Забытый фронт
— Когда ваша книга вышла на русском, мне довелось услышать такое мнение о ее теме: что принципиально нового можно сказать о взаимодействии нацизма и ислама, если Третий рейх просто продолжал в отношении мусульман ту политику, которую начала кайзеровская Германия перед Первой мировой войной? Что бы вы ответили на подобное замечание (помимо того, что для начала стоило бы прочитать книгу)?
— Конечно, всегда неплохо сначала прочитать книгу, а потом выносить о ней суждения. Моя книга получила много отзывов, но ни один из рецензентов не высказывал подобного мнения. Тем не менее указание на Первую мировую войну действительно важно. Уже начиная с конца XIX века немецкие официальные лица все больше включались в исламские дела, когда кайзер стал правителем значительных мусульманских сообществ в таких колониях, как Того, Камерун и Германская Восточная Африка: власти стремились использовать религию в качестве инструмента контроля. Шариатские суды получили признание, исламское наследие осталось нетронутым, медресе продолжили работу, а религиозные праздники не возбранялись. Колониальные чиновники правили с помощью исламских посредников, которые, в свою очередь, придавали легитимность колониальной власти.
В Берлине также считали, что ислам можно выгодно использовать в контексте глобальной политики Вильгельма II. Это особенно хорошо показывает ближневосточное турне кайзера в 1898 году — в частности, драматическая речь, с которой Вильгельм выступил на могиле Саладина, провозгласив себя «другом 300 миллионов магометан» всего мира. То же относится в конечном итоге и к усилиям Берлина по мобилизации мусульман Британской, Французской и Российской империй в ходе Первой мировой войны. Осенью 1914 года германское и османское правительства поручили Шейх уль-Исламу, главному религиозному авторитету Халифата в Константинополе, подготовить ряд фетв, призывающих к священной войне против Антанты. В ходе войны Берлин и Константинополь предпринимали масштабные попытки разжечь, как выражался Вильгельм II, «неистовый мятеж во всем магометанском мире» против Британской, Российской и Французской империй.
Несмотря на то, что все попытки распространения джихада в 1914 году провалились, германские стратеги сохраняли неослабевающий интерес к геополитике ислама. В 1941 году некоторые из старых схем были реанимированы — и некоторые чиновники (особенно из Министерства иностранных дел), прежде вовлеченные в кампанию по мобилизации ислама в ходе Первой мировой, снова оказались при деле. Но во время Второй мировой войны политика Германии в отношении ислама оказалась гораздо более широкомасштабной. Достаточно привести всего один пример: тогда, в отличие от Первой мировой, немцы мобилизовали десятки тысяч мусульман сражаться на своей стороне.
Систематическое использование ислама как военно-политического инструмента было впервые предложено в конце 1941 года в меморандуме дипломата Эберхарда фон Шторера, бывшего посла Гитлера в Каире. Шторер допустил необходимость «масштабной исламской программы», которая включала бы утверждение об «общем отношении Третьего рейха к исламу». В конце 1941 — конце 1942 годов германское Министерство иностранных дел запустило программу, которая предполагала задействовать религиозных деятелей: наиболее известным из них был легендарный муфтий Иерусалима Амин аль-Хусайни, прибывший в Берлин в конце 1941 года. 18 декабря 1942 года нацисты открыли Центральный исламский институт в Берлине, который стал средоточием германских пропагандистских усилий в исламском мире.
По мере разворачивания войны и продвижения немецких войск по тем территориям Балкан и Советского Союза, где жили мусульмане, подобной политике стали следовать и другие институты нацистского государства. Начиная с 1941 года вермахт и СС завербовали десятки тысяч мусульман (включая боснийцев, крымских татар, представителей народов Кавказа и Средней Азии) — главным образом для того, чтобы поберечь немецкие человеческие ресурсы. Солдаты-мусульмане были задействованы на всех фронтах войны — в Сталинграде, Варшаве и при обороне Берлина. Немецкие офицеры давали им широкие религиозные поблажки, принимали в расчет исламский календарь и религиозные установления наподобие ограничений в пище. Они даже отменили запрет на ритуальные жертвоприношения — практику, которая была запрещена из антисемитских соображений гитлеровским законом 1933 года. Заметную роль в этих соединениях играли военные имамы, которые отвечали не только за духовное окормление солдат, но и за их политическую обработку.
