Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Великий русский писатель Дмитрий Горчев очень любил книжки Николая Носова о приключениях коротышек из Цветочного города. Время от времени он озорно рассказывал о них у себя в жж, добавляя для красоты матюги — ну прямо как Незнайка, который не мог нарисовать портрет товарища без градусника вместо носа или ослиных ушей вместо обычных. Вот, например:
«В книге Незнайка-в-солнечном-городе был такой Пачкуля Пестренький. У него было только два жизненных принципа: Никогда не умываться и Ничему не удивляться. А в остальном он был совершеннейший [негодяй].
Когда все они приехали в неприятный солнечный город и поселились там в гостинице, то утром Незнайка с этой, Кнопочка ее, кажется, звали, вышли из ванной комнаты [прифигевши], потому что им там автомат помыл голову, расчесал и уложил.
А Пестренький вышел наоборот кислый: ну и [фигли], говорит, написано „одеколон“, и брызгает одеколон, вот если бы брызгали чернила, тогда да, тогда бы было концептуально, а так [обман] это все, поехали отсюда поскорее.
Очень прекрасная книжка, хотя Незнайка на луне гораздо лучше».
Фанатский спор (мне вот первая книга больше нравится) устраивать не будем. Вспомним лучше, что в 2024 году первому книжному изданию «Незнайки» исполняется 70 лет. Чем не повод вычитать из нее что-нибудь новенькое? Конечно, если получится.
За минувшие годы чего только не обнаруживали читатели в текстах Носова. С некоторых пор даже объявили писателя пророком — с каждым фантастом и сказочником такое рано или поздно случается. Говорящие компьютеры, роботы-пылесосы — это все понятно, но вот недавно кто-то подметил, что Николай Николаевич предсказал соцсеть, которую у нас с некоторых пор принято называть «запретграм». А точнее, фильтры, используемые для коррекции изображений, и, как следствие, сведения внешнего облика к общим стандартам.
Сравните примочки запретграма со следующим отрывком из «Приключений Незнайки», в котором описываются рабочие будни художника Тюбика:
«Всем обязательно хотелось быть самыми красивыми. И напрасно Тюбик доказывал, что каждый красив по-своему и что даже маленькие глаза могут быть тоже красивыми. Нет! Все малышки требовали, чтобы глаза обязательно были большие, ресницы длинные, брови дугой, рот маленький. <...>
Тюбик решил сделать так называемый трафарет. Взяв кусок плотной бумаги, он прорезал в ней пару больших глаз, длинные, изогнутые дугой брови, прямой, очень изящный носик, маленькие губки, подбородочек с ямочкой, по бокам парочку небольших, аккуратных ушей. Сверху вырезал пышную прическу, снизу — тонкую шейку и две ручки с длинными пальчиками. Изготовив такой трафарет, он приступил к заготовке шаблонов.
Что такое шаблон, сейчас каждому станет ясно. Приложив трафарет к куску бумаги, Тюбик мазал красной краской то место, где в трафарете были прорезаны губы. На бумаге сразу получался рисунок губ. После этого он прокрашивал телесной краской нос, уши, руки, потом темные или светлые волосы, карие или голубые глаза. Таким образом получались шаблоны.
Этих шаблонов Тюбик наделал несколько штук. Если у малышки были голубые глаза и светлые волосы, он брал шаблон с голубыми глазами и светлыми волосами, добавлял немножечко сходства, и портрет был готов. Если же у малышки были волосы и глаза темные, то у Тюбика и на этот случай имелся шаблон».
Тюбик. Иллюстрация В. Клюжева
А вот уже мое собственное наблюдение (по крайней мере, встречать его ранее не доводилось): в главе «В гостях у Смекайлы» первой книги Носов знакомит читателя с техникой вербатима.
Смекайло — продвинутый писатель из города Змеевка, который пользуется машиной под названием «бормотограф». Это такой диктофон размером с чемодан, способный, как несложно догадаться, записывать и воспроизводить звук. Чтобы начать работу над текстом, Смейкайло приходит к кому-нибудь в гости, невзначай забывает там бормотограф, а после прослушивает результат и, если он кажется ему интересным, пишет на его основе повесть или даже роман.
«- До чего же это все просто! — воскликнул Шпунтик. — А я где-то читал, что писателю нужен какой-то вымысел, замысел...
