Каждую пятницу поэт и критик Лев Оборин пристрастно собирает все самое интересное, что, на его взгляд, было написано за истекший период о книгах и литературе в сети. Сегодня — ссылки за конец января и начало февраля.

1. 10 февраля на Первом канале покажут фильм Николая Картозии, Антона Желнова и Ильи Белова «Саша Соколов. Последний русский писатель»; та же команда в 2015-м выпустила картину «Бродский не поэт». Фильм о Саше Соколове на Первом канале — это, видимо, привет от Константина Эрнста времен «Матадора». Отрадно и боязно представлять себе мир, в котором миллионы зрителей центрального телевидения утром 11 февраля проснутся и начнут разговаривать языком «Школы для дураков». Контингент тех, кто сейчас знает, кто такой Саша Соколов, Картозия и Желнов оценивают в десять тысяч человек. В интервью «Афише» они рассказывают о создании фильма («О годах его жизни там, за границей, в истории литературы есть только отрывочные страницы. И вот в основном об этом и повествует наш фильм. И поэтому было очень важно, чтобы говорил он. Он говорил впервые — и он говорил десять дней»).

«В детстве в меня вставили динамит под названием „Школа для дураков” — и он взорвался внутри меня. Потому что до этого я не представлял, что на письме время может течь в разные стороны, что язык может быть организован вот таким образом», — говорит Картозия. Стремлением соответствовать этой невероятной организации языка объясняется и задержка фильма — он должен был выйти еще в октябре. Один из любопытных мотивов интервью — нелюбовь Соколова к Сергею Довлатову. Создатели фильма не разделяют ее, но при этом заражаются ею, говоря о своей миссии: «Мы шутим с Антоном, что по всем русским литературным фронтам наступает Сергей Довлатов: и со стороны интеллигенции, и со стороны, так сказать, середнячка, и мужичка, грамоте ученого. И для кучки юнкеров, обороняющей Зимний дворец от наступления Сергея Донатовича, у них осталось одно орудие, из которого можно дать по нему залп. Это орудие — Саша Соколов».

Картозия и Желнов, не раскрывая всех карт, заранее отвечают на некоторые напрашивающиеся вопросы — об отшельничестве Соколова, о его отношениях с Бродским, о том, продолжает ли он писать. К выходу фильма запустят специальный сайт с дополнительными материалами.

2. Дмитрий Волчек поговорил с Олегом Зоберном (он же Борис Лего, лауреат премии «НОС») и узнал много интересного. Причисляя себя к «людям книги» — притом неясно, скорее к «горстке извращенцев», которым еще интересна русская литература, или к инженерам человеческих душ в трактовке патриарха Кирилла, — Зоберн признается: «На какое-то время я выпал из контекста — у меня открылось фермерское подворье в Подмосковье, производим экопродукты — овощи, мясо. Это много времени занимает. Минувшей осенью, например, пришлось самостоятельно пасти скот две недели — ходил по окрестным лугам со стадом баранов, потому что один наш пастух умер, а второй одновременно сел в тюрьму за разбой на дороге». Эпизоды откровенного дурачества и мистификаторства (которое Зоберну всегда было мило) здесь чередуются с цитатами из протоиерея Димитрия Смирнова, новостями о притихшем издательском проекте «Уроки русского» и серьезными рассуждениями о богословии и демонологии: «Демона можно узреть, верно прочитав совокупность знаков зримого мира во время высокого духовного напряжения. И демон вызывается не для того, чтобы просто на него поглазеть, демонология — это наука, а не цирк с конями».

Здесь же помещен один из «Сумеречных рассказов» — «Волосатый рейс» (он начинается фразой «Людей надо уничтожать»). Тем временем в «Афише» Игорь Кириенков книгу Зоберна ругательски ругает, а заодно пишет о двух претендентах на «НОС» — «Калейдоскопе» Сергея Кузнецова и «Аппендиксе» Александре Петровой (и еще — об «Ослиной породе» Полины Жеребцовой).