Муфтий Иерусалима Амин аль-Хусайни
Однако не следует забывать, что Германия была не одна — ее политику следует рассматривать в более широком контексте попыток западных держав сделать ислам инструментом достижения своих политических и военных целей. В эпоху колониальных империй европейские державы регулярно использовали религиозную политику и пропаганду для возмущения мусульманских подданных колониальных держав-конкурентов. Во время Крымской войны британские, французские и османские власти пытались поднять на борьбу мусульман Крыма и Кавказа. Попытки Центральных держав революционизировать правоверных в ходе Первой мировой войны также относятся к наиболее значимым усилиям по использованию ислама в политической и военной стратегии. Продолжением этого сюжета стала поддержка Западом радикальных исламских антикоммунистических движений во время холодной войны — последним эпизодом в данном случае стала поддержка американцами моджахедов в Афганистане, куда Вашингтон поставлял не только ракеты «Стингер», но и религиозную литературу.
— Вашу книгу можно назвать глобальным трудом: в предисловии вы перечисляете длинный список ученых из разных стран, от США и Великобритании до Албании и Ирана, которые помогали вам собирать и анализировать материалы. Расскажите, как была организована ваша работа.
— Я работал над книгой почти десятилетие и за это время обсудил свои идеи со многими коллегами по всему миру — я глубоко им признателен.
Предмет моей книги — политика Германии в отношении мусульман в ходе Второй мировой войны, поэтому большую часть архивной работы я проделал в Германии. Сама по себе реконструкция истории взаимодействия Германии с исламом была полноценным вызовом, и не только потому, что документы по этой теме разбросаны по разным архивам и библиотекам. В разных архивных сборниках, к которым я обращался, рубрик по теме «Ислам» попросту не существует, в связи с чем значительное время было потрачено на то, чтобы перерыть бесчисленное количество общих рубрик, где предположительно содержалась информация об исламе. Так шаг за шагом у меня формировалось представление о том, что Берлин предпринимал значительные попытки, чтобы мобилизовать ислам.
— Вам приходилось сталкиваться в процессе работы с какими-то внештатными или опасными ситуациями? Можно ли сказать, что работа над этой книгой была не только интеллектуальным приключением?
— Опасностей не было вовсе, но, конечно, в период проведения исследования — в 2006–2014 годах — я много путешествовал по исламским странам. За это время у меня накопилось большое количество запомнившихся ситуаций — от пятничных молитв в Тегеране, которые посещал тогдашний президент Ирана Ахмадинежад, до встречи с Каддафи в Сабхе, оазисе на юге Ливии. Это было великолепное время.
Между религией и нацией
— Если обратиться к тем главам вашей книги, которые посвящены событиям на территории Советского Союза, то в первую очередь нужно вспомнить, что проблема коллаборационизма во время Великой Отечественной войны и последующей депортации целых народов до сих пор вызывает серьезные дискуссии и не имеет однозначной трактовки. Как бы вы в общих чертах описали свое понимание этой темы?
— Работа над российской частью книги была одним из наиболее увлекательных этапов моего исследования. Я использовал материалы Российского государственного военного архива в Москве, которые доступны в архивах Центра глубинных исследований Холокоста в Вашингтоне.
Исламские сообщества Крыма и Северного Кавказа находились в конфронтации с центральной российской властью еще со времен присоединения этих территорий в царский период в XVIII–XIX веках, а приход большевиков ухудшил ситуацию. При Сталине территории проживания мусульман пережили беспрецедентные политические и религиозные преследования. Исламская литература подвергалась цензуре, шариатское право было запрещено, вакуфная собственность реквизирована. Партийные чиновники захватывали мечети, писали на их стенах советские лозунги, вывешивали на минаретах красные флаги и прогоняли свиней через молитвенные залы. Тем не менее ислам продолжал играть там принципиальную роль в формировании общественно-политической жизни.
