Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
— Как сформировался библиофил Валентин Тагильцев?
— Каноническим библиофилом, собирающим книжные редкости, я никогда не являлся и не являюсь до сих пор. Для меня это прежде всего собирание тех книг, которые я читаю. И редкости, которые есть в моей библиотеке (а их достаточно много все-таки — не то что несколько десятков, а несколько сотен), они как книги для чтения, а не для коллекции. Более-менее быстрое собирание этих книг в мою библиотеку началось в 1960-е годы — когда появились свои деньги, когда я начал что-то зарабатывать сам.
— А сколько вам лет?
— Я 1944 года рождения, мне сейчас 79 лет. Я окончил среднюю школу и поступил сначала в 1961 году в книготорговый техникум на дневное отделение, а потом перевелся на вечернее отделение и пошел работать. Устроился я в «Ленкнигу» и сразу попал в букинистический магазин, который тогда открылся на Васильевском острове, — магазин № 40 на Первой линии. Причем открылся он с известным товароведом, Николаем Победоносцевым. Я там был принят в качестве младшего продавца и работал в этом магазине с 1964 по 1969 год, сначала продавцом, а потом уже товароведом. Первые серьезные книги в моей библиотеке появились как раз тогда, я тратил на них бóльшую часть зарплаты.
Наш дом был без наследственных книг. Потому что происхождение семьи было рабоче-крестьянское, можно сказать — пролетарско-революционное; никаких книг у моих дедушек и бабушек со стороны матери не было, хотя они были достаточно известными революционерами, а со стороны отца были крупные специалисты-инженеры, которых я почти не знал, и от них никакого интеллектуального имущества мне тоже не досталось.
Но карманные деньги, копейки, которые мне отец давал на завтраки, или какие-то праздничные, подарочные деньги от бабушек, я тратил на книжки. Жил я тогда на Фонтанке, 58, и рядом была Книжная лавка писателей, где, естественно, кроме обычных отделов, был и отдел старой книги. Вот эти копейки я приносил туда и какие-то дешевые книги по своим детским интересам покупал.
Экслибрис В. В. Тагильцева. Фото: Артем Фаустов
— Впервые встречаю человека, который окончил книготорговый техникум. До какого времени существовало это учебное заведение?
— По-моему, до конца восьмидесятых годов (на самом деле до 2006 года. — А. Ф.). Он был на Петроградской стороне, на Большом проспекте. Всего этих техникумов было в Союзе два: московский и ленинградский. В Питере была еще книготорговая школа, которая выпускала продавцов книжных товаров. И книготорговое отделение было в Институте культуры им. Крупской.
— Чему там обучали? Какие были дисциплины?
— Помимо общеобразовательных дисциплин, там были, например, «общая организация торговли», «книжный ассортимент», более подробная, чем обычно, история литературы, «история издательского дела», ну и «бухгалтерское дело». Вот такой круг специальных предметов. Я получил красный диплом, что мне позволило сдавать только один экзамен. На следующий год после окончания техникума я поступил в университет на юридический факультет. На вечернее отделение, правда, но я одновременно работал и учился.
— Получается, вы уже в школе знали, что хотите заниматься книжным делом?
— В принципе да.
— А кто вам привил это? Или как-то само сложилось?
— Привили мне книги.
— Ну с книгами нужно было где-то встречаться. Вот лично мне привили книги, которые были дома и достались от родителей, бабушек и дедушек.
— Я жил на Фонтанке — через один дом от меня была районная детская библиотека, в моем квартале была школьная детская библиотека, через один квартал от меня было детское отделение Публичной библиотеки, а в следующем квартале была библиотека Маяковского, куда я тоже был записан. Можно сказать, что это были мои домашние библиотеки. Поэтому я могу подписаться под чужими словами: «Всему хорошему во мне я обязан книгам».
