Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Вряд ли отыщется в мире человек, который не знал бы имени Александра Дюма и не читал бы его произведений. С именем Дюма у каждого связано представление о ярком и увлекательном чтении об удивительных, захватывающих приключениях. Дюма еще при жизни стал знаменит и до сих пор является одним из самых популярных писателей мировой литературы. Как верно заметил биограф писателя Анри Клуар, «Имя Александра Дюма принадлежит не только Франции; оно принадлежит Европе, оно принадлежит всему миру». Разносторонне одаренный, Дюма проявил свой талант в нескольких областях — в журналистике, драматургии, переводе, в создании книги о кулинарии, но самое главное — в сочинении романов.
В самом деле, именно романы Дюма переведены на множество языков, по ним снято огромное количество фильмов. А роман «Три мушкетера», может быть, самая популярная книга на свете, во всяком случае, без обращения к «волшебному Дюма» (как назвал его известный поэт Гийом Апполинер) трудно представить себе счастливое отрочество. Андре Моруа утверждал, что современный Робинзон, попав на необитаемый остров, непременно читает роман «Три мушкетера».
И все же любят Дюма не без смущения: писателя склонны причислять к легкой, развлекательной, массовой литературе, которую читательская элита стремится обходить стороной или, по крайней мере, воспринимать, не афишируя свой интерес к ней. Интеллектуалы должны бы интересоваться серьезными, глубокими художественными текстами, а не увлекательными сказками, предназначенными скорее для подростков, чем для взрослых людей. Если большинство современников чрезвычайно высоко ценили мастерство и эрудицию Дюма («сеятелем цивилизации» называл его великий современник и друг Виктор Гюго), то в конце XIX и в течение ХХ века за ним установилась репутация создателя увлекательных, но исторически недостоверных произведений, стилистически небрежно написанных. Научные издания сочинений Дюма долго отсутствовали, их заменяли многочисленные адаптированные, сокращенные, популярные издания, выходящие массовыми тиражами. Только в 2000-е годы во Франции стали появляться текстологически выверенные, солидно прокомментированные публикации текстов Дюма — причем далеко не всех — и исследования его поэтики. Но даже то обстоятельство, что в 2002 году прах писателя перенесли в Пантеон, не изменило склонности многих наших современников считать, будто сделано это было прежде всего по политическим, а не эстетическим соображениям — потомки отдали должное его республиканизму. Как заметил Шарль Гривель, «даже после пантеонизации в конце 2002 г. отец „Трех мушкетеров” продолжает притягивать к себе нечто вроде общественного осуждения». Корифей современной литературы Умберто Эко написал, в частности, о другом популярном романе Дюма, «Графе Монте-Кристо»: «это самый плохо написанный роман всех времен и всех литератур». При всем восхищении талантом знаменитого итальянского писателя, при всем уважении к его широчайшей эрудиции ученого нельзя не заметить, что столь решительное заявление вряд ли справедливо уже потому, что никто не в силах прочесть все романы на свете.
А. Дюма в русском костюме, 1859. Gustave Le Gray / L'Histoire par l'image
За два столетия вокруг Дюма-романиста скопилось немало разного рода мифов. Собственно, каждую крупную фигуру мировой культуры в той или иной мере мифологизируют, но некоторые мифы держатся очень долго и существенно влияют на судьбу сочинителя. Дюма, наверное, самый яркий пример в этом ряду. В России у писателя сложилась особенно двойственная репутация: в советское время романы Дюма, пользовавшиеся большим читательским спросом, можно было приобрести не в свободной продаже, а в обмен на сданную макулатуру, но далеко не все его произведения были у нас известны. В частности, «Письма из Санкт-Петербурга» (1859), «Путешествие по России» (1860) и «Путешествие по Кавказу» («Кавказ», 1859) были полностью переведены и изданы только в 1990-е годы. Связано это было поначалу с тем, что в XIX веке российские власти сомневались в политической благонадежности автора: в начале 1840-х годов он написал «Записки