Пьер Кошон. Нормандская хроника. СПб.: Наука, 2021
— Ни название «Нормандская хроника», ни имя Пьера Кошона почти ничего не говорит широкой публике. Не могли бы вы коротко рассказать, что это за книга и кем был Пьер Кошон?
— «Нормандская хроника» Пьера Кошона — это условное название для собрания рукописных исторических заметок, которые велись в столице Нормандии, городе Руане, в первой трети XV века, то есть в эпоху Столетней войны. Вся рукопись изначально состояла из девяноста восьми плотных бумажных листов, два из который были впоследствии утеряны при неизвестных обстоятельствах. В целом это черновик, выполненный довольно небрежно, изобилующий помарками и исправлениями. Он дошел до нас лишь в одном списке и, судя по всему, не предназначался для широкой публики. Сложный по структуре, этот источник во многих своих частях является компиляцией более ранних исторических трудов с добавлением оригинальных авторских ремарок и рассказов. В нем освещается главным образом история Нормандии в контексте англо-французского военного противостояния за период времени с 1108-го по 1433 год. Исходя из этого французские историки-архивисты XIX века присвоили тексту условное название «Нормандская хроника», хотя сами авторы не сочли нужным как-нибудь его озаглавить (свой труд они называли просто «книга», а некоторые его разделы — «памятки»).
Первый автор «Нормандской хроники» предпочел остаться анонимным, и его личность пока невозможно точно установить. Он описал события с 1108-го по 1424 год. Его продолжателем стал Пьер Кошон (около 1390–1456), который составил заключительный раздел «Нормандской хроники», охватывающий 1425–1433 годы. Об этом историческом персонаже сохранилось довольно много документальных сведений. Известно, что Кошон был уроженцем городка Фонтэн-ле-Ден, расположенного в нормандской области Ко (Caux). В 1425–1442 годах он, уже будучи священником, служил апостольским нотариусом в церковном суде Руана. Исполняя эту должность, Пьер Кошон заверил ряд важных документов, дошедших до нашего времени, — в частности, завещание Джона Ланкастера, герцога Бедфорда, управлявшего Нормандией в 1422–1435 годы. Кроме того, один раз Пьер Кошон указан в качестве официального свидетеля в материалах судебного процесса над Жанной д’Арк (1431 год). В связи с этим можно заметить, что нашего Пьера Кошона (Cochon), нотариуса и хрониста, не следует путать с Пьером Кошоном (Cauchon), епископом Бове, который вошел в историю как председатель инквизиционного трибунала, судившего Орлеанскую Деву. По всей вероятности, свой жизненный путь Пьер Кошон завершил в родном городке Фонтэн-ле-Ден, где за ним была закреплена должность приходского священника.
— Если я правильно понимаю, на основании текстологического анализа вы предположили, что авторов было несколько. Расскажите, пожалуйста, о вашем открытии. Почему вы решили, что классическая атрибуция неточна? Кем мог быть второй хронист?
— Да, вы правильно поняли. Дело в том, что в научной среде вокруг «Нормандской хроники» сложилась довольно странная ситуация. Во второй половине XIX века французские историки-архивисты Огюст Валле де Виривиль и Шарль де Робийяр де Борепэр опубликовали «Нормандскую хронику» в двух печатных изданиях. При этом в кодикологических описаниях они утверждали, что автором всей рукописи является Пьер Кошон. Основанием для такой атрибуции послужило то, что в заключительной части «Нормандской хроники» Пьер Кошон сам говорит о себе от первого лица. Атрибуция, предложенная Виривилем и Борепэром, довольно быстро утвердилась в научной литературе. Доверяя научному авторитету двух ученых, последующие историки стали пользоваться печатными изданиями «Нормандской хроники», не считая нужным подвергнуть текст оригинала дополнительной проверке. В результате, за последние сто пятьдесят лет «Нормандской хронике» не было посвящено ни одного специального исследования. И это при том, что фактический материал, содержащийся в этом источнике, очень востребован историками. Редкое исследование по истории Столетней войны обходится без ссылок на «Нормандскую хронику» Пьера Кошона.