Кстати говоря, у меня есть однокашник (он сейчас живет в другой стране), который тоже вместе со мной учился в техникуме, который не имеет и не имел никогда домашней библиотеки, но который больших постов в книжной торговле достиг и который тоже может с гордостью повторить, что всему хорошему он обязан книгам, но с другим смыслом. Вы можете понять, какой это смысл.
— Наверное, антикварными книгами занимался?
— Нет, он занимался только новыми книгами, но они помогали ему хорошо жить. Я, наоборот, так сказать, ущемлял себя в этом смысле. Но зато у меня появлялись книги и с его помощью тоже.
— Вернемся к вашей работе в букинистическом магазине № 40.
— Он дал мне очень хорошую практику, тем более что рядом со мной находился один из самых лучших специалистов — Победоносцев. Он работал во многих букинистических магазинах много лет, практически всю жизнь. До магазина № 40 — в магазинчике на Васильевском же острове, на Средней линии, буквально за углом, в том же квартале. Магазин тот был известен под названием «Магазин трех Николаев». Там и директор, и товаровед, и еще один продавец — все были Николаями. А позже он ушел в Книжную лавку писателей, где был товароведом уже до самой смерти.
А когда я учился в техникуме, то практику проходил в знаменитом магазине № 61 у самого крупного нашего букиниста Наумова Ивана Сергеевича. Вот там он меня многому научил.
— Вы упоминали организацию «Ленкнига». Что она собой представляла?
— Это централизованная государственная организация, которая имела, во-первых, книжную базу, централизованно закупавшую книги всех издательств, во-вторых, библиотечный коллектор, что снабжал все библиотеки Ленинграда и Ленинградской области, и, в-третьих, она снабжала все магазины, распределяя самолично через руководителя «Ленкниги» литературу по магазинам. То бишь все происходило по личному распоряжению: тому магазину я дам столько-то дефицитных книг, а тому —столько-то. Распределяли так: выполняют планы реализации — давали нужное количество хороших книг, которые быстро продавались; если кто-то не вытягивал — быстро перебрасывали ему с базы на реализацию получше литературу, чтобы в последний день они выполнили план и можно было бы выдать зарплату.
— Фондами старых книг они тоже распоряжались?
— Да. Сначала в системе «Ленкниги» это были обычные номерные магазины, которые занимались также букинистическими изданиями. Потом внутри «Ленкниги» организовали отдельно букинистическое направление со своей организацией, что, естественно, помогло, во-первых, централизовать, а во-вторых, держать под контролем его работу. Причем эта работа осуществлялась под контролем не только финансовой и торговой организаций, но и политической кагэбэшной. Вот надо сказать, что на этом политическом контроле я и погорел, когда уже в 1978 году вернулся опять в «Ленкнигу». Вернулся после того, как в 1969-м уволился и, окончив университет, ушел в таможню служить по юридической линии. Причем занимался я там отчасти тоже книжными делами, поскольку на мне лежал контроль за провозом ценностей, и в том числе печатной литературы.
Сначала два года работал магазине № 111 в Купчино, потом меня назначили директором магазина № 34 на Московском проспекте, в районе метро «Электросила». Директором я проработал всего год — возник конфликт с Комитетом государственной безопасности по следующей причине: у меня была связь с человеком, который занимался самиздатом, причем самиздатом не политическим, а эмигрантской литературы и литературы Серебряного века. Печатал он в основном то, что выходило в тамиздате. Это был Евтушенко, например сборник «Качка», изданный в Англии или в Соединенных Штатах, не помню точно. Это было собрание сочинений Гумилева —вашингтонское, камкинское. Это были издания Солженицына. Это были издания прозы и поэзии Цветаевой. Это книги Булгакова, которые там уже переиздавались, а у нас вообще не издавались тогда еще. Человек тот работал в одном из учреждений, где находились копировальные автоматы, которые были в тот период на строгом учете — запирались, были учетные листы, в общем достаточно строго. Но ему, поскольку он был ответственен за эти машины, все сходило с рук до поры до времени.
В. В. Тагильцев во время работы директором магазина № 34. Фото из личного архива
— Как его звали? Сейчас можно об этом говорить?