После завоевания Северного Кавказа и Крыма германские военные власти, готовые искать местных коллаборационистов для стабилизации тыловых территорий, не упустили возможность выставить себя в качестве освободителей ислама. Генерал Эвальд фон Клейст, командовавший группой армий «А», которая оккупировала Кавказ, рекомендовал своим офицерам уважительно относиться к мусульманам и осознавать потенциальные последствия своих действий для всего исламского мира: «Из всех немецких армейских групп группа армий „А“ продвинулась дальше всего. Мы стоим у ворот исламского мира. То, что мы делаем, и наше поведение здесь будут распространяться дальше до Ирака, Индии и вплоть до границ Китая. Мы должны постоянно думать о долгосрочных последствиях наших действий и бездействия».
Аналогичные распоряжения отдавал генерал Эрих фон Манштейн в Крыму. В своем печально известном приказе от 20 ноября 1941 года, который требовал «истребить еврейско-большевистскую систему раз и навсегда» и стал одним из ключевых обвинительных документов по делу Манштейна на Нюрнбергском процессе, он советовал своим солдатам хорошо относиться к исламскому населению: «Необходимо требовать уважение к религиозным традициям магометанских татар».
В своих попытках стабилизации и умиротворения стратегически значимых тыловых территорий немцы по-настоящему масштабно использовали религиозную политику. Они приказывали восстанавливать мечети, молельные залы и медресе, а также вновь вводить религиозные ритуалы и празднования. На Кавказе в 1942 году было организовано масштабное отмечание конца месяца рамадан — наиболее известно мероприятие, прошедшее в Кисловодске, где жили карачаевцы. В Крыму немцы даже учредили некую религиозную администрацию — так называемые «мусульманские комитеты». Обсуждалось и восстановление Крымского муфтията, хотя этого так и не произошло. Тем не менее муфтият был восстановлен в рейхскомиссариате Остланд под руководством муфтия Литвы Якуба Шинкевича в Вильнюсе.
В конечном итоге надежды советских мусульман на свободу рухнули. Чем дольше был период оккупации, тем более прохладным становилось отношение немецких официальных лиц к мусульманскому населению. Простые немецкие солдаты, находившиеся под воздействием пропаганды об азиатских народах Советского Союза как недочеловеках, не были готовы иметь дело с мусульманами. В довершение всего после немецкого отступления Сталин обвинил мусульманские меньшинства в коллаборационизме и депортировал их.
— В этом сюжете есть еще один важный аспект, который, кажется, не вполне раскрыт в вашей книге: коллаборационизм был связан не только с исламом, но и с процессами формирования наций, особенно на Кавказе. Этот процесс имел либо собственную динамику (скажем, в Чечне консолидирующая традиция сопротивления российской власти и государственности как таковой существовала по меньшей мере полтора столетия), либо активно направлялся советской властью, которая, к примеру, разделила родственных карачаевцев и балкарцев по разным автономиям. Кроме того, мусульманами разные народы Кавказа стали далеко не одновременно, и сам характер ислама у них был зачастую очень разный. Правильно ли я понимаю, что нацисты не осознавали подобные тонкости?
— Совершенно верно, немецкие официальные лица были склонны рассматривать мусульманские народы под единой рубрикой «ислам». По сути, термины «ислам» и «мусульманин» стали прежде всего бюрократическими категориями в официальных немецких документах, которые картографировали население военных территорий вне зависимости от того, насколько религиозным оно было или насколько разноплановым было его представление об исламе. Немецкие представления определялись эссенциалистской идеей ислама: он рассматривался как источник власти и воинственности. Кроме того, религия казалась удобным политическим и пропагандистским инструментом для обращения к этнически, лингвистически и социально разнородным сообществам.
Совершенно иначе ситуация выглядела с точки зрения мусульманских народов, оказавшихся во время войны под немецким владычеством. В большинстве соответствующих регионов у мусульман были значительные национальные устремления. Арабы и берберы Северной Африки стремились к национальной независимости. Многие мусульмане Боснии и Герцеговины требовали автономии. То же самое верно и применительно к Крыму и Кавказу. Однако Берлин никогда не давал каких-либо конкретных гарантий насчет национальной независимости. Немцы отвергли вопросы о независимости, поставленные арабскими лидерами, исламскими лидерами Боснии и Герцеговины (о создании мусульманского государства), а также лидерами крымских татар и народов Кавказа об автономии. Крым, как известно, планировалось колонизировать немецкими переселенцами; Кавказ находился за пределами подобных планов, однако Гитлер отказался пойти на какие-либо конкретные уступки кавказским народам, когда отдельные территории в этом регионе были оккупированы. Это и стало главным препятствием для Германии, стремившейся завоевать их поддержку.