— Э, замысел! — нетерпеливо перебил его Смекайло. — Это только в книгах так пишется, что нужен замысел, а попробуй задумай что-нибудь, когда все уже и без тебя задумано! Что ни возьми — все уже было. А тут бери прямо, так сказать, с натуры — что-нибудь да и выйдет, чего еще ни у кого из писателей не было».
Понятно, что Носов ерничает, но, как мне кажется, напрасно. Во-первых, не такое уж это и простое дело — возня с вербатимами. Одна только расшифровка хотя бы пары часов живой речи со всеми ее «э-э» и огрехами записи может довести до белого каления — как говорится, плавали, знаем. Во-вторых, расшифрованное потом еще надо отредактировать, отобрать главное, переработать так, чтобы получилось действительно интересно. Правда, в «Незнайке» не упоминается, что Смекайло пытается все это делать, но если пытается, то без всяких шуток честь ему и хвала.
Что касается на первый взгляд пародийного тезиса «бери с натуры — что-нибудь выйдет, чего еще ни у кого не было» — так что же тут плохого? Как по мне, звучит замечательно. Или это только художникам можно писать с натуры, а писателям почему-то нельзя?
Вообще, уже давно можно заметить, что в своих «наездах» на авангард Носов не столько очерняет, сколько пропагандирует (уж не намеренно ли?) эксперимент и творческую свободу. В главах про Незнайку-музыканта, Незнайку-художника и Незнайку-поэта столько жизни и радости творчества, что остается лишь пожалеть о косности остальных коротышек, которые не готовы принять, что живут рядом с одним из непризнанных гениев XX века.
Кто-то скажет, что рифмовать палку с селедкой и выдумывать неологизмы вроде «шмакля» или «рвакля» — не поэзия. Но вы вспомните, какую утилитарную ерунду, штампуемую поэтессой Самоцветиком, представители «богемы» Тюбик с Гуслей называют «хорошими» стихами:
«Я поймала комара.
Та-ра, та-ра, та-ра-ра!
Комаришку я люблю,
Тру-лю-люшки, тру-лю-лю!
Но комарик загрустил.
Жалко комаришку.
Нет, поймаю я себе
Лучше муравьишку.
Муравьишка тоже грустен,
Тоже любит погулять…
Хватит с ними мне возиться —
Надо книжку почитать.
— Браво, браво! — воскликнул Тюбик и даже в ладоши захлопал.
— Очень хорошие стихи, — одобрил Гусля. — В них говорится не только о комаре, но и о том, что надо книжку читать. Это полезные стихи».
Ну и в каком месте это лучше, чем «Знайка шел гулять на речку, перепрыгнул через овечку»?
К слову, интересно, что друзья Незнайки возмущаются не столько формой его стихов, сколько «неправдивым» содержанием, словно понятие вымысла для них недоступно. Как будто здесь Носов, шутя, отсылает нас к мифу о гибели Орфея.
Помнится, по одной из версий менады растерзали поэта из-за того, что интерпретировали его музицирование буквально, на свой вакхический лад, как сигнал к любви и развлечениям. А Орфей такой: «Нет-нет, это чистое искусство». Какое такое чистое искусство, товарищ Орфей? Мы утюга не глотали, ни холодного, ни горячего. И вообще, кто вам сказал, что вы поэт, а не тунеядец? Ах, вы полагали, что это от Бога...
Нет, как хотите, но «палка — селедка» — готовый манифест вроде «дыр бул щыл», «Вероломство образов» Магритта, переведенное в моностих. Скинем неприкрытые бледные ноги и внезапно закончившийся диван с корабля современности. Мы не пироги, а пироги не мы, а селедка — палка, а палка — селедка!
Смекайло. Иллюстрация В. Клюжева
Как художник Незнайка, увлеченный сюрреалистическими шаржами на товарищей, может быть, не так интересен, зато в качестве музыканта он один стоит целой «Поп-механики». Единственная существенная проблема в том, что под напором общественного мнения он быстро сдается:
«— Да перестань ты! — набросились на него все малыши. — Уходи отсюда со своей противной трубой!
— Куда же мне уходить? <...>
— Ну, иди на улицу, там тебя соседи услышат.