— Его фамилия была Панормов. Он проходил по процессу, который являлся последним в СССР по таким делам. У вас во «Все свободны» была книга один раз даже в уценке, где есть описание того процесса. Я сейчас просто не помню, она там у меня наверху стоит, за ней надо по лесенке лезть.
Так вот, он распечатывал те книги, переплетал и продавал, по, на мой взгляд, очень умеренным ценам. Я, во-первых, пользовался, покупал себе довольно много у него (и будучи директором магазина, и до этого). Во-вторых, я кое-какие свои книги тоже ему давал на копирование, потому что у меня были в тот период, естественно, западные издания. В-третьих, у него попадались книги, которые ему после перепечатки не нужны были, — я их у него покупал или обменивал, давал другие, то бишь пополнял таким образом свою библиотеку или в копиях, или в оригиналах.
Он споткнулся на чем? Жил он в коммунальной квартире и весьма небрежно относился к тем бракованным листам, которые ему попадались при брошюровке. Он их комкал и в общий квартирный мусор выбрасывал. Но нашелся любопытный сосед, который, посмотрев, что это за мусор выбрасывается, отнес его куда следует. Там товарищи разобрались. Повязали. Процесс. Определили срок. Человек полностью раскаялся, сознался, сказал, что, как и кому продавал, у кого что получал, — и меня привлекли в качестве подозреваемого. Допрашивали. Пытались квалифицировать мне способствование в распространении антисоветских изданий. Но, поскольку я сам по профессии юрист, ничего этого не получилось.
В конечном счете меня привлекли в качестве свидетеля, хотя никаких показаний против него я не дал. Ну и вызвали в суд в качестве свидетеля. В суд я не явился, в связи с чем в мой адрес вынесли частное определение. Частное определение в суде не оглашается — оно приобщается к делу. Но в результате меня вызвали в Комитет государственной безопасности, в районное отделение на Московском проспекте, и начали проводить беседу. «Мы вот понимаем, что вы не виноваты, но вы, наверное, в курсе, что эти дела нехорошие, и мы бы хотели, чтобы вы помогали нам в раскрытии подобных нехороших дел». Я говорю: «Я понимаю, что все это нехорошо очень, и единственное, что могу сказать, что вы бы могли просматривать книги, которые в букинистических магазинах продаются, найти, где в старых изданиях допечатаны утраченные листы, и узнать тогда у людей, где же они такие допечатки делают. Вот все, чем я могу вам помочь». С вербовкой у них ничего не вышло.
После этого ко мне неожиданно в магазин нагрянула ленкниговская комиссия. Проверяют фонды и находят две книги, которые не подлежат продаже по горлитовским, то есть цензорским, спискам. Покупка подобных книг могла произойти только с разрешения и по запросу специальных организаций, которые имеют эти запросы для своих спецслужб. В противном случае — это грубейшее нарушение горлитовских правил, и должно следовать какое-то наказание. Какое? Это, так сказать, на усмотрение администрации. И обнаружили две книги. Одна Сергея Малашкина. Классик советской литературы, вещи в этом сборнике вполне издаваемы и публикуемы и тогда, и позже. В чем там нарушение? Трудно сказать. Просто она в списке горлитовском находится. На мой взгляд, там нарушение единственное — в одной из иллюстраций изображение помещения, кремлевского по-моему, и портрет Ленина в искаженном таком виде. Больше ничего в этой книжке крамольного нет. Вторая по какой-то причине — издание фольклора, автор, видимо, был репрессирован. Причем эти два издания были оформлены товароведом, и принимал фонды старший продавец без моего ведома. Я и духом не мог знать, что эти книги попали в многотысячный фонд магазина.
— По сути дела, они создали видимость законного увольнения?
— Да! А обжаловать я это решение об увольнении по статье не мог, потому что моя должность входила в список номер 1 — то есть без санкции профсоюза и без права обращения в суд. Вот такая петрушка.
— Это какой год был?