Выдвижение на первый план германской политики и пропаганды ислама позволяло Берлину избежать острых проблем национальной независимости. Конечно, удивительно, что нацистский режим, политика которого главным образом была основана на этничности, придавал религии столь принципиальное значение во взаимодействиях с мусульманами. Однако в плане расовых барьеров чиновники в Берлине демонстрировали примечательный прагматизм: турки, иранцы и арабы открыто исключались из любой официальной расовой дискриминации уже в 1930-х годах, вслед за дипломатическими выступлениями правительств в Тегеране, Анкаре и Каире. А во время войны немцы демонстрировали аналогичный прагматизм, сталкиваясь с мусульманами на Балканах и с тюркскими меньшинствами Советского Союза. Любому германскому офицеру от Сахары до Кавказа было понятно, что мусульман следовало рассматривать как союзников.
С религиозной точки зрения ситуация была проще. Лидеры нацистов, особенно Гитлер и Гиммлер, постоянно выражали свое уважение исламу. Порицая католическую церковь, Гитлер обычно противопоставлял ей ислам и обвинял католицизм в том, что это слабая и изнеженная религия. Он превозносил ислам как религию сильную, агрессивную и воинственную.
Немецкая политика усложнялась по мере продвижения войны на территории со сложной религиозной и этнической конфигурацией. В первые месяцы восточной кампании подразделения СС казнили тысячи мусульман, особенно военнопленных, исходя из предположения, что обрезание — это признак их принадлежности к евреям. Спустя несколько недель шеф Главного управления имперской безопасности Рейнхард Гейдрих издал директиву, потребовав от СС быть более внимательными: «Обрезание и внешность, схожая с еврейской, не являются достаточным доказательством еврейского происхождения».
Тем не менее на южных окраинах Советского Союза немецкие зондеркоманды все так же испытывали трудности с различением мусульман и евреев. Когда айнзацгруппа D приступила к уничтожению еврейского населения на Кавказе и в Крыму, она столкнулась с нестандартной ситуацией: оказалось, что целых три иудейских сообщества долгое время жили рядом с мусульманами и испытали влияние исламской культуры. Это караимы и крымчаки в Крыму, а также «горские евреи», или таты, на Северном Кавказе.
Аналогичные проблемы возникли, когда немцы столкнулись с цыганами-мусульманами, многие из которых тоже жили в Крыму. На протяжении столетий они ассимилировались с татарами, которые демонстрировали примечательную солидарность с цыганами. При поддержке татар многие цыгане-мусульмане выдавали себя за татар, чтобы избежать депортации и смерти, и некоторым это удалось.
— В чем была специфика исламской политики нацистов на Балканах? Как известно, после войны в Югославии боснийские мусульмане были признаны отдельной нацией, что, насколько можно судить, не имело прецедентов в мировой практике национального строительства. Считается, что тем самым Тито поблагодарил Боснию за то, что именно там располагались ключевые базы его партизан, и из всех югославских столиц Сараево была его самой любимой. Но ваша книга, похоже, вносит в эти представления заметные коррективы.
— Когда немцы в 1941 году вторглись в Югославию и расчленили ее, они первоначально не имели никакого отношения к регионам с мусульманским населением, прежде всего к Боснии и Герцеговине, которая была передана под контроль новообразованного хорватского государства усташей. Официально режим усташей искал расположения своих мусульманских подданных, одновременно убивая евреев и преследуя православных сербов. Но с начала 1942 года этот регион все больше затягивало в жестокий конфликт между хорватским режимом, коммунистическими партизанами Тито и православными сербскими четниками. Партизаны нападали как на войска усташей, так и на четников, четники боролись против усташей и титовских партизанов, а мусульманское население подвергалось атакам со всех трех сторон. Усташи задействовали войсковые подразделения мусульман для борьбы как с партизанами, так и с ополчением четников и использовали их для контроля территорий с сербским населением. Вскоре мусульманские села стали подвергаться ответным нападениям. Количество жертв среди мусульман увеличилось до десятков тысяч, так что мусульманские представители фактически обратились к немцам за помощью, прося об автономии под протекторатом Гитлера. Берлин принял эту идею.