учителя фехтования, или Полтора года в Санкт-Петербурге», в основу которого была положена история декабриста Ивана Анненкова и его возлюбленной Полины Гебль, дочери наполеоновского офицера, которая отправилась за осужденным в сибирскую ссылку. Роман был запрещен в России Николаем I, и только при Александре II писателю был дозволено посетить страну, правда, под полицейским присмотром. С июня 1858-го по март 1859-го Дюма побывал не только в Петербурге и Москве, но и в Угличе, Царицыне, Нижнем Новгороде, Казани, Астрахани, Кизляре, Дербенте, Баку, Тифлисе. Он пробыл в России дольше, чем кто-либо из иностранных путешественников того времени. И при том, что Дюма старался изучать и точно описывать те места, которые он посетил, и к тому же всерьез интересовался русской историей и языком, который начал изучать, при том, что он написал о декабристах даже раньше, чем кто-либо в России, и перевел с русского языка на французский больше, чем кто-либо из его современников-французов, его неприятие тех сторон российской действительности, которые свидетельствовали о политической несвободе (тем более что писатель осмелился давать советы императору о том, как эту несвободу уменьшить), породили стремление властей создать Дюма репутацию несведущего путешественника. К началу ХХ столетия ему уже приписывали такую степень незнания России, что считали его автором выражения «развесистая клюква». Между тем, исследовав тексты мемуаров писателя и его романов о России, а также историю бытования названного выражения, специалисты давно и твердо установили, что, во-первых, Дюма не является его автором — более того, нигде и никогда не употреблял его, — а во-вторых, что фразеологизм «развесистая клюква» вообще родился только в 1900-х годах и первым зафиксированным примером его употребления является пародийная пьеса по роману русского сатирика Бориса Федоровича Гейера «Любовь русского казака» (1910).
К счастью, миф о до смешного плохом знании Дюма России постепенно рассеивается. Но остается другой, более прочно держащийся миф, который разделяют не только отечественные читатели. С упорством, достойным лучшего применения, иные критики повторяют, что в романах Дюма нет ни капли исторической правды, нет «подлинного историзма», как любили говорить в советскую эпоху.
Многое заставляло и заставляет «высоких интеллектуалов» относиться к романам Дюма со снисходительным презрением. Прежде всего — нелюбовь к «промышленной литературе», как назвал ее знаменитый критик романтической эпохи Шарль Сент-Бёв. Такая литература предполагала учитывать читательский спрос, ориентировалась не только на индивидуальное вдохновение, но и на интересы рынка, а стало быть, считал этот критик и его единомышленники, она тем самым демонстрировала дурной вкус.
Играет роль и недоверие к авторству Дюма — по крайней мере, к индивидуальному авторству. Несмотря на то что еще при жизни Дюма его самый активный соавтор Огюст Маке проиграл суд, пытаясь доказать, что он, а не Дюма — подлинный сочинитель «Трех мушкетеров», то и дело в критике повторяются обвинения в присвоении Дюма практически чужих произведений, в отказе считать соавторами своих «литературных негров». А современный испанский писатель Артуро Перес-Реверте даже написал роман «Клуб Дюма» (1993), посвященный доказательству того, что Дюма не был автором романа «Три мушкетера». Один из исследователей творчества Дюма Шарль Гривель считает даже, что преувеличение роли «негров» в сочинении романов Дюма основано на подспудном убеждении, что хорошо писать могут только «белые люди», они-то и пишут для этнического «негра» Дюма. Конечно, помощники Дюма играли важную роль в качестве литературных секретарей, как их назвали бы сегодня: они помогали в сборе материала, иногда — в составлении черновых набросков, которые Дюма преображал до неузнаваемости, но никто из них не обладал тем мощным талантом и воображением, которое было у Дюма. Прав был один из критиков конца XIX столетия, иронически заметив: «Огюст Маке написал великие произведения под именем Александра Дюма, а вот Александру Дюма под именем Огюста Маке не удалось создать ни одного шедевра».