— Это был 1978 год, ноябрь месяц. Ну дальше я уже книгами занимался просто как частное лицо. Естественно, покупал и продавал. А по части издательской — участвовал финансово. Особенно в девяностые годы, кто-нибудь из знакомых говорил: «Вот есть такая возможность подзаработать — издать хорошую книгу». Ну кто откажется от возможности подзаработать, да еще на хорошем деле?
— Вы сказали, что вы покупали и продавали. Ведь была целая прослойка людей, которые занимались подобным... Даже в песне поется: «Продает пластинки и старые книги». Как это происходило?
— Началось это в 1960-х годах в самом центре города — на Литейном проспекте, в садике за «Академкнигой».
— А где же еще, если не на Литейном проспекте!
— Литейный проспект — всегда самое книжное место было, и все книжники встречались там. Сначала это было достаточно спокойно: люди там встречались — так, поговорить, обменяться. Никто на это не обращал внимания до поры до времени, пока не начали образовываться так называемые народные дружины, которым до всего стало дело. Они везде разгуливали, начали заглядывать в этот садик в поисках хулиганов, пьяниц, которых там почему-то не оказалось (даже пьяниц), а оказались люди с какими-то непонятными разговорами и какими-то книжками.
— У меня отец ходил с повязкой «дружинник» и приходил бухой оттуда. Они точно не искали пьяниц, а сами выпивали.
— Рядом три самых крупных букинистических магазина — угол Маяковского и Невского, Победоносцев там в это время работал; потом знаменитый Степанторг и магазин Пашнова на углу Литейного и Жуковского. (И Степанов, и Пашнов были впоследствии осуждены по громким делам.) Сам бог велел людям с антикварными книжками туда приходить. Сначала только со старыми книгами, а потом уже, когда наступил дефицит и талончики всякие разные, и возник интерес к книгообмену, появились и новые книжки там.
Там действительно были интересные люди, которые могли и показать старые книги, и рассказать о них. Я завел знакомства с теми, кто доставал для меня книги. Ну а когда люди достают книги, они начинают учить: как и где достать еще. Конечно, из головы сейчас многие имена исчезли. В голове сохраняется уже более поздний период, семидесятые — восьмидесятые годы, вот Юрка Чернов, с которым я очень хорошо был знаком, и Ладыгин — Зеленая шляпа.
Протокол обыска у Валентина Тагильцева, произведенного сотрудниками КГБ в марте 1978 года. Фото: Артем Фаустов
— Зеленая шляпа?
— А он ходил всю жизнь в зеленой шляпе такой и знаком был по этому прозвищу. Почему я знаю его по фамилии? Дело в том, что, когда на Первой линии я работал, особенно когда товароведом был, все эти люди туда же и приходили. Но не только для того чтобы покупать — а на перехвате стоять. Делились на покупателей и на перехватчиков. Достаточно много серьезных людей среди таких холодных книжников, которые на перехвате стояли. А многие даже и не мелькались в садиках и других общепринятых местах. Средь них наиболее крупным, я считаю, был такой старичок тощий, где-то похожий на персонажа Ильфа и Петрова, — Ярослав. Он занимался только уникальными старыми книгами, от него я очень много редких, чрезвычайно редких поэтических сборников получил. Например, несколько сборников Пяста в великолепнейшем состоянии, которые не попадались и до сих пор не попадаются совсем. Или, например, «Розу на кладбище» Шенгели — книгу, которая была уничтожена. Или «Гимназические годы» Всеволода Рождественского, которая была автором тоже уничтожена. О нем (Ярославе. — А. Ф.), кстати, мало кто вспоминает, потому что он, занимаясь такими уникальными книгами, и среди клиентов держал только людей, так сказать, высокого уровня.