Незнайка пошел на улицу и стал играть возле соседнего дома, но соседи попросили его не шуметь под окнами. Тогда он пошел к другому дому — его и оттуда прогнали. Он пошел к третьему дому — его стали и оттуда гнать, а он решил им назло играть и играть. Соседи рассердились, выбежали из дома и погнались за ним. Насилу он убежал от них со своей трубой.
С тех пор Незнайка перестал играть на трубе.
— Моей музыки не понимают, — говорил он. — Еще не доросли до моей музыки».
Правильно, не доросли — но нельзя опускать руки: надо «доращивать». Как иначе мы получим новую, воспитанную публику и нового Тосинори Кондо?
Неслучайно одна из лучших интерпретаций «Незнайки» именно музыкальная — спектакль «Приключения Незнайки» и альбом «Незнайка» Петра Мамонова и группы «Звуки Му». Вокал Мамонова, озвучивающий носовский текст, позволяет взглянуть на первоисточник совершенно иначе — это уже совершенно точно не выпад против авангарда, а голос в его пользу.
Но вернемся в гости к Смекайле, у которого с инженерами Винтиком, Шпунтиком и примкнувшим к ним Бубликом состоялся любопытный спор:
«— Хе-хе! Эти изобретатели — все чудаки. Ну скажите, пожалуйста, к чему все эти откидывающиеся столы, открывающиеся шкафы, опускающиеся гамаки? Мне, например, гораздо приятнее сидеть на обыкновенном удобном стуле, который не подскакивает под вами, как только вы встали, или спать на кровати, которая не ездит подо мной вверх и вниз. К чему это, скажите, пожалуйста? Кто может заставить меня спать на такой кровати? А если я, так сказать, не хочу! Не желаю?
— Да никто ведь и не заставляет вас, — сказал Бублик. — Шурупчик — изобретатель и старается усовершенствовать все, что под руку попадется. Это не всегда бывает удачно, но у него много полезных изобретений. Он мастер хороший».
Казалось бы, эта же самая логика должна работать и для искусства, но почему-то не работает. Нет такого, что Знайка, например, отказывается идти на концерт современной музыки, потому что она для него непривычна и напоминает неудобную кровать, а Гусля ему объясняет: «Конечно, у современных музыкантов не все бывает удачно, но они заняты творческим поиском, и это очень важно для развития искусства. Его, как и науку, тоже надо развивать».
И все же энтузиасты вроде Смекайлы продолжают гнуть свою линию. Непонимание и насмешки со стороны сограждан лишь раззадоривают:
«[Из бормотографа] раздался смех. Кто-то закукарекал, кто-то замяукал, залаял. Потом кто-то заблеял овцой. Кто-то сказал: „Пустите меня, я покричу ослом“. И начал кричать: „И-о! И-о...“ А теперь жеребенком: „И-го-го-го!“ Снова раздался смех.
— Вот видите... то есть слышите? — развел Смекайло руками.
— Да, из этого не много возьмешь для романа, — рассудительно сказал Винтик.
— Я вам открою секрет, — сказал Бублик Смекайле. — В городе уже все знают про этот бормотограф и, как только вы уйдете, нарочно начинают кричать в эту машинку разную чепуху.
— Зачем же кричать чепуху?
— Ну, вы хотели перехитрить их, а они перехитрили вас. Вы хотели подслушивать, что говорят без вас, а они сообразили и нарочно пищат да хрюкают, чтобы посмеяться над вами.
Смекайло насупился:
— Ах, так? Ну ничего, я перехитрю их. Буду подсовывать бормотограф под окна. Эта машинка еще себя оправдает».
И машинка оправдала себя будь здоров: во всяком случае, вербатимный театр и прочий «док» сегодня на коне, а разнообразный нон-фикшн приходится разгребать лопатами. И понятно, что Незнайка в наше время — это, конечно, никакой не глупыш и не тунеядец, а настоящий интуитивный обэриут, фри-джазист и другие хорошие слова. И любить его за это хочется еще больше, чем раньше.
Незнайка. Иллюстрация В. Клюжева
Так что, если Николай Николаевич Носов и в самом деле планировал урезонить экспериментаторов и «профанов», вышло у него совершенно иное. Сбить художника-новатора с пути «Приключения Незнайки» не в состоянии — напротив, эта замечательная книга способна лишь вдохновлять.