Как связаны футбольное боление и рыцарская культура? «Горький» продолжает серию материалов о футболе: мы попросили прозаика и драматурга Дмитрия Данилова, известного своей страстью к футболу, рассказать о происхождении его «болезни».

В один из июньских дней 1978 года (мне было тогда девять лет) я стоял рядом с небольшой асфальтовой площадкой во дворе дома, в котором жила моя бабушка, это было в Тушино. На площадке небольшая группа моих сверстников играла в футбол — вернее, в его жалкое детское подобие: пытались забить или закатить пластиковый мячик между железных столбов, к которым были привязаны веревки для сушки белья. Футбол во всех его проявлениях меня совершенно не интересовал. Но что-то заставило меня остановиться и присмотреться к этой нелепой футболообразной возне. В какой-то момент мне вдруг резко, в один миг, захотелось присоединиться к этому процессу. Никто из участников не возражал, я пополнил ряды одной из двух команд и тоже, вместе со всеми, стал беспорядочно пинать пластиковый сфероид с целью загнания его в «ворота». Получалось, конечно, плохо. Забегая вперед, скажу, что в дальнейшем мои футбольные навыки пережили ощутимый прогресс, что позволяло играть на вполне приличном дворово-школьном уровне.

С этого июньского дня (жаль, не помню дату) 1978 года начался мой интерес к футболу, который сохраняется и поныне. То есть моему интересу как раз в эти дни исполняется 40 лет. Вместе с проходящим сейчас в России чемпионатом мира эта дата — хороший повод повспоминать сорокалетнюю историю моего футбольного боления (сам я уже много лет не играю, и болеть всегда было интереснее, чем играть самому).

Тогда, летом 1978 года, в Аргентине проходил чемпионат мира, который она же, Аргентина, и выиграла. Ощутив в себе внезапно возникший интерес к футболу, я стал регулярно смотреть телевизионные трансляции — сначала мирового (смутно помню финал Аргентина — Голландия), а потом внутреннего первенства. Мне было интересно смотреть, как играют настоящие мастера, как они точно пасуют и метко бьют по воротам, интересно было сравнивать это с нашими беспорядочными дворовыми баталиями. А кто конкретно играл, было все равно. Интересовал сам процесс: нравилось, когда в игре было много голов, а итоговый счет 0:0 приносил разочарование — «зря смотрел». То есть я пребывал в состоянии «боления за красивый футбол», когда футбол рассматривается как приятное зрелище, развлечение, призванное доставить удовольствие. В процессе я потихоньку осваивал футбольную реальность, ориентировался в ней, узнавал, какие есть команды (советские, конечно, прежде всего), кто лидер, кто середняк, кто аутсайдер.

Первый факт своего настоящего боления, который я помню, — это переживания за сборную СССР на Олимпиаде-80. Как и подавляющее большинство советских болельщиков, я тогда пребывал в смешной иллюзии, что олимпийский футбольный турнир — это какое-то суперважное соревнование. По малолетству и некомпетентности я не понимал, что это фактически чемпионат социалистических стран, в которых официально не было спортсменов-профессионалов и которые могли выставлять на любительские олимпийские турниры свои сильнейшие сборные. Осознание этой иллюзии пришло позже. А тогда я очень сильно досадовал из-за поражения нашей сборной в полуфинале от сборной ГДР. Это был первый и, наверное, важный опыт острого переживания болельщицкой неудачи, трагического обрушения большой надежды.

Следующим важным болельщицким опытом было наблюдение по телевизору за выступлением сборной СССР на чемпионате мира 1982 года в Испании. К тому времени я уже более или менее ориентировался в футболе, пусть на примитивном уровне: знал, кто сильный, кто слабый (вернее, кто считается таковым), читал советскую спортивную прессу тех времен (в основном газету «Советский спорт» и еженедельник «Футбол-хоккей»). До сих пор помню эпические битвы с бразильцами и шотландцами, натужную победу над Бельгией и унылую, безнадежную нулевую ничью с Польшей, после которой снова все рухнуло — но уже более остро, осознанно, чем два года назад на олимпиаде. Потому что футбол к тому времени стал чем-то близким, осязаемым, своим.