А когда-то к нашему магазину № 40 прилип один из холодных книжников, Володя Шкандин. Он, помимо купли-продажи книг, занимался созданием своей библиотеки, особенно он увлекался Ремизовым, у него было самое большое собрание подлинников Ремизова, как с автографами, так и без. И дореволюционные, и эмигрантские издания. Они хранились у него в двух больших армейских оружейных ящиках. Кстати, он дружил с поэтом Борисом Чичибабиным, оттуда я получил себе в библиотеку книгу Чичибабина с автографом. Какое-то время Шкандин работал у нас книгоношей, то есть получал книги по накладным и продавал их на стороне вполне официально. А после моего ухода его приняли в наш магазин товароведом, поскольку он был весьма компетентен в оценке антикварных книг, особенно по части Серебряного века. Человеком он был знающим, но пьющим и довольно скользким в плане купить-продать, и, естественно, долго он на этой должности не удержался. После смерти его большая коллекция книг бесследно растворилась, ее распродала его жена, тоже пьющая.
— Итак, появились дружинники — стало уже небезопасно?
— Да, специальные налеты делали. Если видели: у человека в руках книга и рядом стоят другие люди — просто хватали, заламывали руки и тащили в местный опорный пункт, там разбираться. Я ни разу туда не попал, но людей затаскивали и отбирали книги просто-напросто.
— Наверное, переместились с Литейного куда-то?
— Поначалу просто разбегались, уходили на улицу, по улице фланировали, пережидали какое-то время, возвращались потом. Какого-то другого в центре города места не было. Но когда постоянные налеты начались, то стали искать другие места в отдалении. В Дачное перебирались, в Сосновку — там уже это начало какие-то бóльшие масштабы принимать.
— Это, получается, в семидесятые было?
— Да, это уже началось в семидесятые.
— Там собирались большие группы людей?
— Да, большие. В Дачном, например, между новостройками и аэропортом за так называемой трубой стали люди собираться. За Автово, где проспект Ветеранов, и еще левее, если смотреть в сторону Красного села, шло шоссе, а за ним большая труба, и за трубой начиналось пространство пустынное, болотистое. Вот в этом болотистом пространстве за полями начали собираться люди. Раскладывали книги прямо на траве, на каких-то делюшках, коврики расстилали или раскладывали чемоданчики и показывали книги и обменивались, продавали — по-разному, кто как. И там не то что десятки, подчас и сотни людей собирались.
Один раз там меня милиция забрала, причем когда я еще по шоссе шел туда с чемоданчиком с книгами. Привезли в отделение, забрали чемодан, составили акт, потом я, поскольку все-таки был юрист, затребовал все назад, и мне вернули мое имущество без каких-либо последствий, потому что все это было незаконно, а задержание вообще было не в черте города. Попадал я в облавы и там, где болотистая местность. И мы убегали от этих облав буквально вот в трясинки такие мокрые, куда ни милиция, ни дружинники не совались. Причем перед началом облавы они приходили сначала в штатском, гуляли там, затем подавался сигнал, приезжали уже в форме и с повязками. А потом они уже стали без всяких повязок и значков хватать людей.
— Переместимся в восьмидесятые годы. Вот уже закат Советского Союза, смерть Брежнева, Афганская война... Многое начинало меняться. Был создан, например, рок-клуб, мы все знаем, под эгидой КГБ. Им надоело бегать с облавами, они решили, что будут лучше наблюдать прицельно...
— Тут надо сказать, что, помимо книг, я имел еще отношение к художникам. В КГБ тогда решили взять под контроль художников и начали разрешать им выставки. Появилась Газаневская культура так называемая — выставки художников-нонконформистов под контролем. Это и выставки Георгия Михайлова, квартирные выставки группы «Алеф», — и полуразрешенные, и разрешенные. То же самое решили сделать и с книжниками: открылась «Водонапорная башня» — клуб Водоканала.
— Там ведь была первая книжная ярмарка, на Шпалерной улице?