По мере того, как гражданская война на Балканах выходила из-под контроля, немцы все больше втягивались на территории, населенные мусульманами. Вермахт и в особенности СС пытались прекратить войну в этом регионе, рассматривали мусульман в качестве благосклонных союзников и продвигали идею о том, что нацистская Германия — защитница ислама в Юго-Восточной Европе. Эта кампания началась весной 1943 года, когда СС направила муфтия Иерусалима в поездку в Загреб, Баня Луку и Сараево, где он встречался с религиозными лидерами и выступал с речами в поддержку держав Оси. При посещении большой мечети Гази Хусрев-бега в Сараево он произнес настолько эмоциональную речь о страданиях мусульман, что часть слушателей расплакались. В последующие месяцы немцы распространяли религиозно заряженную пропаганду и стали более плотно взаимодействовать с исламским духовенством, поскольку верили, что религиозные лидеры пользовались в народе наибольшим авторитетом.
В отличие от Кавказа и Крыма, на Балканах немцы обнаружили исламские институты невредимыми: формально мусульмане подчинялись власти высшего религиозного совета. Армейские официальные лица постоянно консультировались с его членами и пытались их использовать. Многие члены совета надеялись, что немцы помогут им основать мусульманское государство. Однако вскоре стало понятно, что вермахт и СС неспособны установить мир на Балканах. В то же время поддержка немцами мусульман воспламеняла ненависть к ним среди партизан и четников. Насилие нарастало, и в итоге жертвами конфликта стала четверть миллиона мусульман.
Некоторые мусульмане сражались вместе с титовскими партизанами. Количество мусульман в их рядах особенно возросло зимой 1943–1944 годов, когда военная ситуация ухудшилась. Первый исламский партизанский отряд был сформирован еще летом 1941 года, и Тито охотно воспроизводил религиозную пропаганду Москвы того времени, которая изображала коммунизм как единственную надежду ислама. В брошюре «Мусульмане в Советском Союзе: религия в Советском Союзе», которую распространяли партизанские пропагандисты осенью 1944 года, сталинское государство изображалось как рай для правоверных. Немцы же обращались с теми мусульманами, которых подозревали в предательстве, с особой жестокостью. В ходе большого количества карательных акций в отношении мусульманских деревень и поселков, жители которых обвинялись в укрывательстве партизан, немецкие войска казнили мусульманских женщин и детей. Но в целом в ряды титовских партизан вступило немного мусульман.
Пропаганда и реалии войны
— Вы уже не раз упоминали о пропаганде в самых разных контекстах. Очевидно, что здесь сам историк не застрахован от рисков встречи как минимум с полуправдой, поскольку его источники могут быть искажены пропагандистскими измышлениями. Как вы справлялись с этой проблемой?
— Я рассматривал одновременно и германскую политику в отношении мусульманского населения территорий, где шла война, и германскую пропаганду в этих регионах. Как я уже говорил, в 1941–1942 годах, когда гитлеровские войска маршировали по населенным мусульманами землям Северной Африки, Балкан, Крыма и Кавказа, приближаясь к Ближнему Востоку и Центральной Азии, официальные лица в Берлине стали рассматривать ислам как политически значимый феномен. В дальнейшем нацистская Германия предприняла значительные усилия для того, чтобы выстроить альянс с «исламским миром» против их предполагаемых общих противников — Британской империи, Советского Союза и евреев. Эти усилия затронули почти все элементы гитлеровского режима — в наибольшей степени вермахт и СС, но в то же время и Министерство иностранных дел, Министерство пропаганды и Министерство оккупированных восточных территорий.
Причиной озабоченности Третьего рейха исламом было не только то, что населенные мусульманами регионы стали частью Третьего рейха, но и, что более важно, ухудшение военной ситуации для Германии. В Советском Союзе гитлеровская стратегия блицкрига провалилась, и по мере того, как давление на вермахт усиливалось, стратеги в Берлине начали стремиться к более широкой коалиции, демонстрируя тем самым примечательный прагматизм, о чем тоже уже было сказано. Уже в 1941 году командование вермахта стало обучать солдат корректному поведению с мусульманским населением.
