Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
«Сказание об убиении князя Михаила Черниговского и боярина Феодора» ― житие, которое было создано во второй половине — конце XIII века. Первоначальное краткое повествование о черниговском князе и его боярине было составлено до 1271 года по инициативе ростовской княгини Марьи, дочери Михаила, при которой в Ростове было установлено местное церковное почитание святых и воздвигнута церковь в их память. До конца XIII столетия или в самом начале XIV века священник Андрей (по данным других рукописей этой редакции, епископ Иоанн) переработал текст и написал новое сказание о Михаиле и Феодоре. Текст «Сказания...» в редакции священника Андрея или епископа Иоанна (так называемая Распространенная редакция) позднее неоднократно переделывался; одна из редакций «Сказания...», относящаяся к XV веку, принадлежит перу известного книжника сербского происхождения Пахомия Логофета (греч. «Словоположник»), или Серба. В первые десятилетия XVI века книжник Лев Филолог, выходец из Сербии или с Афона, на основе житий Михаила Черниговского и боярина Феодора составил похвальное слово двум святым. Слово Льва Филолога было включено в состав Великих Миней Четьих — свода почти всей древнерусской церковной книжности, составленного в середине XVI века по начинанию и под надзором митрополита Московского и всея Руси Макария. В этом произведении мученическая смерть Михаила и Феодора истолковывается как символическая победа христианства, победа над Батыем и спасение православной Руси и ее Церкви. Одним из составителей церковной службы Михаилу и Феодору был сам Иван Грозный.
Святой князь Михаил Черниговский. Эскиз росписи Владимирского собора в Киеве кисти Васнецова
Христианин перед изображением мертвого человека
Основу «Сказания...» составляет историческое событие — убиение в Золотой Орде в 1246 году князя Черниговского Михаила и его боярина Феодора. Михаил с середины 1220-х княжил в Чернигове, в конце 1237-го или в 1238 году, накануне завоевания южнорусских земель монголо-татарами, он захватил Киев, но затем из-за угрозы монгольского нашествия оставил город (в 1239 году). При известии о появлении монголо-татар в Южной Руси Михаил укрылся в Венгрии, а затем в Польше. После ухода основных монголо-татарских войск на Запад он вернулся на Русь и вокняжился в Киеве. Однако в самом разоренном городе князь не жил, он поселился на одном из днепровских островов. (Впрочем, есть мнение, что в летописном известии о поселении Михаила «в острове» допущена описка, должно быть: «в остроге» ― в крепости.) Позднее он перебрался в Чернигов, прежде принадлежавший его сыну Ростиславу. (Власть над Киевом Батый отдал владимиро-суздальскому князю Ярославу Всеволодовичу.)
Черниговский правитель приехал в ставку Батыя (Бату), совсем недавно покорившего русскую землю, чтобы получить из рук хана право на княжение. Черниговский князь и его боярин отказались исполнить монгольский очистительный обряд — пройти между горящих огней (только после исполнения этого обряда можно было предстать перед лицом властелина). Также они не пожелали поклониться священному кусту и идолам (по-видимому, изображению основателя Монгольского государства Чингис-хана). Черниговским князем и боярином Феодором этот ритуал был воспринят как проявление языческой веры, как поклонение огню. Не называя имени боярина, обстоятельства убийства Михаила и Феодора почти так же, как и «Сказание...», излагает католический монах-миссионер Плано де Карпини, находившийся в то время при дворе Батыя: «...они [монголы] делают идол для императора и с почетом ставят его на повозке перед ставкой, как мы видели при дворе настоящего императора, и приносят ему много даров. <...> В полдень также они поклоняются ему как Богу и заставляют поклоняться некоторых знатных лиц, которые им подчинены. Отсюда недавно случилось, что Михаила, который был одним из великих князей Русских, когда он отправился на поклон к Бату, они заставили раньше пройти между двух огней; после они сказали ему, чтобы он поклонился на полдень Чингисхану. Тот ответил, что охотно поклонится Бату и даже его рабам, но не поклонится изображению мертвого человека, так как христианам этого делать не подобает. И после неоднократного указания ему поклониться и его нежелания вышеупомянутый князь [Батый-Бату. ― А. Р.] передал ему через сына Ярослава, что он будет убит, если не поклонится. Тот ответил, что лучше желает умереть, чем сделать то, чего не подобает. И Бату послал одного телохранителя, который бил его пяткой в живот против сердца так долго, пока тот не скончался. Тогда один из его воинов, который стоял тут же, ободрял его, говоря: „Будь тверд, так как эта мука недолго для тебя продолжится, и тотчас воспоследует вечное веселие“. После этого ему отрезали голову ножом, и у вышеупомянутого воина голова была также отнята ножом».