3. Большое событие: выходит собрание прозы Виктора Iванiва, продолжение темного, завораживающего «Чумного Покемаря». «Чумной Покемарь» — одна из тех книг, которые, по-моему, нужно, прочитать, чтобы понять, что такое — по-настоящему, без дураков — новая русская проза. Книгу «Конец Покемаря» Iванiв собрал незадолго до гибели. На сайте Post (non) fiction опубликован текстологический комментарий к изданию. Для читателя, с прозой Iванiва незнакомого, самое ценное здесь — ссылки на те тексты из книги, которые есть в Сети, в том числе в Живом Журнале автора.

4. «Кольта» публикует репортаж Натальи Деминой с пресс-конференции Русского ПЕН-Центра в ТАСС. Председатель организации Евгений Попов сожалеет, что Светлана Алексиевич — не дама, а то бы он ей «съездил по физиономии», а в ответ на прямые вопросы о том, состояла ли Алексиевич в ПЕН-центре и кто писал образцовой суконности письмо об исключении Пархоменко*Признан властями РФ иноагентом., кричит, что он не на Лубянке. На этом, собственно, можно и закончить разговор. Но нельзя отказать себе в удовольствии процитировать фрагмент, в котором неожиданно выясняется, числил ПЕН-Центр в своих рядах Алексиевич или нет:

«„Никаких следов пребывания Алексиевич в ПЕН-клубе нет. Свидетелей у нее нет тоже, кроме Ткаченко или Адамовича“. „Ныне покойных“, — добавила Кудимова. После пресс-конференции я спросила у Андрея Новикова-Ланского, действительно ли он думает, что Светлана Алексиевич не была членом ПЕНа. Тот ответил, что документов нет и что в 90-е годы все было очень неформально и она даже не платила членских взносов. „Мы думали, что она хотя бы со своей Нобелевской премии заплатит“».

5. «Медуза» публикует разговор Анны Ведуты с молодой американской поэтессой Ниной Марией Донован, автором стихотворения-манифеста «Я гадкая женщина». Стихотворение в прозе стало знаменитым после того, как актриса Эшли Джадд прочитала его во время Женского марша в Вашингтоне. («Гадкой женщиной» Дональд Трамп на октябрьских дебатах назвал Хиллари Клинтон.) На Донован обрушилась известность — ей выражают восхищение и шлют угрозы. В интервью она говорит о современном феминизме («Проблема в том, что люди видят феминизм крайне однобоко. Феминизм — это необязательно отказ от своего образа жизни, это про выбор») и о том самом человеке, против которого выступили «Женские марши»: «Как вообще можно было выбрать президентом человека, который — дословно — говорил, что хватает женщин за промежность? Это безумие!»

Трамп обидел не только американских женщин, но и жителей семи мусульманских стран, которым на прошлой неделе запретили въезд в США. Блог Arablit предлагает в знак протеста читать книги авторов из этих стран и приглашать их в виртуальные резиденции. Рекомендованный список книг прилагается: есть антологии ливийской и суданской прозы, романы сирийского писателя Халеда Халифы, йеменца Али Аль-Мурки и иракца Ахмеда Саадави. Не забыли и поэзию: иранский поэт Кавех Акбар выложил в твиттере переведенные на английский стихи коллег из Ирана, Ливии, Йемена, Судана, Сомали и Ирака.

6. И еще одно короткое сообщение с «Медузы». Джонни Депп заплатил три миллиона долларов, чтобы выстрелить из пушки прахом Хантера Томпсона. Nuff said.

7. На «Гефтере» Михаил Немцев разговаривает с историком Алексеем Голубевым, составителем недавно вышедшего в НЛО собрания «XX век: письма войны». Голубев говорит о военных письмах как о вместилище крайне разнообразного опыта и уделяет особое внимание вопросу цензуры: «Человек [на фронте Великой Отечественной] пишет: здесь полный бардак. Или описывает, как их мобилизовали и как они шли пешком три дня практически без снаряжения, чуть ли не в лаптях. У нас есть такие цитаты. Цензоры их вымарывают, потому что при этом обнажается тот факт, что хотя Красная армия боеспособна, но у нее есть проблемы. И та часть, в которой речь шла о проблемах, вымарывалась. А, допустим, в письмах с Чеченской войны весь этот бардак расписан — отчасти, возможно, потому что все-таки до определенной степени это была неофициальная война». По словам Голубева, несмотря на распространение мобильной связи, жанр военного письма сохраняется до сих пор, пусть в имитативном виде: «Прилепин же пишет письма с Донбасса».

