М.: Молодая гвардия, 2016.
Леонид Млечин. Маркус Вольф. М.: Молодая гвардия, 2015.
Ноэль Воропаев. Маркус Вольф. «Человек без лица» из Штази. М.: Алгоритм, 2016.
Виктор Степаков. Генерал Абакумов — нарком СМЕРШа. М.: Алгоритм, 2015.
Елена Прудникова. Рихард Зорге. Кто он на самом деле? М.: Алгоритм, 2015.
Леонид Млечин. Евгений Примаков. Человек, который спас разведку. М.: Алгоритм, 2015.
Интерес издательств к биографиям разведчиков (наших разведчиков, а не их шпионов) в наше время можно объяснить и стремлением угодить властям. Но будем справедливы: есть сюжеты, во все времена берущие за сердце читателя. И среди них — истории о тайнах, двойничестве, притворстве, секретах и их разоблачении.
Причем речь отнюдь не только о массовой литературе. Борис Вахтин, один из самых тонких и аристократичных писателей позднесоветской эпохи, человек, которого можно заподозрить в чем угодно, но не в сочувствии советской власти, написал в 1966 году рассказ «Портрет незнакомца». Про американца, обычного бизнесмена, едущего в турпоездку в СССР со своей семьей… И являющегося на самом-то деле глубоко внедренным в США советским шпионом. В нем сочетаются две личности. Он смотрит на все происходящее двойными глазами. И эта двойственность завораживает писателя, вызывает в нем эмпатию.
Но бывает, что речь идет даже не о двух жизнях.
Вот цитата из книги Н. Долгополова «Абель-Фишер», недавно переизданной в серии ЖЗЛ:
«Вилли Генрихович Фишер… прожил пять разных жизней, плюс свою собственную».
Вот так. И, собственно, только о двух «чужих» жизнях мы по-настоящему что-то знаем — о нью-йоркском художнике Эмиле Гольдфусе и о «Рудольфе Ивановиче Абеле» (непрофессионалу непонятно, почему разоблаченный шпион назвался именем своего покойного друга, тоже обрусевшего этнического немца, но при том имя своей матери назвал настоящее).
Как писать о такой жизни — жизни-детективе, жизни человека, меняющего обличья? К сожалению, Долгополов выбирает самый неудачный из возможных путей. Отказываясь от четкой хронологии, от внятного сюжета, он выбирает жанр аморфного «журналистского расследования». В котором, собственно, мало что расследуется. Ибо такие люди, как неназванный, естественно, «офицер из суперзасекреченного управления СВР, считающий себя продолжателем дела Абеля», лишнего не расскажут, даже о прошлом. А ритм жизни (жизней!) героя, острота коллизий, связанных с его службой и разоблачением, — пропадают.
Но если о сути шпионской работы мы узнаем немногое, что остается? Внешние подробности. Здесь есть кое-что любопытное. В бумагах разоблаченного Гольдфуса нашлось такое письмо: «Дорогой папа, поздравляю тебя с днем рождения. Большое спасибо за посылку, которую ты нам прислал. Папа, дорогой, как нам тебя не хватает». Естественно, его приняли за шифровку. А письмо было настоящим. Письмо дочери, которая росла, естественно, в непростой атмосфере. «Являлась на дачу комендантша поселка и стращала маму: „Мы все равно выведем вас на чистую воду. Скрываете, что ваш муж репрессирован”». Тут — сюрреалистическая логика государства, где все одновременно прозрачно и засекречено. Человек на Колыме — а родственники могут утверждать, что на секретной службе. Но и секретная служба может обернуться подвалами Лубянки (вспомним судьбу Леопольда Треппера).
Или вот художник Гольдфус (неплохой, судя по репродукциям — немного похож на братьев Сойер). Большой поклонник такого, прямо скажем, малоизвестного в США мастера, как Исаак Левитан. Вспоминается анекдот про Штирлица, идущего по Берлину в форме РККА с волочащимся за спиной парашютом — «никогда он не был так близок к провалу»… А с другой стороны, почему? Среди нью-йоркских художником много евреев из России. Вероятно, и Гольдфус из них. Что бы ему не любить Левитана?