Получается, что первым объектом моего боления стала сборная СССР. За клубным футболом я тоже следил, но ни за кого не болел. Я понимал, что все болельщики болеют за какую-то клубную команду, понимал, что я в этом смысле «не окей», но все не мог определиться, за кого мне болеть. Наверное, было бы проще, если бы в Москве была одна команда, но их было пять. Выбрать из них сильнейшую (тогда это был «Спартак»), то есть решить вопрос от ума, что-то мешало. Вообще, что-то внутри противилось самой идее болеть за сильную команду.

Точкой невозврата, решающего перехода, стало 13 июля 1983 года. В этот день я впервые пошел на футбол, чтобы посмотреть его не по телевизору, а в реале. То есть пошел на стадион. Мне уже было 14 лет, но просто так сложилось, что по семейным обстоятельствам не было, кому отвести меня на стадион в детстве, а потом, когда детство перешло в отрочество, все как-то не складывалось, да и меня вполне устраивали телевизионные трансляции. Повторы, комментарии — казалось, что это что-то важное. Как же я был глуп. Пойти наконец на стадион уговорил товарищ по дворовому футболу, занимавшийся в школе «Динамо». Соответственно, это был одноименный стадион, на котором играла одноименная московская команда. «Динамо» в этот вечер принимало беспросветного аутсайдера, молдавский «Нистру». Я к тому времени уже вполне ориентировался в клубном футболе и знал, что «Динамо» — легендарный, великий клуб, первый чемпион СССР (1936, весна), команда, за которую играл один из величайших вратарей мирового футбола Лев Яшин. Также я знал, что клуб в последние годы не блещет, испытывает хронические трудности, плетется на позорном шестнадцатом (из восемнадцати) месте в турнирной таблице.

Мы приехали на стадион вместе с моим приятелем, но он остался у входа ждать еще каких-то своих друзей — в результате за игрой я наблюдал в одиночестве. И это было хорошо, правильно.

Почти пустой огромный, величественный стадион с бело-голубыми скамейками. Почти пустая Восточная (за воротами) трибуна. Ярко-зеленое поле. Специфический стук мяча (его почему-то не слышно по телевизору), перекрикивания игроков (один, сзади, вышли), сигаретно-папиросный дым, генерируемый немногочисленными болельщиками (тогда курить было можно более или менее везде). Народу было какое-то совершенно ничтожное количество, всего три с половиной тысячи на стадионе, вмещающем 54 тысячи. Да, уже тогда на «Динамо» не особо ходили.

«Динамо» играло очень тяжело, в первом тайме пропустило гол с пенальти. Во втором в муках затолкали два мяча и выиграли 2:1. К своему удивлению, я испытал дикую, ни с чем ранее не сравнимую радость.
В общем, я как-то сразу влюбился во все это: и в стадионный антураж, и в жалкую, убогую команду с великим, легендарным, золотым прошлым — московское «Динамо». Стал пристально следить за играми и турнирным положением команды, внимательно читать материалы о ней в прессе и старался ходить на ее матчи.

Это была во многом болезненная влюбленность. В сезонах 1983–1985 команда играла ужасно и едва спасалась от вылета из высшей лиге. В 1986-м вдруг резко прибавила и едва не стала чемпионом, лишь на самом финише уступив киевским одноклубникам. На следующий год все вернулось на круги своя (10-е место).

Правда, в означенном 1987 году я был призван в армию, и стало резко не до футбола. После армии, в общем-то, тоже: началась какая-то совсем другая жизнь, интенсивное общение с новым людьми, попытки заниматься, если можно так выразиться, творчеством, интерес к экзотическим духовным практикам — в общем, много всего. Футбол как-то в целом отошел на второй план. Более того, я пытался волевым усилием вовсе затушить в себе интерес к этой игре как к чему-то заведомо несерьезному —но безуспешно. Все равно время от времени смотрел по телевизору, изредка выбирался на стадион, почти каждый день покупал «Спорт-Экспресс». И по-прежнему следил за успехами (их особо не было) «Динамо». Но в целом в 1990-е годы интерес к футболу и команде очень просел.

В начале 2000-х так получилось, что я стал систематически предпринимать попытки написания какой-то художественной прозы. В один момент это стало для меня основным занятием — не в плане зарабатывания денег, а в плане приложения умственных и эмоциональных усилий. И возникла идея написать какой-то большой текст о футболе, и не просто о футболе, а конкретно о «Динамо». Эта идея зрела довольно долго. И наконец летом 2014 года я взялся за написание романа «Есть вещи поважнее футбола». Его идея была проста: описать сезон 2014–2015 футбольного клуба «Динамо», наблюдать (по возможности вживую) его игры и фиксировать связанные с этим собственные эмоции.