8. Вышел новый номер «НГ-ExLibris», недавно отметившей двадцатилетний юбилей. В номере, среди прочего, эссе Андрея Краснящих о Джойсе (к 135-летию писателя) и текст Марии Закрученко о феномене успеха Ханьи Янагихары. Однако по-настоящему удивительная публикация здесь — поэма Андрея Полетаева «Есть ли миссия у Путина?». В поэме, иногда переходящей со свободного стиха на ямб, оцениваются российские политики от Медведева до Навального («Навальным пугают, как Америкой! / Но Лёха – сам заложник обстоятельств»), кратко описывается экономическая ситуация в России («Экономика сжимается. Причин тут много: / Здесь и глобальная рецессия цен на сырье, / И внутренние проблемы, структурные и институциональные») и международная обстановка. Автор, не видящий перспектив в простом «редуцировании идеи блага страны до имени конкретного лидера» и опоре на силовую бюрократию, дает свой рецепт выхода из тупика:

Главное — понять, что только частный капитал сможет
осуществить модернизацию страны!
Он — источник и технологических, и управленческих нововведений!
К середине Семнадцатого должна быть подготовлена новая
экономическая программа действий
Для Путина! На его новый срок. Типа — последний...

В общем, на заметку многоуважаемым коллегам, рассуждающим о потенциале жанров и приемов XVIII века в современной поэзии: разбив вполне «умеренную», в прозаическом виде ничем не примечательную политическую статью на стихотворные строки, получаем нравоучительную оду.

9. На «Кольте» — перевод статьи Синтии Хейвен из The Times Literary Supplement о поэзии прославленного англо-американского историка Роберта Конквеста. Умерший два года назад Конквест начал публиковать стихи во время советского Большого террора, которому посвящена самая известная его историческая работа (собственно, после книги Конквеста это название и закрепилось за эпохой). Наряду с Филипом Ларкином он был ведущим автором «Движения» (The Movement) — достаточно консервативного поэтического круга, активного в 1950-е. Сохранением поэтического наследия Конквеста сейчас занимается его вдова Элизабет — она вспоминает: «Он писал каждый день, все долгие годы, что мы были женаты: дома, в самолетах, в отпуске, на пляже, на полях меню, приглашений, посадочных талонов, на свадебном приглашении моей дочери, на обложках журналов. Ни один клочок бумаги в нашем доме не мог чувствовать себя в безопасности».

Статья Хейвен в первую очередь о том, как жило «Движение», куда помимо Конквеста и Ларкина входили Кингсли Эмис, Том Ганн и Дональд Дэйви. От этой дружбы осталась обширная переписка, из которой, в частности, стало известно об увлечении поэтов-консерваторов «мягким» порно — в стихах от этого остается приглушенный след: «Даже лучшие стихотворения Конквеста, такие как „Венера из Рокеби”, сегодня, вероятно, осудили бы за „объективацию” женщины». Впрочем, эту объективацию, по Хейвен, можно трактовать и как восхищение («Любовная поэзия Конквеста выражает неутолимое желание и нежность, что теперь, наверное, тоже немного вышло из моды»), и как проявление свободы, хоть и «за чужой счет»: «Его ответом извергам истории было не только разоблачение их злодеяний: он отвечал им своими любовными и эротическими стихами и даже лимериками, которые утверждали свой собственный приземленный гуманизм».