Василий Смирнов. Князь Михаил Черниговский перед ставкой Батыя, 1883. Государственная Третьяковская галерея
Отказ поклониться кусту как оскорбление власти
Умерщвление черниговского князя, по-видимому, диктовалось прежде всего политическими мотивами. Еще до завоевания Батыем южнорусских княжеств Михаил повелел убить монгольских послов, пришедших к нему с требованием признать верховную власть хана Батыя. Убиение Михаила могло быть запоздалой местью Батыя за это деяние. Находясь за границей, Михаил, по-видимому, пытался создать военную коалицию, направленную против монголо-татар, и его казнь в Орде может объясняться стремлением ордынцев расправиться с непокладистым и строптивым князем. Наконец, возможно, что Батыя склонил совершить это убийство соперничавший с Михаилом князь Владимиро-Суздальский Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского. Батый не доверял Михаилу, так как русский князь держался «западной ориентации», видимо, рассчитывая на организацию крестового похода против монголо-татар. Известный историк А. Н. Насонов так писал о гибели Михаила: «Историки обычно объясняли смерть Михаила отказом выполнить языческий обряд. Причины его гибели лежали глубже, чем принято думать. Документы дают возможность вскрыть исторически сложившиеся отношения, которые привели Михаила к смерти. Отказ пройти через огонь мог только послужить предлогом для казни. Впрочем, даже Карпини свидетельствует, что сам по себе обряд очищения огнем не мог сыграть роковую роль в судьбе черниговского князя; он послужил только удобным „случаем“: „для некоторых, — пишет Карпини, — так же они находят случай, чтобы их убить, как было сделано с Михаилом и с другими“. Вместе с тем материал сохранил конкретные штрихи, указывающие на участие владимирского князя в кровавой расправе. Предупреждение о казни, по рассказу Карпини, передал Михаилу сын владимирского князя Ярослава. Согласно летописным данным, в это время в Орде как раз находился сын Ярослава Святослав. Итак, владимирский князь мог торжествовать победу: его соперник в борьбе за преобладающее положение на Русской равнине — князь черниговский — был уничтожен, а Черниговское княжество политически разбито». Отказ Михаила исполнить очистительный обряд перед тем, как предстать перед ханом, мог быть воспринят Батыем как свидетельство злых умыслов князя; отказ поклониться кусту и идолам мог быть истолкован монголо-татарами как непочтительное, оскорбительное отношение к их власти.
Существует и гипотеза, что интриги против Михаила могли исходить не от Ярослава или (как иногда считают) от Даниила Галицкого, а от черниговских князей — той же ветви Рюриковичей, к которой принадлежал сам Михаил; решение же об убийстве Батый принимал, руководствуясь личными политическими интересами. Да, Михаил отказался поклониться идолу Чингисхана, однако религиозные мотивы в приказании убить князя существенной роли не играли.
Мощевик наперсный: слева Боярин Феодор, посередине Михаил Черниговский, справа Коринилий сотник, XIV в.
«Твоему богонечестивому повелению не кланяемся»
Но в «Сказании...» гибель князя и боярина истолкована именно и только как убиение за отказ исполнить языческий обряд (означавший для Михаила и Феодора отречение от Христа), как мученический подвиг. «Сказание...» — это мученическое житие, мартирий (греч. «мучение»): в нем не описывается вся жизнь святых, рассказывается лишь об одном ее эпизоде — мученической кончине, которая и удостоверяет святость князя и боярина. Сходным образом убийство Михаила истолковано летописцем-современником в записи под 6753 (1245) годом в Галицко-Волынской летописи XIII века: Михаил «поехал к Батыю просить от него своей волости. Батый же сказал: „Поклонись закону отцов наших“. Михаил же отвечал: „Раз Бог нас передал и нашу волости за грехи наши в руки ваши, тебе кланяемся и честь приносим тебе. А закону отцов твоих и твоему богонечестивому повелению не кланяемся“. Батый же, словно свирепый зверь, возъярился, повелел его заклать, и заклан был беззаконным Доманом Путивльцем нечестивым, и с ним заклан был боярин его Феодор; они мученически пострадали и получили венец от Христа Бога».