Еще одно замечание. Поклонники «наших разведчиков» гордятся высокой оценкой их квалификации со стороны противника. Долгополов приводит слова А. Даллеса про Абеля: «Я бы хотел, чтобы мы имели таких трех-четырех человек на работе в Москве». Но ответного уважения нет. Язвительный тон, которым написана глава про пилота Пауэрса (человека, честно служившего своей стране и позднее погибшего как герой), производит неприятное впечатление.
Бертон Сильверман. Портрет Эмиля Голдфуса, 1958 год
Изображение: artchive.ru
Совсем иной путь выбирает Е. Матонин, автор биографии Якова Блюмкина. Автор ограничивается скромной ролью повествователя, но колоритная фигура и биография героя говорят сами за себя, даже до начала работы в разведке. Герой и сам «засвечивается» в разного рода шумных делах, вроде убийства Мирбаха, и пересекается с яркими людьми. Известны его встречи с поэтами — Мандельштамом, Гумилевым, Есениным. Менее известно, что Блюмкин было женат на дочери толстовца Файнермана, некогда на время обратившего в свою веру юного Георгия Гапона, и что он учился в Одесской Талмуд-торе, которой заведовал Яков Абрамович (он же классик еврейской литературы Менделе Мойхер-Сфорим, «Менделе-Книгоноша»). «Но даже такому прогрессивному человеку… и в страшном сне не могло присниться, что полученные в Талмуд-торе знания о древних книгах его ученик в недалеком будущем использует для того, чтобы продавать их за границу. И что это станет прикрытием для операций сотрудника советской внешней разведки…»
Временами колоритность героя ставит автора в тупик. Вот Есенин соблазняет барышень, предлагая поприсутствовать на расстреле: «Блюмкин может устроить». «Прямо Рим времен Нерона или Калигулы». А временами — явное противоречие. О Блюмкине вспоминают то как о дерзком храбреце, то как о «хвастуне и большом трусе». Трусом человек с такой биографией быть не мог, конечно, но театральность натуры проявлялась и в патетическом преувеличении грозящей опасности. Эта театральность в сочетании с эстетством, с масштабностью, с аморализмом и авантюризмом скорее отдает не Римом времен Нерона, а эпохой Возрождения. Полная противоположность сдержанному и скромному Фишеру-Абелю.
Примечательно, однако, что едва заходит речь о разведывательной деятельности Блюмкина, автор должен оговориться: «Тем, кто не признает не подтвержденных документами рассказов, следует закрыть следующую часть книги». Документы все еще закрыты. Вместо них — мифы. Иногда более, иногда менее достоверные. На разоблачение явного бреда об убийстве Блюмкиным Есенина автор тратит даже излишние усилия. Участие в гималайской экспедиции Рериха? Скорее нет, чем да. А вот работа в Монголии, миссия на Ближнем Востоке и, наконец, явка в СССР с поручениями от высланного Троцкого, с чемоданами, полными денег и (фэйкового) компромата на Сталина, — похоже, правда…
Третья фигура — Маркус Вольф, директор «Штази».
Здесь все проще. Спецслужба, которую возглавлял этот человек, не имеет преемников, ее архивы открыты. И, например, Л. Млечин, написавший книгу о Вольфе для ЖЗЛ, может подробно и внятно описать операции гениального организатора шпионажа… прежде всего — против собственных соотечественников, оказавшихся по ту сторону разделительной черты. И воздать должное этому человеку — между прочим, сыну писателя, интеллектуалу. Потерпевшему поражение вместе со своей страной и не каявшемуся перед судом победителей. Не каявшемуся, ибо считал себя солдатом, делавшим «то же, что и все разведки в мире». «В иную эпоху он бы выбрал себе иную стезю… Человек с таким интеллектом добился бы успеха в любом деле… Но в таком случае мир специальных служб, завораживающий и поражающий нас бесконечными комбинациями и невероятными интригами, лишился бы человека, которого без преувеличения можно назвать самым выдающимся руководителем разведки XX века».
Ноэль Воропаев тоже восхищается своим героем, но не эстетически, а… а по-всякому. Беспримесно. Для него «искренний друг советского союза» Маркус Фридрих Вольф во всех отношениях образец. «Хотя „локомотивы истории” Карла Маркса привели человечество не туда, где оно хотело быть, Маркус Вольф обрел счастливую судьбу». Такая позиция второго биографа директора Штази объяснима. Воропаев (настоящее ли это имя?) откровенен: «Я много лет проработал в КГБ СССР по линии сотрудничества с органами безопасности братских стран».