Вероятно, ситуация еще долго оставалась бы без изменений, если бы в 2011 году сотрудники Национальной библиотеки Франции не выложили в Сеть цифровую фотокопию «Нормандской хроники». По ознакомлении с ней я пришел к выводу, что общепринятая атрибуция источника неверна. Проведя тщательный палеографический и текстологический анализ, я установил, что первая и наибольшая часть рукописи — примерно 90% от общего объема текста — была написана не Пьером Кошоном, а другим автором.
Главным основанием для такого умозаключения стала очевидная разница между двумя стилями письма, которые были выявлены мною в тексте источника. Первый автор писал довольно разборчивым книжным курсивом, тогда как почерк Пьера Кошона больше похож на стенографию и читается с большим трудом (учитывая род деятельности Кошона, я условно назвал его стиль письма нотариальной скорописью, хотя возможно, что опытные палеографы предложили бы более удачное название). Кроме того, письменная речь двух авторов различается по лексическому набору и способу словоупотребления. Наконец, имя Пьера Кошона встречается только в заключительном разделе рукописи, который был написан нотариальной скорописью.
Автор же первого раздела, писавший книжным курсивом, ни разу не называет себя, хотя иногда и ведет повествование от первого лица. Его имя пока невозможно установить, но диалектные особенности его речи, а также сообщаемые им сведения позволяют заключить, что он, как и Пьер Кошон, был уроженцем земли Ко, имел сан священника и, скорее всего, исполнял какую-то должность в церковном суде Руана. По всей видимости, это был старший современник, земляк и коллега Пьера Кошона. Чувствуя приближение смерти, осенью 1424 года, он мог завещать Кошону свои исторические записки с поручением продолжить их. Однако Пьер Кошон вел записи нерегулярно, с большими перерывами, и в 1433 году окончательно забросил это занятие. Историкам остается лишь сожалеть об этом, поскольку он мог сообщить много интересных сведений о повседневной жизни Руана в период английской оккупации (напомню, что столица Нормандии находилась под властью англичан 30 лет, с 1419-го по 1449 год).
— Кто заказал Кошону и/или его предшественнику «Хронику»?
Авантитул первого полного печатного издания «Нормандской хроники» на французском, 1770
— Форма изложения материала и внешний вид рукописи говорят о том, что авторы трудились не на заказ, а по личной инициативе, ради собственного удовольствия, в часы досуга. Как я уже сказал, мы имеем дело с черновиком, с которого не было сделано ни одной копии для последующего распространения.
— Если заказчика не было, то зачем простые нотариусы провинциального церковного суда вообще взялись за написание такой книги? Можно ли сказать, что это по сути своей личный дневник?
— Да, это личные исторические заметки, которые велись авторами для того, чтобы как-то упорядочить, осмыслить и сохранить в памяти события нормандской истории за минувшие три столетия, с XII по XV век. Дело в том, что эпоха Столетней войны — это время расцвета историографических жанров в литературе и роста интереса к истории среди образованных слоев населения. Широкое распространение получают жанры исторических биографий и автобиографий — то, что теперь принято называть мемуаристикой. Образованные миряне и клирики по собственной инициативе начинают вести личные дневники, куда заносят текущие события, сопровождая их своими комментариями и пояснениями. Анонимных трудов становится все меньше. Стремясь к самовыражению, автор нередко готов поделиться с читателем своей точкой зрения на то или иное событие, рассказать о каком-нибудь случае из своей жизни. Происходит секуляризация общественной мысли, сопровождаемая известным раскрепощением сознания и ростом индивидуализма.
— В какой мере авторы ощущали себя историками? Как они сами себя позиционировали? Много ли общего у современного историка и хрониста позднего Средневековья?
— Сами авторы «Нормандской хроники» не считали себя ни историками, ни хронистами. Первый автор просто говорит о себе «я, написатель сего», а Пьер Кошон представляется как «П. Кошон, священник-нотариус». Свои записи они, скорее всего, расценивали как собрание полезных исторических заметок, забавных анекдотов и памяток, предназначенных для «внутреннего пользования». Можно предположить, что эти заметки имели хождение в узком кругу церковных нотариусов, принадлежавших к особой профессиональной корпорации — Братству Святого Марка. Быть может, они зачитывались вслух во время корпоративных собраний и веселых застолий (судя по тому, что многие страницы рукописи покрыты отпечатками пальцев и грязными пятнами, «Нормандская хроника» не раз побывала на обеденном столе).