10. На этой неделе запустился сетевой литературный журнал Sublevel. Делают его участники программы creative writing в Калифорнийском институте искусств. Журнал будет тематическим, тема первого выпуска — «Заражение» (здесь хочется вспомнить восхитительный русский проект «Лесная газета», который тоже занимается тематизированием абстракций). В номере можно найти, например, специально написанные тексты в стихах и прозе об истории прикосновений и разговор поэтов Солмаз Шариф и Рики Лаурентиса о том, что происходит, когда текст выносится на публику (заражается наблюдением): «В разговоре о текстах, который мы ведем между собой, вполне достаточно критиковать, убирать что-то, называть то, что мы не хотим делать. На публике это отдает высокомерием… — говорит Шариф. — На публике такую позицию занять легко. Вот что я стала в последнее время ненавидеть в фейсбуке. А сложнее будет создавать, говорить утвердительно о том, чего мы хотим от литературы, от публики, от политического: делая это, мы выставляем себя как предметы, подлежащие уничтожению». Перед нами размышления о том, как сам факт публичного высказывания врастает в контекст и делается контекстом — от неловкости публичного чтения стихов до политических заявлений (здесь в качестве примера приводятся гневные слова Саманты Пауэр о бомбардировках Алеппо, противопоставленные ее же высказыванию 2003 года о том, что война в Ираке сделает жизнь иракцев лучше).

11. В The Guardian — эссе Лоррейн Берри о безостановочной страсти к покупке книг. Берри диагностировала у себя библиоманию еще в колледже; она прекрасно понимает, что в этой страсти больше гордыни и стяжательства, чем желания получить новые знания, — но не может остановиться: «Стопка „к прочтению” у меня достигает потолка, и хотя я уже не влезаю в долги, нутряное удовольствие от нахождения среди книг все так же сильно». Берри вспоминает книгу библиографа XIX столетия Томаса Дибдина «Библиомания», в которой описаны симптомы этого «невроза». Надо ли говорить, что Дибдин сам был библиоманом?

История недуга, по словам Берри, говорит о его иррациональности: в книжных лавках и на аукционах люди действуют, повинуясь мимолетным прихотям, а не голосу разума. Однако в 1900-х библиомания, которую в XIX веке намеками, полушутя связывали с гомосексуальностью, вдруг перестает выглядеть достойной сожаления причудой и становится вполне респектабельным образом жизни. Сегодня почтение к ней обусловлено историко-философскими соображениями: «Когда вы берете в руки книгу, изданную сотни лет назад, вы вспоминаете: дело не только в том, что человечество любило книги на протяжении всего своего существования, но и будут продолжать любить их еще долго-долго. Возможно, сегодня библиомания не кажется иррациональной — книги окружены меньшим почетом, библиотек стало меньше. Но, как и для наших предшественников, она — в бережном сохранении книг для тех, кто придет после нас».

12. Западные литературные издания сейчас много пишут об Александре Климан — молодой американской писательнице, только что выпустившей сборник рассказов «Intimations». Vogue назвал ее дебютный роман «У тебя тоже может быть такое тело, как у меня» «„Бойцовским клубом” для девушек», Vanity Fair говорит о ней как о «будущей суперзвезде». The Guardian пишет, что роман Климан — «критика современного консюмеризма».

Сайт Bookanista поместил интервью с Климан: там, конечно, есть дежурные вопросы о Брексите и Трампе, но интереснее рассуждения писательницы о коммуникации в эпоху тотальных медиа. Несмотря на то, что в своем романе она нарочно не пишет об интернете, ее герои поглощены телевидением, которое по-прежнему остается мощным феноменом. «Мы — люди, отрубающие ящик, мы сидим за ноутбуками и занимаемся пиратством. Мы режем мир на куски и берем только то, что хотим видеть. В телевидении меня занимает то, что с ним это не проходит. Может быть, есть какие-то сервисы, позволяющие промотать рекламу, но все равно приходится следить за этой перемоткой, так что ты, хочешь не хочешь, увидишь рекламный ролик и узнаешь, что до тебя хотят донести. Телевидение более авторитарно, но ему гораздо проще достучаться до моих чувств. Когда я уехала из дома, я несколько лет не смотрела телевизор, а недавно начала снова… меня поразило, как легко все это смотреть. Легче, чем делать все остальное!» Сейчас Климан пишет «экологический роман»: «Он о нехватке воды в ближайшем будущем, о некой искусственной воде. Я думаю о том, что есть неестественного в самом простом отношении к ресурсам: их использовании, потреблении, осмыслении».