Книги, написанные для новосозданной серии «Гроссмейстеры невидимой войны» «изнутри», бывшими (если они бывают бывшими) профессионалами разведки, контрразведки и не всегда отделимого от последней политического сыска, имеют свои достоинства. Каждая из них содержит ряд любопытных архивных документов, недоступных людям со стороны. Никаких страшных гостайн ни в этих документах, ни в огромном количестве других, мертвым грузом лежащих в засекреченных архивах, нет. Но исследователю со стороны они недоступны. И ради знакомства с этими документами можно закрыть глаза на наивную апологию своего ведомства.
Не всегда, впрочем. Недоумение… да, впрочем, почему так деликатно? — омерзение вызывает прославление сталинского палача Виктора Абакумова в книге В. Степакова, изданной в той же серии — «Гроссмейстеры тайной войны». Что убийца Михоэлса и многих других был в то же время создателем СМЕРШа и внес свой вклад в победу над нацизмом — это правда. История сложна. Но у Степакова получается, что оклеветанный Абакумов только то и делал, что боролся с «нарушениями социалистической законности». Людей, оправдывающих сталинский террор в целом, понять еще можно — они честны в своем людоедстве. Но Степаков вроде бы осуждает террор как таковой и одновременно восхваляет одного из самых отъявленных его проводников. Никакие свежеопубликованные документы этого не окупают. Впрочем, это шаг в сторону — Абакумов контрразведчик, а не разведчик.
Тогда же, когда для серии «Гроссмейстеры тайной войны» работают люди, спецслужбам чуждые, они натыкаются на все то же препятствие: ограниченность и закрытость архивных источников. А без них — зачем тревожить, к примеру, тень легендарного Зорге? Чтобы предположить, что его заслуги сильно преувеличены, что информация, сообщенная им, была полезна, но не уникальна? В остальном аннотация книги носит явно зазывной и обманный характер. Ничего сенсационного мы не узнаем — ни о якобы имевшей место «двойной игре» Зорге, ни о его причастности к мифическим «антисталинским заговорам». Если сенсации где-то и есть, от нас они скрыты: о Зорге «легенд… гораздо больше, чем документальных данных».
Л. Млечин тоже работает для новой серии. Его биография Е.М. Примакова очень любопытна тем, что в ней создан еще один психологический тип разведчика. Не человек, меняющий лица, как Абель-Фишер. Не «человек без лица», как мрачно-таинственный Вольф. И не театральный авантюрист, как Блюмкин. А милый, обаятельный, светский человек, журналист-международник, эдакий аксеновский «Марлен Кузенков», на которого немного свысока (как можно понять) смотрят и академические востоковеды, и разведчики-нелегалы… Но именно он выполнял деликатнейшие поручения правительства. А позднее, возглавив разведку, поднял ее на небывалый интеллектуальный уровень. И это был лишь промежуточный этап в пути на высшую ступень власти, где Примакова обошел, по иронии судьбы, другой разведчик…
Красиво? Надо отдать должное автору — он видит изнанку. Не личности Примакова (в биографии, написанной при жизни героя, об этом не больно-то и напишешь), а профессии: «Специалисты уверены, что работа в разведке сама по себе наносит тяжелый ущерб психике разведчика. Он ведет двойную жизнь и к тому же убеждает своих агентов делать нечто преступное — изменять родине, красть секретные документы. Вот почему в разведывательной школе слушателей пытаются морально вооружить, объясняя, что во имя Родины надо идти на все». И — второй вопрос — что это за родина? Примаков (и его подчиненные) служили двум разным государствам, с разными идеологиями, отрицающими друг друга… Само собой, о подробностях работы СВР под руководством Примакова (в совсем недавнее время!) Млечин ничего конкретного сообщить не может. А потому и рассуждения его выглядят абстрактно.
Можно лишь предположить, какой материал дадут для будущего — и для серьезных исследований, и для приключенческих романов! — эпизоды тайных войн XX и начала XXI века, вплоть до нынешних «хакерских войн», до Сноудена и Ассанжа. Нынешние же попытки создать биографии даже наших (чьих?) разведчиков (или шпионов) почти столетней давности грешат неизбежной однобокостью по указанным выше причинам. Но и они приоткрывают интересные стороны человеческой природы, а ведь это, собственно, главное.