Если же говорить об историографах позднего средневековья в целом, то для них характерен постепенный переход от религиозно-символической к причинно-следственной интерпретации событий. Они стремятся не просто перечислить события в их хронологической последовательности, но и установить причинно-следственные связи между ними, дать им логическое, рациональное объяснение (хотя первопричиной всего для них, конечно, остается Бог). То есть они постепенно превращаются из хронистов в историков. Например, знаменитый хронист Жан Фруассар утверждал, что он пишет именно историю, а не хронику, поскольку старается описывать события как можно подробнее, раскрывая их причинную связь.
— Чем хроника отличается от исторических сочинений наших дней?
— Как я уже дал понять, хроника в общепринятом смысле этого слова является простым перечислением событий в хронологической последовательности, без глубокого анализа их причин и взаимосвязей, без выявления каких-либо общих закономерностей и построения широких социально-исторических концепций.
Средневековым хронистам в принципе не нужно было этого делать, поскольку все объяснения содержались в Священном Писании, согласно которому весь ход земных событий имеет конечную цель, предопределенную Богом: после Апокалипсиса будет Страшный суд и установление Царства Божьего на земле. Однако по мере распространения светской образованности историописание, как и другие области знания, стало освобождаться от религиозных ограничений и превращаться в самостоятельную историческую дисциплину с научно-рационалистическими методами исследования. Это был долгий путь, который до конца еще не пройден. Как оказалось, религиозный догматизм очень легко замещается другими идеологическими конструкциями, которые своими постулатами и запретами мешают свободному историческому исследованию. Но в целом можно сказать, что современные историки с помощью рациональных методов познания изучают прошлое человечества, чтобы лучше понимать (а значит, и контролировать) настоящее и моделировать будущее. Знание и понимание сути общественно-исторических процессов и явлений в конечном счете подразумевает обретение власти над ними. То есть в известном смысле история — это наука управления и властвования.
В чем тут разница или сходство с хронистами Средневековья? Средневековые хронисты тоже нередко рассчитывали, что их труды окажут определенное воздействие на умы читателей и таким образом повлияют на ход будущих событий. Их рассказы часто содержали в себе морализаторские, дидактические посылы. Приводя назидательные примеры из прошлого, они побуждали читателей «извлечь урок», чтобы «следовать путем добродетели и избегать греха». Однако конечной целью такого улучшения нравов было спасение души, а не преобразование и развитие общества, которое мыслилось неизменным.
Исторические сочинения часто предназначались в дар конкретным правителям, чтобы те в своих действиях следовали идеальной модели христианского государя. Предполагалось, что земная власть должна служить проводником божественной воли. Однако по мере обмирщения общественного сознания появляются историко-политические трактаты, в которых власть над людьми рассматривается как самодостаточная заветная цель, не нуждающаяся в религиозно-нравственном обосновании, и предлагаются различные методы для ее достижения и удержания, в том числе даже аморальные, преступные с точки зрения традиционной христианской морали (яркий пример — творчество Никколо Макиавелли).
Кроме того, не следует забывать и о политико-пропагандистской составляющей в трудах средневековых хронистов. Очень часто их сочинения служили вполне конкретным мирским задачам: например, были призваны возвеличить и восславить одну правящую династию в ущерб другой, обосновать властные притязания какого-нибудь монарха и опорочить его противников, и т. д. Банально, но факт: историописание с незапамятных времен рассматривалось как политический инструмент, способный влиять на общественное мнение и тем самым менять реальность. Разумеется, современные исторические труды тоже далеко не всегда свободны от политической тенденциозности и ангажированности. Деятельность таких персонажей, как, скажем, Александр Невский или Иван Грозный, может трактоваться совершенно по-разному в зависимости от политических взглядов исследователя. А уж о беспристрастном и непредвзятом освещении событий XX века говорить вообще не приходится.
Наконец, у современных историков и средневековых хронистов есть еще одна, пожалуй, важнейшая функция, которая сильно роднит их между собой, а именно мемориальная. И те и другие являются хранителями исторической памяти о минувших событиях. Подобно тому, как отдельный человек, внезапно впавший в амнезию, становится беспомощным и уязвимым, так и всякое людское сообщество, утратив память о своем прошлом, теряет способность к выживанию и сопротивлению внешним силам. В дописьменный период общественная память сохраняется с помощью устных преданий, но с возникновением письменности появляется и историописание. Сначала примитивное, а потом более совершенное.