Обратимся к тексту Распространенной редакции жития. Составитель «Сказания...» противопоставляет подвиг Михаила и Феодора, «первого воеводы в княжестве его», поведению большинства князей и бояр: «Многие же князья с боярами своими проходили сквозь огонь и кланялись кусту и идолом славы ради мира сего и просили каждый себе свои владения. Они [монголы] же невозбранно давали те владения, которые те хотели ― пусть прельстятся славою мира сего».
Антитеза «Михаил и Феодор, избирающие смерть и обретающие вечные ценности — прочие русские князья и бояре, посещавшие Орду и ради сохранения жизни, власти и славы участвующие в языческом обряде, отступающие от блага и от Бога» — основной элемент в структуре «Сказания...». Составитель «Сказания...» пишет, что Михаил в отличие от прочих князей, приезжавших в Орду, направлялся к Батыю, дабы «обличить лживость его, которой тот прельщает христиан»; эта мысль, пишет книжник, была внушена князю Михаилу самим Богом. Свое путешествие в Орду черниговский князь и его боярин сознают как мученический подвиг, совершаемый с готовностью «кровь пролить за Христа и за веру христианскую», о чем оба говорят священнику — своему духовнику. Таким образом, подвиг Михаила наделен смыслом назидательным: это некий урок другим князьям. Хотя, как любая жертва, он по силам не всякому человеку.
В «Сказании...» не повествуется о долгом путешествии святых мучеников к Батыю, лишь сообщается: «И многие земли проехал он и прибыл к Батыю». Изображение многодневного пути в Орду опускается как несущественное: ведь путешествие не в святую землю, приближающее к Богу, способное стать душеспасительным, а поездка в землю «грешную». Но мученическая кончина двух святых описывается подробно. Поскольку в тексте не отмечается, сколько времени проходит между отказом мучеников пройти через огонь и поклониться идолам (о чем Михаил и Феодор твердо говорят монгольским «волхвам»-кудесникам) и их убиением, то и отказ святых от исполнения языческого обряда, и попытки их увещевания, и мученическая смерть воспринимаются как события одного дня. Время как бы останавливается или растягивается, сквозь временнóе просвечивает вечность. Благодаря приему ретардации, замедления темпа повествования, сакральные события, изображаемые в «Сказании...», словно изымаются из мира преходящего и тленного.
Составитель «Сказания...» прибегает к приему повтора, драматизирующему повествование. Сначала черниговский князь и его боярин об отказе пройти между огней и поклониться идолам говорят Батыевым «волхвам»; затем такой же ответ Михаил дает посланцу Батыя Елдеге, который грозит князю смертью; после этого князь-мученик отворачивается от молений внука, князя Ростовского Бориса, и бояр, с плачем уговаривающих не прекословить «царю» Батыю.
Князь Михаил Черниговский и боярин его Феодор. Фреска. Ярославль
«Михаил, знай — мертв ты!»
Духовным антагонистом Бориса и бояр выступает Феодор, напоминающий Михаилу евангельские речения: «...кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» Евангелие от Матфея, глава 16, стихи 25-26, ср. Евангелие от Марка, глава 8, стихи 35-36, Евангелие от Луки, глава 17, стих 33). Немудрые советчики словно стоят по левую сторону князя-мученика и толкают его не на добро, Феодор же как бы находится справа от него, и совет его — правый, правильный. Именно после увещевательных слов, изреченных боярином, князь-мученик отворачивается от советовавших сохранить жизнь ценою гибели души: «Не внимаю вам и душу свою не погублю». Перед приходом убийц русские люди-«доброхоты» в последний раз пытаются уговорить князя и его воеводу послушаться ханского приказа: «Михаил, вот уже убийцы едут от царя убивать вас, поклонитесь и живы будете!» Наконец, уже после смерти Михаила, монголо-татары побуждают Феодора пройти между огней и поклониться идолам и прельщают мученика княжением его убиенного господина. Феодор отвергает этот соблазн и принимает смерть подобно Михаилу. В позднейшей редакции «Сказания...», составленной Пахомием Логофетом, представлено прение о вере между Михаилом и Елдегой.
Поведение Михаила и Феодора перед мученической кончиной — это деяния людей, умерших для соблазнов мира и как бы уже мертвых плотью. Елдега, угрожая Михаилу, роняет фразу: «Михаил, знай — мертв ты!» Михаил и Феодор заживо отпевают сами себя («начали отпевать себя»).
