Джумпа Лахири. Тезка. СПб.: Аркадия, 2019. Перевод с английского Антонины Галль
Индийский мальчик рождается в США у переехавших туда родителей и по воле случая (его отец любит русскую литературу, а книжка с повестями Николая Гоголя и вовсе спасла ему однажды жизнь) получает имя в честь автора «Шинели». Так он становится Гоголем. Повзрослев, юноша избавляется от странного имени, однако так и остается «белой вороной» и для родственников в Индии, и для американцев. Впрочем, роман не о магической силе имени. Тех, кто после аннотации надеется увидеть историю о возрождении великого классика в теле индоамериканца, ждет разочарование.
«Тезка» рассказывает сразу две параллельные полноценные истории — про родителей Гоголя и их переезд в США, и про самого Гоголя, который вроде как никуда не переезжал, но никак не может почувствовать себя в Америке своим. Главная проблема родителей заключается в том, что они хотят сохранить свои традиции и бытовые привычки, но это совершенно нереально сделать в новой стране. В конце концов, даже их собственный сын не воспринимает обычаи как нечто само собой разумеющееся, потому что с детства растет в другом мире.
Проблема Гоголя в том, что он уже оторван от ценностей предков, но знакомые воспринимают его в первую очередь именно как выходца из Индии, а значит, и носителя этой культуры. Главный герой занимает самое сложное положение в поколенческой цепочке ассимиляции: он человек без родины, ему не подходят ни старые имена, ни новые; остается только взять себе имя, которое никогда и именем-то не было.
Олег Хлебников. Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве. М.: Время, 2019
Поэт Олег Хлебников, которого называют учеником Бориса Слуцкого, написал первую книгу в прозе (хотя стихи тут тоже есть). Читателя ждет смесь из воспоминаний и культурной эссеистики, а также приятельская интонация автора. У Хлебникова есть некоторое право на такую интонацию: почти всех, кому посвящены заметки, автор знал или знает лично. По его же словам, другой поэт Александр Кушнер назвал эту книгу «прогулками по сельскому кладбищу».
Интонация проявляет себя не только в конкретных выражениях (автор не стесняется использовать такие слова, как «блин», или называть гостей своего отца «рифмоплетами»), но и в деталях. Например, он вспоминает, как Евтушенко привез из США рэпера «в ковбойской шляпе»; рассказывает, как он сам вел поэтический вечер «одного полковника внутренних войск», направленный против войны в Чечне; или, наконец, раздумывает, что бы делал Высоцкий, останься он жив, и какую «песенку» он бы написал про сухой закон. Есть и истории про себя — например, как, работая в «Огоньке» в перестроечные времена, он пытался «обаять» цензора, чтобы напечатать отрывок из «Школы для дураков» Саши Соколова.
В таком кратком пересказе всё это напоминает то ли байки, то ли анекдоты, однако у автора нет цели кого-то насмешить. На самом деле это пронизанные почтением к своим героям свидетельства, которым обычно нет места в официальных биографиях — из-за субъективности взгляда или чрезмерной неформальности обнажаемых фактов. Он пишет о Юрии Давыдове, Давиде Самойлове, Белле Ахмадуллиной, Дмитрии Пригове, Инне Лиснянской, Юрии Кузнецове, Анатолии Кобенкове и многих других. Но еще один важный герой сборника — сама память, которая «позволяет пренебрегать линейным поступательным движением по оси времени и оказываться в самых разных ее точках».
Жузе Эдуарду Агуалуза. Всеобщая теория забвения. М.: Фантом Пресс, 2018. Перевод с португальского Рината Валиулина
Луду, опасаясь жить в одиночку, сначала съезжается с сестрой, затем уезжает с ней и ее супругом из Португалии в Анголу — где в результате некоторого стечения обстоятельств вновь остается одна. Но уже в незнакомой стране. Случается это в семидесятые, ровно в те дни, когда в Анголе начинается восстание против португальского владычества. Город заполняют мародеры и злобно настроенные молодые люди, которые жаждут выместить обиду за свое бедное существование на живущих здесь белых; европейцы же в свою очередь спешно покидают страну, бросая буквально всё, вплоть до ключей от квартир. Луду оказывается в ловушке: привыкнув к домашнему образу жизни, она не представляет, как уехать. В итоге, после неудачной попытки ограбления, она замуровывает свою квартиру и остается там на следующие 30 лет.
Нет, это не роман с одним героем, и вам не придется следить за долгим одиночеством нового Робинзона. Здесь, как ни странно, большое количество персонажей, возникающих, на первый взгляд, совершенно ниоткуда. Может, пошло сравнивать книгу с сериалом, но автор равномерно распределил детали интриг по коротким главкам так, чтобы в конце каждой озадачивать читателя и оставлять его в недоумении. Среди действующих лиц романа попрошайки, киллеры и бизнесмены, фоном проходят восстания и войны. Но Агуалуза находит необычный способ рассказать о кровавых событиях: он не сосредотачивается на насилии, а обращает внимание на то, как витиевата бывает судьба. Некоторые сюжетные повороты и вовсе тянут на комедию.
Почему роман так называется, становится понятно к концу, когда мы узнаем, что героиня находится в самовольном заточении совсем не только из-за агарофобии. Случившееся много лет назад происшествие не выходит из памяти, не давая наладить новую жизнь; и героиня поступает со своим прошлым так же, как молодая независимая страна поступает со своим, — ограждается от него глухой стеной. Это же делают и остальные герои, однако в абсурдной сцене у двери героини, где все они вдруг собираются скопом, становится понятно, что их прошлое никуда не делось. Теория забвения, которая всех манит, оказывается нерабочей — ведь всегда есть кто-то, кто будет вечно помнить о тебе то, что ты сам хотел бы позабыть.
Ида Финк. Уплывающий сад. М.: Текст, 2019. Перевод с польского группы переводчиков
Издательство «Текст» продолжает издавать прозу авторов еврейского происхождения, в судьбе которых холокост и Вторая мировая оставили неизгладимый след. Ида Финк — жившая в Израиле польская писательница, проведшая несколько лет в гетто и получившая известность благодаря своим рассказам. Она умерла в 2011 году; большинство текстов из этого сборника были переведены на русский впервые.
Первое, что нужно сразу сказать, — это не книга воспоминаний, а сборник короткой художественной прозы. Рассказы можно было бы назвать хроникой большой войны, ведь действие в них происходит именно в те годы. Вот только сама Ида Финк не хочет быть ни хроникером, ни очевидцем, дающим показания: ей интересны не факты, а тихие человеческие трагедии. Поэтому герои ее всегда находятся на периферии войны, территориально или мысленно; даже находясь в камере, человек не видит сокамерников, потому что думает лишь о своей возлюбленной. Точно так же девушка, живущая в городе, уже с месяц занятом немцами, старательно делает вид, что ничего катастрофического не происходит.
Все, кто оказался загнанным в ловушку, убеждают себя, что всё пройдет. Подобное ненатуральное спокойствие производит устрашающий эффект. Во-первых, потому что так легче поставить себя на место героев; во-вторых, потому что мы не знаем, как сложится судьба каждого из них.