Теперь о пропаганде. В территориях, где шла война, немцы занимались религиозной пропагандой, которая продвигала образ нацистской Германии как покровителя ислама. Немецкие пропагандисты политизировали священные тексты (в частности, Коран), а также религиозные императивы — прежде всего идею джихада, — чтобы разжигать религиозное насилие. В книге я критически разбираю многие примеры печатной и радиопропаганды. Вот один из типичных случаев. В брошюре, которая распространялась в Ливии в 1942 году, провозглашалось: «Англичане, американцы, евреи и их союзники — величайшие враги ислама... Германия выиграет войну — да будет на то воля Аллаха». Подобная продукция расходилась миллионами экземпляров.
Конечно, эта пропаганда ничего не сообщает о подлинных реалиях войны. Однако некоторая часть немецкой пропаганды была примечательно изощренной. В ряде случаев она выборочно использовала информацию, в других интерпретировала ее так, что информация становилась полезной в политическом смысле, в третьих же попросту распространялась ложь.
В тех частях книги, где рассматривается политика Германии в отношении мусульман на территориях, где шла война, я опирался на широкий ряд источников, включая политические документы и меморандумы, военные отчеты и руководства, письма с фронта и мемуары, расшифровки допросов на Нюрнбергском процессе, обращения и многочисленные военные приказы. Все эти источники были совершенно разной природы, у них были различные функции и назначение, различные адресаты и т. д. Конечно, это не означает, что они свободны от тенденциозности. Критический анализ этих документов еще предстоит провести, но всякий раз, цитируя первоисточник, я упоминаю, кто его автор, чтобы то или иное мое утверждение имело конкретную привязку. В конечном итоге в этом и состоит ремесло историка.
— Была ли эта пропаганда действенной? Какие еще мотивы двигали мусульманами, вставшими на сторону нацистов?
— Они были очень разными. Спорный вопрос, была ли борьба за идеалы, такие как свобода отправления религии, решающим моментом для большинства мусульман, вступивших в ряды немецкой армии. Конечно, некоторыми из них двигала религиозная ненависть и антибольшевистский идеологический порыв. Но в целом у мусульман были довольно приземленные мотивы для вступления в ряды нацистов. Солдаты Красной Армии, которых вербовали в лагерях для военнопленных, имели прежде всего материальные интересы. Жалованье и армейский рацион явно были предпочтительнее, чем страдания от голода, холода и болезней в лагерях. Многие просто надеялись, что немецкая униформа поможет им пережить войну. В регионах, где вермахт и СС вели вербовку среди мусульманского гражданского населения, добровольцы рассчитывали использовать германские силы для защиты их семей от занимавшихся грабежом ополченцев, бандитов и партизан.
В хаосе последних месяцев войны, когда любые надежды на немецкую победу рухнули, поддерживать мораль и дисциплину в мусульманских частях стало сложно — и вермахт, и СС столкнулись с растущим количеством дезертиров. Особенно характерной была дезинтеграция мусульманских подразделений с Балкан. Однако большинство завербованных нацистами советских мусульман демонстрировали больше дисциплины, чем можно было ожидать в условиях безнадежного военного положения. Думаю, что эта безнадежность на деле и заставляла их продолжать сражаться: у них не было пути назад. После поражения Германии многие из них были убиты или депортированы.
Давид Мотадель
По ту сторону европоцентризма
— Какие отклики получила ваша книга в различных исламских сообществах, включая те страны, к которым она имеет прямое отношение?
— Книга вызвала большой интерес в исламском мире и получила положительные рецензии от Марокко до Саудовской Аравии. Пакистанская ежедневная газета Dawn рекомендовала ее как «кропотливое исследование» и при этом «очень читабельное». В Европе ее также хорошо приняли исламские интеллектуалы, включая, что самое важное, крупный арабский ежедневник al-Hayat. Первый иностранный перевод книги вышел в Турции. Несколько недель назад появился и перевод на фарси — мне рассказали, что второе издание должно быть напечатано в Тегеране прямо сейчас, несмотря на кризис в связи с коронавирусом. В этом году также должен появиться арабский перевод, его опубликуют в Египте.
Кроме того, я получил обратную связь и от российских читателей. Несколько дней назад мне написали двое ученых из Уфимского федерального исследовательского центра РАН, которые сейчас готовят публикацию документов Центрального религиозного управления мусульман в этом городе за 1941–1945 годы. Для меня самая большая благодарность — то, что книга стимулирует новые академические обмены, и я надеюсь, что мою работу прочтут в России и мусульмане, и немусульмане.