Наверное, каждый, кто читал или слышал о Дюма, помнит фразу, как будто дающую основание для того, чтобы не принимать всерьез его исторические сочинения: «История — это гвоздь, на который я вешаю свои романы». Однако и здесь изыскания специалистов привели к выводу, что Дюма никогда не писал и не говорил этого. Единственный след сходного выражения отыскался в письме Дюма своему другу по поводу его пьесы «Кэтрин Ховард». Сам писатель отделяет ее от исторических драм вроде «Генриха III и его двора» или «Кристины», называя «Кэтрин Ховард» экстраисторической драмой, «произведением, созданным в воображении моей фантазией». Дюма писал о герое этой пьесы: «Генрих VIII был для меня только гвоздем, на который я повесил свою картину». Очевидно, что драматург здесь имел в виду конкретное сочинение (и не роман, а драму), а вовсе не провозглашал общий принцип творчества. Напротив, когда он обращался к размышлениям о задачах писателя, то, выделяя три основных — обучать, развлекать, волновать, — на первое место ставил как раз обучение истории. Специалисты сегодня не без удивления обнаруживают, что Дюма был довольно точен в описаниях тех или иных событий. Сам писатель утверждал в одном из своих романов: «Поэты знают историю так же хорошо, как и историки, — если только не знают ее лучше». И это не лесть писателя самому себе, достаточно привести оценку известного историка Жана Тюлара: «Дюма прежде всего автор исторических романов, которые пробудили призвание огромного количества профессиональных историков. Свобода, с которой он обращался с музой истории Клио, явно преувеличена».
Интересно, что будущий исторический романист вначале не слишком проявлял интерес к французскому прошлому и на предложение прочесть хроники Фруассара, Л'Этуаля, воспоминания кардинала де Реца как-то ответил: «Но ведь история Франции так скучна!». Его первая историческая драма «Кристина» была написана в 1828 году на сюжет из истории Швеции XVII века. Автор отдал ее в театр „Комеди Франсэз”. Пьесу подвергли цензурным переделкам, и, когда ее наконец поставили в 1830 году, она не принесла большого успеха автору. Впрочем, в поисках нового сюжета он уже обратился к «Истории Франции» аббата Анкетиля, «Универсальной библиотеке» Мишо, «Дневнику» Л'Этуаля и в конце 1828 года предложил „Комеди Франсэз” новую пьесу — «Генрих III и его двор». После премьеры пьесы в феврале следующего года, двадцатисемилетний Дюма проснулся знаменитым. Одним из рецензентов пьесы был Стендаль, сравнивший «Генриха III» с «Ричардом II» Шекспира и назвавший постановку этой драмы «самым важным литературным событием зимы 1829 года».
Дюма написал много исторических драм, а многие из своих романов переделывал в драмы. Его сочинения описывают различные эпохи, но главный интерес для него представляют Ренессанс, XVII век, эпоха Французской революции и наполеоновское время. Не случайно он часто цитировал романтического историка Жюля Мишле, называл его «мой учитель, человек, которым я восхищаюсь как историком и, добавлю, как поэтом, превосходящим всех»: основные труды Мишле также были посвящены названным эпохам. В свою очередь, Мишле тоже восторгался писателем, что ясно выражено в одном из его писем: «Я долго испытывал потребность написать вам, выразить то удивление, которое вызвал во мне ваш неисчерпаемый гений, мощный поток вашего воображения. Вы — больше, чем писатель. Вы — одна из сил Природы, и я испытываю к вам столь же глубокую симпатию, какую испытываю к ней самой». Ощущение близости между романистом и историком весьма показательно: специалисты не без удивления обнаруживают, что исторические романы Дюма адекватны историко-политической мысли его времени.
По мнению современной критики, Дюма играет фундаментальную роль в зарождении у читателей исторического воображения. Любопытно, что сам писатель ясно осознавал это, написав в романе «Соратники Иегу» (1857): «…мы смеем думать, что научили Францию истории больше, чем какой-либо из историков». Не следуя буквально только известным историческим фактам, пуская в ход мощное воображение, Дюма весьма тщательно изучал исторические документы, воспоминания, хроники, вдохновлялся историческими концепциями Вико и Мишле, осуществлял своего рода универсальный проект описания исторических событий от античности до 60-х годов XIX века — такова хронология сюжетов сочинений Дюма от «Цезаря» до «Прусского террора».