Разумеется, при умелом подходе историческую память общества можно целенаправленно корректировать и деформировать с помощью культурной «реконструкции», политического мифотворчества, пропаганды и т. д. Этим активно занимались как в Средние века, так и в Новое время. Например, можно в короткие сроки придумать для какого-нибудь народа новый литературный язык (скажем, норвежский), отыскать в провинциальной глубинке «древний» героический эпос типа «Фингала» или «Оссиана» и вообще задним числом сочинить богатую историю и культуру, уходящую вглубь веков. Дело Гальфрида Монмутского и Джеймса Макферсона до сих пор живет и нередко побеждает.
Битва при Слёйсе. Миниатюра из «Хроник» Жана Фруассара. XV в.
— Какие источники использовали Кошон и автор первой части в своей работе? Опирались ли они только на письменные тексты или привлекали какие-то другие материалы?
— Первый автор использовал целый ряд письменных источников, однако мы можем точно идентифицировать лишь некоторые из них. Описывая события 1108–1270 годов, он кратко пересказал весьма своеобразный анонимный источник XIII века, за которым в научной литературе закрепилось название «Рассказы Реймского менестреля». Приводимые автором сведения и его манера повествования позволяют думать, что он был менестрелем родом из Реймса. Сначала он, видимо, выступал с яркими историческими сценками перед знатной и простой публикой, а затем изложил на письме весь накопленный материал в форме живых и увлекательных рассказов. При этом историческая достоверность не слишком его заботила: правдивые сведения самым причудливым образом сочетаются у него с курьезными вымыслами и анекдотами, наблюдается путаница в именах исторических персонажей и очередности событий.
Первый автор «Нормандской хроники» сократил «Рассказы Реймского менестреля» более чем в пять раз, исключив из них все сведения, не имеющие прямого отношения к противостоянию королевских династий Англии и Франции, Плантагенетов и Капетингов. При этом он явно хотел показать, как его отчий край, Нормандия, перешел под власть французских королей (это случилось в 1204 году, когда король Филипп II Август конфисковал Нормандию у Иоанна Безземельного), а также проследить зарождение военного конфликта, ныне именуемого Столетней войной. Причины этого интереса понятны: собственная жизнь хрониста пришлась на одну из самых горячих фаз англо-французского противоборства. Примечательно, что, с увлечением пересказывая некоторые исторические фантазии Реймского менестреля, нормандец добавляет к ним свои собственные. Так, менестрель без тени сомнения утверждает, что король Генрих II Плантагенет повесился от тоски в городе Жерберуа. В свою очередь, автор «Нормандской хроники» серьезным тоном поясняет, что после этого Жерберуа стали именовать Жибе-руа, то есть «Виселица короля». Все это, конечно, чистый вымысел.
Описывая события XIV века, первый автор «Нормандской хроники» обильно заимствовал материал из какого-то другого манускрипта, не сохранившегося до наших дней. Вполне возможно, что все списки этого источника были специально уничтожены, поскольку содержали очень резкую критику королевской династии Валуа, а единственный экземпляр «Нормандской хроники» уцелел лишь потому, что создавался не для широкой публики. Письменные источники первого автора не ограничивались лишь хрониками. Несмотря на свой духовный сан, он любил читать биографические рыцарские романы, посвященные выдающимся личностям. Один раз он прямо предлагает читателям поискать дополнительную информацию в романе о коннетабле Франции Бертране дю Геклене, явно имея в виду известное стихотворное сочинение трувера Жана Кювелье. Кроме того, нельзя исключать, что при описании событий, происходивших в XIV веке, автор использовал устные воспоминания старожилов, легенды, предания, анекдоты исторического характера, ходившие среди мирян и клириков, а также сочинения фольклорного жанра. Так, например, рассказывая о битве при Слейсе (1340-й), он упоминает, что нормандские пастушки впоследствии распевали песню о печальной участи адмирала Франции Николя Бегюше, попавшего в плен к англичанам. К разряду исторических анекдотов в «Нормандской хронике» можно отнести рассказы о кознях, которые королева Франции Жанна Бургундская строила против маршала Робера Бертран де Брикбека и архиепископа Руанского Жана де Мариньи, комичное описание конфликта архиепископа Сансского с будущим папой Урбаном V и т. п.