Мученическая кончина Михаила и Феодора представлена в «Сказании...» как возвышенное и страшное зрелище, свидетелями которого оказываются многие русские люди («предстоящие»), сопровождающие происходящее горестным «хоровым» плачем. Картина убиения Михаила и Феодора проецируется на ее прообраз — описание крестной смерти Христа в Евангелиях: по церковному учению, крестная смерть Иисуса Христа ― прообраз смерти всех мучеников. Символической чаше смертной, о которой говорит Иисус во время молитвы в Гефсиманском саду и которую ему суждено испить на кресте, соответствует реальное причащение мучеников Михаила и Феодора. На кресте Иисус был пронзен копьем в ребра (Евангелие от Иоанна, глава 15, стих 34). В «Сказании...» с этим событием соотносится нанесение Михаилу, а потом Феодору ударов в сердце: «...начали бить руками по сердцу. После этого повергли его ниц на землю и били его ногами». (Убийство Михаила посредством ударов в сердце, без пролития его крови на землю, свидетельствует не об особой жестокости татар, а об отношении к нему как сакральной персоне: монголо-татары не проливали на землю кровь правителей, которые по своему статусу считались священными особами.) Михаилу действительно наносили смертельные удары в сердце, как засвидетельствовал Плано де Карпини. Но следование книжника фактическим событиям не отменяет возможности их символического осмысления — иначе книжник мог бы об этой подробности умолчать.
Михаилу отсекает голову русский, отступник от Христовой веры по имени Доман; он соответствует ученику Иисуса Иуде Искариоту, предавшему Господа.
Николай Лосев. Последние минуты князя Михаила Черниговского в ставке Батыя, 1883. Государственный Русский музей
Говорящая отрезанная голова и огненный столп
Смерть двух святых в пределах ущербной логики земного мира — великое унижение, но в пространстве мира божественного — это великое торжество. В позднейшей (XVI века) редакции «Сказания...», текст которой находится в Никоновской летописи, убиение Михаила сопровождается великим чудом: убийца «отрезал ножом честную главу святого великомученика Михаила и отбросил ее далеко от тела, и сказала она: „Христианин я“, и удивились все такому чуду». Этот мотив восходит к евангельскому рассказу об Иоанне Предтече, проповедовавшем о Христе и обличавшем грех иудейского царя Ирода и его жены Иродиады; Иоанну по настоянию Иродиады отсекли голову (Евангелие от Матфея, глава. 14, стихи 1–12). Согласно церковному преданию, отрубленная голова пророка Иоанна обличала казнившего его Ирода.
После смерти святых над их телами встает огненный столп. Огненный столп — восходящий к Ветхому и Новому Заветам зримый образ ангельского присутствия, божественного посещения и явления Святого Духа. Он свидетельствует, что «нечистое» (ордынское, языческое) пространство, в котором погибли мученики, освящено их святыми телами и самим Господом, что оно превращено в пространство сакральное, подобное храмовому. Одновременно этот огонь нетварной природы, божественного происхождения контрастирует с обыкновенным сотворенным огнем, коему отказались поклоняться Михаил и Феодор.
И структура «Сказания...», и отдельные образы, несомненно, восходят к «Сказанию о Борисе и Глебе» — первому древнерусскому княжескому житию. Оба памятника строятся на основе возрастающей градации драматического начала, причем такое эмоциональное напряжение создается благодаря повторению аналогичных ситуаций: таковы ожидание убиения и известия о замысле убийц в двух житиях и как бы «троекратное» убиение святого Бориса, которому предшествует смерть его дружинника («отрока») Георгия в «Сказании о Борисе и Глебе». И убиение Бориса, и предание смерти Михаила и Феодора сопровождается «хоровым» плачем «сочувственников» — слуг и приближенных Бориса и сожалеющих о Михаиле русских людей, среди которых — родной внук черниговского князя. И в том, и в другом житии повествуется о двух святых, принимающих мученическую смерть. Отступнику от Христа Доману в «Сказании об убиении князя Михаила Черниговского и боярина Феодора» соответствует Глебов повар Торчин, заклавший святого. В «Сказании об убиении князя Михаила Черниговского и боярина Феодора» огненный столп встает над телами мучеников, в «Сказании о Борисе и Глебе» такой же огненный столп видят над телом Глеба. В обоих памятниках акцентировано христоподобие святых, присутствует христологическая символика.
«Сказание об убиении князя Михаила Черниговского и боярина Феодора» в свой черед воздействовало на житие князя-мученика Михаила Ярославича Тверского, убитого в Орде в 1318 году (первая редакция Жития Михаила Тверского, или Повести о Михаиле Тверском сложилась в 1319–1320 годах).