Здесь мне хотелось бы подчеркнуть, что большинство исторических работ по Второй мировой войны совершенно европоцентричны, за исключением происходившего на тихоокеанском театре военных действий. Лишь в последние несколько десятилетий ученые стали демонстрировать все больший интерес к неевропейскому миру в годы войны, которая затронула значительные части исламского мира: под британским и французским правлением тогда жили более 150 миллионов мусульман Северной Африки и Юго-Восточной Азии, а Москва управляла более чем 20 миллионами мусульман. Под германским же владычеством в годы Второй мировой оказались сотни тысяч мусульман. Их историю нужно рассказать, и моя книга — первая попытка это сделать. Надеюсь, за ней последуют и другие исследования.
— Какое место ваша книга может занять в современных дискуссиях, связанных с исторической памятью о Второй мировой? Нет ли у вас ощущения, что вы подняли какие-то табуированные темы?
— Сразу стоит сказать, что мусульмане сражались с обеих сторон фронтов Второй мировой. Несмотря на то что десятки тысяч мусульман были рекрутированы в немецкие армии, в конечном итоге Великобритания, Франция и Советский Союз оказались более успешны в мобилизации своего мусульманского населения — в их армиях против Гитлера воевали сотни тысяч мусульман. Только из французских колоний Северной Африки в войска де Голля было набрано четверть миллиона мусульман, которые фактически освобождали Европу. Об этих ветеранах долгое время мало кто вспоминал, хотя за последнее десятилетие ситуация изменилась во многих странах.
Противоречивой фигурой, конечно, остается муфтий Иерусалима Амин аль-Хусайни. В межвоенный период он был необычайно могуществен в Палестине, после того как в 1921 году его назначили муфтием Иерусалима британские власти. Однако вскоре аль-Хусайни стал главным сторонником противодействия британскому правлению и еврейской эмиграции в Палестину. Как я уже говорил, во время войны он отправился в Берлин и участвовал в масштабной пропагандистской кампании в поддержку держав Оси. Деятельности аль-Хусайни в Берлине посвящен необъятный объем литературы, однако исследователи биографии муфтия склонны преувеличивать его влияние на нацистов, которое в конечном итоге было очень ограниченным. Его план — добиться конкретных уступок и обеспечить гарантии независимости арабов и Палестины — провалился, хотя это и было его главной заботой. Предложения аль-Хусайни имели успех лишь в той мере, в какой совпадали с немецкими интересами. Самый известный пример — его действия, препятствовавшие эмиграции евреев из союзных Германии государств Юго-Восточной Европы в Палестину.
— Давайте напоследок немного поговорим об интерпретации Второй мировой в художественной литературе. Есть ли военная проза, в том числе советских и российских авторов, которая повлияла на ваше представление о войне?
— Я читал мало военной прозы, и это связано с моей профессионализацией. Если вы и так целыми днями занимаетесь войной, то вам вряд ли вам захочется читать на досуге книги, в которых описывается насилие. Но, конечно, у меня есть любимые книги, посвященные Второй мировой: это мощный роман Гюнтера Грасса «Жестяной барабан», а также ряд нехудожественных книг, написанных прозаиками, — «Памяти Каталонии» Джорджа Оруэлла и военные репортажи Василия Гроссмана.
— Читали ли вы «Благоволительниц» Джонатана Литтелла? В одной из глав этого романа он, похоже, пользовался теми же самыми источниками, что и вы, — во всяком случае, описания рамадана, организованного нацистами в Кисловодске, и дискуссии о горских евреях у Литтелла переданы с такой же документальной точностью, как и в вашей книге.
— Да, когда моя книга вышла, ряд коллег говорили мне о ее кавказских эпизодах, но пока я изучил только рецензии на «Благоволительниц» — планирую прочесть роман летом. Еще одно произведение, которое пересекается по сюжету с моей книгой, — роман «Контра» польского писателя Йозефа Мацкевича, опубликованный в 1957 году. В нем рассказывается о принудительных репатриациях советских граждан в конце Второй мировой — казаков, воевавших против Советской армии, а также мусульман.