Дмитрий Ищенко. В поисках мальчишеского бога. М.: КомпасГид, 2018
Отец главного героя, подростка Вани, на летние месяцы едет работать на берег Баренцева моря и берет сына с собой. Они селятся в селе Цыпнаволок, что на полуострове Рыбачий, — реально существующий населенный пункт, в котором живут лишь несколько десятков человек. Цыпнаволок похож на многие города российской глубинки: завораживающая природная красота соседствует с разрухой человеческого быта; сопки, болота, скалы и непослушное море — с заржавевшими бочками и пустыми жилищами. Тут нет интернета, подтекают крыши, ужасные туалеты, а по дорогам («каша из песка, снега и камней») можно ездить только на специальных гусеничных автомобилях. Немудрено, что Ваня сравнивает село с «затерянным в неизвестности миром».
Однако довольно быстро обнаруживается, что здесь есть чем заняться подростку. Можно учиться ловить рыбу или топить печь, можно искать и находить древние наскальные рисунки. Дмитрий Ищенко (по основной профессии — журналист) в примечаниях к книге дает много справочной информации, дальнейшим изучением которой читатель может заинтересоваться.
Впрочем, когда экспедиция закончилась, герои вернулись к «обычной жизни»: отец — с собранными геоданными, а Ваня — с большим количеством впечатлений для школьного сочинения. О том, зачем была написана эта книга, автор говорит устами Ваниного отца, который обмолвился, что повез сына в холодные края просто показать, какая жизнь бывает разная. Лишенная удобств, безлюдная, но с гораздо более сильными эмоциональными человеческими связями, порой скучная, но дающая простор для размышлений.
Оноре де Бальзак. Кодекс порядочных людей, или О способах не попасться на удочку мошенникам. М.: Текст, 2019. Перевод с французского Веры Мильчиной
В 1820-е годы во Франции бестселлерами стали «Кодексы» — иронические своды несерьезных рекомендаций на различные бытовые темы: от супружеской жизни до работы коммивояжера. Писатель Орас Рессон, благодаря которому эти книжки стали популярными, продавал более 10 тысяч экземпляров каждого издания. Австрийский писатель Стефан Цвейг назвал их «смешным до колик, развлекательным, мещанским чтивом», а самого Рессона — «сомнительным окололитературным маклером».
Дело в том, что Рессон не был автором всех забавных брошюр, которые, по замечанию переводчика и историка литературы Веры Мильчиной, пародировали наполеоновский Гражданский кодекс 1804 года. По его просьбе (и за хорошую плату) анонимным сочинительством занимались несколько литераторов, среди которых был и Бальзак. Уже успешному, признанному писателю это не раз припомнят задним числом: злополучные «Кодексы» были чуть ли не черным пятном на его репутации. Тот же Цвейг бескомпромиссно называет это время «позорными годами» в биографии Бальзака. Однако публика была в восторге, и молодой, еще не прославленный будущий автор «Человеческой комедии» мог на этом заработать.
Под мошенниками Бальзак подразумевает воров, а ворами, в свою очередь, называет чуть ли не всех подряд. Попрошайки у церкви и нотариусы, биржевые маклеры и интенданты, адвокаты и простые карманники — в мире жуликов есть свои «бакалавры и почетные профессора». Все они так или иначе отнимают у парижан деньги, причем по возможности стараются делать это законно. Авторы же «Кодексов» раздают советы по обращению с ловкачами: как вести себя в карточной игре, что делать с векселями и как правильно запирать собственный дом.
Формально «Кодекс порядочных людей» — это сборник анекдотов разного объема и формы. Советы в стиле «Хозяевам кофеен и рестораций на заметку» сменяются целыми историями, якобы в реальности произошедшими с некими господами. В рекомендациях говорится не только о том, как сохранить вино в погребе, но и как различить вора среди почтенной публики. Наконец, инструкции разнятся от смешных, но вполне реальных (уменьшить расходы на свадьбу можно, придя в церковь пешком, да еще и в восемь утра) до откровенно абсурдных (чтобы ничего не украли из карманов, сшить костюм с фальшивыми карманами). На русском языке этот текст выходит впервые.