Следующий раздел «Нормандской хроники», охватывающий первую четверть XV века, был написан автором на основе его личных наблюдений, свидетельств, полученных от очевидцев современных ему событий, а также всевозможных слухов, ходивших среди жителей Руана. Вместе с тем иногда он включает в повествование некоторые важные документы, доступные ему. В частности, он приводит пространный фрагмент из знаменитой речи мэтра Жана Пти, в которой убийство герцога Людовика Орлеанского, совершенное по приказу герцога Бургундии Жана Бесстрашного в 1407 году, было представлено как богоугодный и похвальный акт тираноборчества. Кроме того, автор дословно цитирует некоторые официальные декларации, изданные герцогами Бургундскими и их политическими противниками, принцами Орлеанского дома.
Как я уже отметил, первый автор «Нормандской хроники» довел повествование до лета 1424 года. По всей вероятности, в этом году он скончался. Его продолжатель, Пьер Кошон, возобновил записи весной 1425 года и довел их до событий лета 1433 года. В своей работе он опирался лишь на собственные наблюдения, чужие устные сообщения и людскую молву. Никаких письменных источников он не цитирует и не пересказывает. Это объясняется прежде всего тем, что он описывал текущие, современные ему события, многие из которых происходили в его личном присутствии.
— Вы много занимались наследием другого французского хрониста из той же эпохи — Жана Фруассара. Похоже ли сочинение Кошона на фруассаровские хроники? Насколько «Нормандская хроника» — типичное для своего времени сочинение?
— Разница между «Хрониками» Жана Фруассара и «Нормандской хроникой» Пьера Кошона довольно существенная. Жан Фруассар был профессиональным поэтом и историографом, сделавшим карьеру при дворах европейских правителей. Он писал «Хроники» на заказ, пользуясь щедротами своих знатных покровителей. Естественно, что он ставил своей задачей прежде всего прославление ратных подвигов благородного сословия. Его «Хроники» — рыцарские по духу, несмотря на то, что сам он происходил из семьи валансьеннских горожан, а по своему сословному статусу был священником. Он, разумеется, должен был учитывать запросы и ожидания своей знатной аудитории. Кроме того, он прямо заявлял о себе как об историке и совершал дальние поездки по разным регионам Западной Европы с целью сбора исторического материала. Его рассказы иногда представляют собой настоящие интервью с участниками тех или иных исторических событий. В довершение всего он придавал очень большое значение форме литературного изложения. Стремясь описывать события Столетней войны увлекательно, «красивым языком» и как можно подробнее, он использовал многие художественные приемы, позаимствованные из рыцарских романов. Его «Хроники» — это не только историографический, но и литературный памятник позднего средневековья.
В случае с «Нормандской хроникой» Пьера Кошона мы наблюдаем несколько иную картину. Ее авторы, как и Фруассар, были выходцами из простонародья и тоже принадлежали к духовенству, но в отличие от него они не считали историописание своим профессиональным призванием. Это было их частное дело, «хобби», которым они занимались в свободное от работы время.
Не связанные волей каких-либо заказчиков, они позволяли себе свободно высказываться о самых разных социально-политических событиях и явлениях. При этом они выносили довольно суровые, нелицеприятные оценки действиям королевской власти и дворянского сословия, а их стиль изложения не имел ничего общего с куртуазным языком рыцарских романов. «Нормандская хроника» ближе стоит к народным фаблио, где часто можно встретить обсценную лексику и скатологический юмор.
Типичное ли это сочинение для своего времени? И да, и нет. Дело в том, что при всей своей уникальности «Нормандская хроника», конечно, имеет определенные аналогии в богатой французской историографии. Ее можно поставить в один ряд с другими источниками, написанными представителями духовенства низшего и среднего звена, простыми городскими обывателями, которые не принимали личного участия в военных действиях, но в полной мере испытывали на себе все последствия социально-политических и экономических потрясений, вызванных войной.