13. На Lithub — краткий очерк истории азиатского детектива. Автор материала Пуджа Махиджани вспоминает, что в западных детективах начала XX века довольно часто встречались сыщики из Азии — как правило, эти герои были воплощением стереотипов об азиатах. Так, Чарли Чен из романов Эрла Биггерса был «пышнотелым женоподобным мужчиной, постоянно цитирующим афоризмы якобы из Конфуция». Ситуация не слишком изменилась и сегодня: многие западные авторы, вводящие азиатских героев, попадают «все в ту же ловушку ориентализма». Однако в Америке начинают пользоваться спросом переводные детективы из Китая, Филиппин, Японии, Сингапура, Индии. В России из списка Махиджани издавались только японцы: Нацуо Кирино и Кэйго Хигасино.

14. В The Atlantic — статья Софи Гилберт о Докторе Сьюзе, самом знаменитом детском поэте Америки: в 1941–1943 году Сьюз сотрудничал с либеральной нью-йоркской газетой PM и нарисовал для нее около 400 карикатур на военную тематику. Сьюз высмеивал доктрину «Первым делом — Америка», сторонники которой выступали за невмешательство США во Вторую мировую войну, и до Перл-Харбора выступали весьма успешно. Гилберт, разумеется, припоминает, что этим же принципом — America First! — в своей инаугурационной речи обещал руководствоваться Трамп, и пишет, что карикатуры Сьюза снова стали актуальны. С восприятием этих карикатур сегодня есть одна проблема: Доктор Сьюз, которого вообще-то тошнило от нацизма и расизма, в откровенно расистском ключе изображал японцев. Впоследствии он об этом сожалел и одну из самых известных своих книг — вторую из серии о слоне Хортоне — посвятил японскому другу. К статье прилагаются сами карикатуры; лучшая — та, что изображает раздачу страусиных голов американцам, не желающим ничего слышать о Гитлере.

15. Географ Эрик Стайнер совместно с коллегами из Стэнфорда (в том числе одним из основателей «литературной географии» Франко Моретти) проследил за тем, как изображается Лондон в 4862 литературных произведениях, опубликованных в Британии с 1700 по 1900 год. Результаты оказались неожиданными. Несмотря на то что город за эти два столетия вырос в несколько раз, писатели упорно писали об одних и тех же местах — историческом центре и богатом Вест-Энде. «Физический Лондон XIX века и литературный Лондон того же периода занимали две разных географических области», — пишет Сара Ласкоу на сайте Atlas Obscura.

Исследователи захотели проверить также, с какими эмоциями связано упоминание тех или иных мест в Лондоне. Выяснилось, что примерно две трети упоминаний мест эмоционально нейтральны. Лондонские «точки счастья» находятся в фешенебельных Белгрейвии и Мэйфере, а вот «точки страха» связаны с местами заключения — долговой тюрьмой Кингз-Бенч, которую помнят читатели Диккенса, и Флитской тюрьмой, где сидел Джон Донн и — опять же — диккенсовский Пиквик.

Читайте также

Дракула в Исландии, гид по «Хроникам Нарнии» и Трумен Капоте в СССР
Лучшее в литературном интернете: 12 самых интересных ссылок недели
27 января
Контекст
Неизвестный Заболоцкий, бизнес на Сталине и стихи Пепперштейна
Лучшее в литературном интернете: 13 самых интересных ссылок недели
20 января
Контекст
Принцесса Лея, 500 лет «Утопии» Мора и расцвет flash fiction
Лучшее в литературном интернете: 10 самых интересных ссылок недели
30 декабря
Контекст
Набоков, книжное воровство и порядок в библиотеке по-японски
Лучшее в литературном интернете: 13 самых интересных ссылок недели
16 декабря
Контекст