В итоге получилась книга, и опыт ее написания кардинальным образом изменил мое отношение к московскому «Динамо» и к болению в целом. Здесь нет места для описания всех коллизий, которые случились с командой и лично со мной за тот странный год. Скажу лишь, что это был очень драматичный, эмоционально насыщенный период. Сейчас, задним числом, я понимаю, что именно тогда, спустя 31 год после начала боления за клуб, мои симпатия и, скажем так, влюбленность в эту несчастную команду переросли в настоящую, с трагическими нотками, любовь.

Когда год спустя после написания этой книги, весной 2016 года, «Динамо» впервые в своей долгой славной истории вылетело из высшей лиги (РФПЛ), я несколько дней не мог прийти в себя. И это было странно для меня самого: футбол никогда не был главным интересом моей жизни, я всегда понимал, что действительно есть вещи поважнее футбола, но вот тот вылет меня по-настоящему ранил. Ну вот как-то так получилось. (Год спустя клуб благополучно вернулся обратно.)

Вот уже пятый год подряд я покупаю сезонный абонемент на фанатскую трибуну стадиона «Арена Химки», где, в отсутствие собственного стадиона, играет «Динамо». То есть получается, что я стал активным болельщиком клуба в возрасте 45 лет. Это очень странно и даже экзотично, но вот так. В этом плане я странный человек, что тут поделаешь.

Сейчас в России проходит чемпионат мира по футболу, мы наблюдаем в нашей стране настоящий футбольный бум. И надо, наверное, несколько слов сказать о нашей сборной, тем более что именно с нее началась моя история футбольного боления как такового. Собственно, я хочу сказать две вещи.

Первое. В процессе написания упомянутой выше книги я пришел к глубокому убеждению — поддержка своего клуба неизмеримо важнее и эмоционально насыщеннее поддержки своей сборной. По крайней мере, для меня это непреложный факт. Клубное боление восходит к средневековым временам, когда еще не было национальных государств, не было наций как таковых, и феодальный вассалитет был неизмеримо важнее этнической принадлежности. У рыцарей были свои гербы и цвета — да, цвета! Цвета, как у нынешних футбольных клубов и их болельщиков, которые за эти самые цвета отчаянно бьются и ненавидят цвета своих принципиальных соперников (если попробовать прийти на динамовскую фанатскую трибуну в красном или на спартаковскую в синем — горе будет тому человеку).

А боление за национальные сборные — плод Нового времени, эпохи национальных государств. Люди болеют за свои сборные по рациональным соображениям, от ума («наша ведь страна, мы должны за нее болеть»). Не случайно клубный футбол возник в Англии и Шотландии задолго до того, как были созданы национальные сборные этих двух стран, которые когда-то давно сыграли первый в истории матч сборных, и закончился он, кстати, нулевой ничьей.

И для меня поддержка «Динамо» неизмеримо важнее поддержки национальной сборной России. Вылет нашей сборной из чемпионата мира станет, конечно, огорчительным, но малозначимым событием. Тем более, абсолютно предсказуемым. А каждый матч «Динамо» суперважен (конечно, с поправкой на то, что футбол — это далеко не самая важная вещь в моей жизни, есть вещи поважнее футбола).

Второе. Я пишу этот текст в ночь с 18 на 19 июня. Завтра, то есть уже сегодня, сборная России будет играть с Египтом, и если выиграет, то, скорее всего, обеспечит себе выход из группы. И я должен признаться: я буду отчаянно болеть за эту группу молодых (и не очень молодых) людей с многомиллионными контрактами. И буду дико радоваться победе и сильно переживать из-за поражения. Потому что хоть клуб и важнее сборной, а все равно, никуда от этого не денешься, — это «наши». Слово это во многом дискредитировано (не будем показывать пальцем, кем именно), но не утратило своего смысла. Наши победят, или наши проиграют.

Наши, вы уж давайте выиграйте. И пусть на нашей серенькой улице будет хоть какой-никакой, а праздник.

Читайте также

«Портсмут» и шпион, который не играл за «Спартак»
Отрывок из книги Ивана Калашникова «Мир английского футбола»
22 сентября
Фрагменты
Принуждение к любви
Как полюбить свой город: Андрей Родионов о пьесе «Человек из Подольска»
15 июня
Контекст