По месту создания и тематике наиболее близко к «Нормандской хронике» стоит «Хроника первых четырех Валуа», в которой описываются события 1327–1392 годов. Ее анонимный автор был жителем Руана, клириком и, судя по всему, служил в администрации архиепископа Руанского. Другим источником, который по своему идейному содержанию во многом перекликается с «Нормандской хроникой», можно считать «Хронику» Жана де Венетта, выходца из крестьянской семьи, ставшего монахом, а затем и приором парижского монастыря кармелитов. Следует также упомянуть так называемый «Дневник парижского горожанина» — анонимный источник, охватывающий 1405–1449 годы французской истории. Автор, скорее всего, был парижским священником, и его заметки отражают повседневную жизнь простых парижан в период междоусобной войны бургундцев с арманьяками и англо-бургундского правления.
Коронация Филиппа VI де Валуа. Иллюстрация из рукописи «Большие французские хроники»
— Отразилось ли происхождение и род занятий авторов на тексте: подаче материала, выборе событий?
— Да, разумеется, простонародное происхождение авторов «Нормандской хроники» очень сильно отразилось на их литературном стиле. Им в равной степени были чужды как дворянская утонченная куртуазность, так и университетская схоластическая ученость. Они с эмоциональной живостью и наивной непосредственностью описывали волновавшие их события, уснащая свою речь народными присказками и поговорками, грубыми и непристойными выражениями. Говоря о событиях Столетней войны, они часто акцентируют внимание на бедах и тяготах простого народа, страдавшего от вражеских вторжений, междоусобиц французской знати и тяжелого налогового бремени. В силу своей принадлежности к духовенству, оба автора уделяли большое внимание внутрицерковным делам и особенно Великой Западной Схизме. Кроме того, они не раз с искренним возмущением описывают случаи посягательства на права и привилегии духовенства со стороны светских властей.
— Повлияли ли современные автору события (Столетняя война, противостояние партий в самой Франции) на то, как в книге описывается прошлое?
— Да, безусловно. Находясь под впечатлением катастрофических и бедственных событий Столетней войны, первый автор «Нормандской хроники» был склонен идеализировать прошлое и противопоставлять эпоху правления династии Капетингов последующему периоду правления династии Валуа. Эпоха Капетингов представлялась ему «золотым веком» французской монархии, после которого наступил упадок и кризис в делах государственного управления. По мнению автора, неверная внутренняя политика королей из династии Валуа стала причиной тяжелых поражений в войне с англичанами, социально-экономических потрясений, междоусобных распрей и смут. Что касается второго автора, Пьера Кошона, то он описывал лишь текущие события, не делая исторических экскурсов в прошлое.
— Как сложилась судьба «Хроники» после смерти авторов? Была ли она известна в дальнейшем?
— После смерти Пьера Кошона, наступившей в 1456 году, «Нормандская хроника» долгое время пребывала в забвении. Мы можем лишь весьма приблизительно и фрагментарно проследить ее владельческую историю. Известно, что в начале XVI века она принадлежала нормандскому дворянину Николя Дюкенэ, который оставил владельческую подпись на втором листе манускрипта. В середине XVI века при неизвестных обстоятельствах «Нормандская хроника» пополнила библиотеку известного парижского адвоката и геральдиста Жана Ле-Ферона. Он оставил на ее страницах довольно много пометок и выписок. В XVII веке хроника оказалась в знаменитой коллекции Жана-Батиста Кольбера, министра финансов Людовика XIV, и уже после Великой Французской революции она была передана в фонды Национальной библиотеки Франции, где и хранится по сию пору под номером 5391. В научный оборот «Нормандская хроника» была введена только в XIX веке благодаря исследовательской деятельности французских историков-архивистов. Амабль Флоке (1797—1881) стал первым, кто обратил на этот источник пристальное внимание и использовал его в своей научной работе. Затем Огюст Валле де Виривиль (1815—1868) и Шарль де Робийяр де Борепэр (1828—1908) подготовили печатные издания «Нормандской хроники», которые, однако, несли в себе серьезные структурные искажения и лакуны. Теперь наконец российские читатели получили возможность ознакомиться с полным переводом «Нормандской хроники» на русский язык. Этот перевод основан на тексте оригинала и снабжен подробным научным аппаратом, позволяющим свободно ориентироваться в материале источника. Я надеюсь, что это издание послужит поводом для дальнейшего более глубокого исследования «Нормандской хроники» со стороны отечественных и зарубежных историков-медиевистов.