Степан Гаврилов. Опыты бесприютного неба. М.: Знамя, № 3, 2019
Молодой главный герой переезжает в Петербург — не за лучшей жизнью, а скорее потому, что нет других вариантов. Здесь он берется за самые разные работы, от расклеивания объявлений до администрирования в хостеле. Живет тоже где придется или где приютят. Его случайные друзья читают в метро Пригова и за это попадают в обезьянник, вспоминают свои половые отношения с Нуреевым и потребляют каннабиоиды.
Здесь нет ясной сюжетной линии: герой как был курьером, так им и остается. Квартиры, работы, девушки — всё сменяет друг друга будто без его участия, но это не конвейер, а продиктованное апатией «свободное плавание». Возможные умения и знания — ничто по сравнению с принципами и идеями. Вместо того чтобы позвонить очередному работодателю, герой думает о «создании новой мифологии», в которой такие, как он, не были бы раздавлены «навязанными конструктами».
Если учитывать, что герой здесь еще и рассказчик (довольно забавный, надо сказать), становится объяснимой несобранность текста, которая здесь, конечно, является приемом, а не недоработкой. Это как если человек начнет рассказывать о проблеме раньше, чем решит о какой именно. Гаврилов придумал героя, который знает, что его поколение должно окончательно покончить с устоявшимися взглядами на вещи (не на уровне деклараций, а фактически, в жизни), — и не может выдержать этой ответственности. Именно их поколение должно стать пограничным, по ним должен пройти переход от старого человека к новому — но переходить пока некуда. Поезд времени при этом мчится со взаимоисключающим «отсутствием тормозов и планов». Главное, что толкает его на действия, — «священная дезориентация»; герой растерян и потому постоянно противоречит сам себе. Собственное либидо тухнет в бесконечном онанизме, тщеславие перерастает в зависть, желание «жить нормально» разбивается о лень, поэтический экстаз находит выход лишь в наркотическом опыте.
Кажется, прежний любимый герой русской литературы о повседневности — 40-летний мужчина в депрессии — уступает месту новому персонажу, который его лет на десять младше и на его же примере прекрасно представляет свое будущее. Если первый комплексовал из-за того, что остался не у дел, второй не может взяться за дирижерскую палочку, что лежит у его ног. Первый терял смысл дальнейшего существования, второй же стоит на том, чтобы не придавать слишком большого смысла своим действиям. Первый все чаще возвращается в прошлое, второму противна «скорбная ностальгия» — хотя сам он не может представить своего будущего даже на день вперед. Так и не скажешь сразу, кому легче.
Колин О’Салливан. Черная сакура. СПб.: Аркадия, 2019. Перевод с английского Александра Волкова
Тридцатилетний японский учитель физкультуры носит прозвище Томбо («стрекоза»), судит школьные футбольные матчи (за что его регулярно забрасывают яйцами) и тоскует по дочери, без вести пропавшей несколько лет назад во время цунами. Его жена, кажется, до сих пор не оправилась от потери ребенка и прикована к постели, из-за чего супруг вынужден посещать бордели. Жизнь, которую он сам называет «серенькой», потеряла всякий смысл, и единственное, что бы он хотел, но никак не решится сделать, — отправиться на поиски потерянной дочери.
Интересно, что подобную завязку автор обрамляет не совсем обычными обстоятельствами. Действие романа помещается в неопределенное будущее, когда в Японии окончательно побеждает технический прогресс, что, впрочем, уже не является залогом государственного благополучия. Разрыв между социальными стратами увеличивается, безработица растет, бушует кризис. Параллельно, что логично, развивается сильная пропагандистская машина, обрабатывающая население с малых лет — причем с помощью тех же технических новшеств.
«Черная сакура» читается как медленно разворачивающийся триллер: при очевидно незавидном положении главного героя никак не можешь полностью ему довериться и постоянно ожидаешь увидеть какой-то скрытый смысл между строк. В то же время «Сакура» — это написанная по понятным правилам антиутопия, в которой страна с сильнейшими многовековыми традициями уступает прогрессу и дорого за это платит. Тайфуны и цунами легко воспринять как небесную кару, посланную людям, которые в порыве цивилизаторских преобразований незаметно перешли все моральные границы. При этом О’Салливан не морализаторствует, а его герои проявляют иронию к своей нелегкой доле. Благодаря этому, как ни странно, книга одновременно заставляет вспомнить и апокалипсический роман Кормака Маккарти «Дорога», и абсурдный фильм братьев Коэн «Серьезный человек». Трудно представить, но «Сакура» где-то посередине.