Первая страница рукописи «Графа Монте-Кристо». Villers-Cotterêts-Musée Alexandre Dumas
Но значение Дюма не сводится только к оригинальному развитию жанра исторического романа: как и других романтиков, его интересует прошлое как объяснение настоящего, а лучшие романы о современности — «Граф Монте-Кристо», «Парижские могикане» — расцениваются сегодня как лаконически сжатая, но от этого еще более художественно яркая вариация «Человеческой комедии» Бальзака. По мнению многих литературоведов, «Граф Монте-Кристо» — лучший роман Дюма, появившийся в середине переломного для жанра романа-фельетона десятилетия, в 1844—1845 годах. Произведение сводит воедино и наглядно воплощает поэтику романтического исторического романа (включая в себя одновременно «наполеоновскую», «морскую» и «восточную» тематику), приключенческого романа и популярного романа-фельетона. Генезис сюжета свидетельствует о том, что Дюма переработал в нем исторический материал (записки адвоката Ж. Пеше, врача-отравителя Э. -С. Кастена), семейные предания (историю маркиза Монте-Кристо, деда Дюма) и собственные впечатления от путешествия на остров Монте-Кристо, сплавляя в единый сюжет, подобно романтическому историческому романисту, историко-мемуарный, легендарный и личностный пласты. В результате он создал роман, главный герой которого становится универсальным типом «благородного мстителя», какового можно перенести в другое время, другую страну, сохранив суть этого персонажа-мифа. Вспомним, хотя бы сериалы «Граф Крестовский» или «Фаворский», действие которых перенесено в Россию 80–90-х годов ХХ в.
Однако для большинства читателей Дюма — прежде всего автор «Трех мушкетеров». Триумф сопровождал уже первую публикацию романа во Франции в журнале «Сьекль» (с 14 марта по 11 июля 1844 года), и до сегодняшнего дня этот роман сохраняет для читателей свою притягательность. Может быть, менее популярны, но не менее важны для понимания исторической концепции автора и два последующих романа с известными героями — Атосом, Портосом, Арамисом и д’Артаньяном — «Двадцать лет спустя» (1845) и «Виконт де Бражелон, или 10 лет спустя» (1846–1850).
Дюма любил свою трилогию. Когда он участвовал в выборах после революции 1848 г., то так представлял свою кандидатуру избирателям: «Я — автор «Мушкетеров», то есть одной из самых французских по своему колориту книг, которые только были в нашей литературе». Претензии того, кого мы могли бы назвать сегодня литературным секретарем писателя и чья помощь Дюма в этом качестве была действительно неоценимой — Огюста Маке, — зиждились прежде всего на стремлении доказать, что именно он был автором «Трех мушкетеров» — именно «Трех мушкетеров»: поэтому он заявляет, что «Мемуары д'Артаньяна» Куртиля де Сандра — это его находка (а формуляр марсельской библиотеки свидетельствует, что эту книгу нашел и читал как раз сам Дюма), поэтому он публикует свою версию главы «Миледи» и, как верно заметил Андре Моруа в романизированной биографии «Три Дюма», делает это напрасно, поскольку тем самым еще более наглядно доказывает, насколько он уступает Дюма в искусстве романиста и насколько самостоятелен Дюма в разработке сюжета. Но не только в верном воссоздании исторической обстановки и не только в увлекательности приключенческой фабулы, а именно в д’Артаньяне и его друзьях-мушкетерах сосредоточено наибольшее обаяние романа и кроется секрет его нетривиальности (отделяющей книгу от массовости в ее современном понимании): создание этих воистину «вечных» образов, стоящих в одном ряду с Дон Кихотом, позволяет французскому романисту совершить своего рода художественно-антропологические открытия, расширить наше знание о человеке.
В очерке «Дюма-отец», написанном в 1919 году (хотя изданном только в 1930-м), Александр Куприн выражал удивление в связи с тем, что «Дюма и до сих пор считается у положительных людей и у серьезных литераторов легкомысленным, бульварным писателем, о котором можно говорить лишь с немного пренебрежительной, немного снисходительной улыбкой». «А между тем, — продолжает далее автор очерка, — его романы, несмотря на почти столетний возраст, живут, вопреки законам времени и забвения, с прежней неувядаемой силой и с прежним добрым очарованием, как сказки Андерсена, как „Хижина дяди Тома”, и еще многим, многим дадут в будущем тихие и светлые минуты».
Задумаемся, стоит ли ценить Дюма только потому, что он оказался вовсе не так уж несведущим в тех исторических событиях, которые описал в своих романах? Быть может, стоит согласиться с Вайлем и Генисом, заметившими: «Что бы там ни говорили, в литературе важны не благие намерения автора, а его способность увлечь читателя выдумкой. Иначе бы все предпочитали Гегеля „Графу Монте-Кристо“». Признаемся, что богатое воображение и увлекательность — вовсе не отрицательные свойства настоящей литературы. Творчество Александра Дюма доказывает это весьма убедительно.