— Да. Там разрешили каким образом. Открыли при этом клубе видеосалон — видеосалоны тогда открывались по всему городу. Люди якобы приходили на сеанс, платили один рубль, но приходили они не на фильм, а для того, чтобы занять там место. Когда фильм кончался, зажигали свет, люди открывали свои чемоданчики, портфели, раскладывали на сиденьях книги и начинался книгообмен и продажа. И на протяжении нескольких часов продолжалась эта книжная катавасия. Сначала это было в одном зале, где видеомагнитофон, после сеанса. Потом, когда на это администрация стала смотреть сквозь пальцы, они разрешили подняться на второй этаж, где были другие помещения, комнаты поменьше. Когда и это сошло с рук, начали с утра впускать людей уже не на фильм, а во все залы — кто где хочет занимать какие угодно места. Там были какие-то стулья, столы, пол, где раскладывали книги, причем настолько плотно, что подчас пройти невозможно было, только боком.
— А это какие годы? Видеосалоны, мне кажется, — это не раньше 88-го...
— Это конец восьмидесятых годов. Тогда же в букинистических магазинах появились книгообмены. Вот приходишь — там отдельчик, по категориям. Продавец определяет категорию книги у тебя: по этой категории ты можешь выбрать любую книгу. Но обычно приходилось какие-то копейки доплачивать. Но все равно это был книгообмен. Выгодный почему? Потому что действительно там были какие-то книги, которые так просто не купишь.
— Это время я сам уже немножечко помню, у меня были свои любимые книжные магазины, когда я был школьником. А вы в какие книжные ходили?
— Тогда уже появились первые частные магазины. Вот, например, на Мойке открылся первый еврейский книжный. Владельцем и организатором его был Виктор Рыцарь. Он живет сейчас в Иерусалиме. У меня с ним есть связь здесь, в компьютере.
— От Александра Ерофеева я знаю, что он очень сильно задолжал каким-то бандитам и много лет боялся вернуться в Россию.
— Он приезжал сюда один раз как минимум, я с ним встречался в Крупе (книжная ярмарка в ДК им. Крупской. — А. Ф.). Он как раз пытался заниматься издательской деятельностью. Ассортимент в его магазине был отличный от других частных магазинчиков, которые открывались в тот период и быстро закрывались из-за грабительской аренды.
В. В. Тагильцев. Фото: Артем Фаустов
— Про магазин Виктора Рыцаря вспомнили. Может, еще помните какой-нибудь частный магазин?
— Я, честно говоря, точно не помню: они быстро исчезали и помещения очень неприглядные часто бывали. Помню подобные магазины в других городах. Часто это бывали смешные варианты, как, например, в Батуми: весь магазинчик помещался, по сути дела, в прихожей, в шкафу большом. Просто шкаф стоит. Тоже самое в Чимкенте — один шкаф. Там и книг-то всего было, ну сотня, наверное, не больше. Правда, я оттуда загрузил к себе в рюкзак несколько томов «Библиотеки драматурга», античных авторов. Кому они нужны в этом Чимкенте? А у нас —дефицит. Я тогда два года на железной дороге работал, у меня было удостоверение на право бесплатного проезда. Я по всем республикам в отпуск катал, смотрел достопримечательности и выискивал книги. В Тбилиси несколько книг хороших разыскал, хотя бедность букинистическая и просто книжная была... В Средней Азии вообще практически ничего не было, за исключением того, что в магазинах новой книги подчас лежали дефицитные издания или выпущенные, скажем, в Узбекистане издательством «Еш гвардия», то есть местным отделением «Молодой гвардии». «Всадника без головы» в «рамочке» можно было пачку прикупить, чтобы привезти, оправдать свои расходы. Но для себя мало что находилось. Бедная страна на книги тогда была, очень бедная.
В Питере же бывало, что в каком-то обычном магазине арендовали два-три стеллажа, стеночку. Вот, скажем, в Доме быта на углу Лермонтовского проспекта подобный букинистический магазинчик был. На Васильевском острове, в торговом центре недалеко от метро, там тоже закуток. Нечто похожее в нескольких местах в центре города. Магазином в полном смысле это назвать нельзя. Это были попытки сделать какой-то первичный капитал на книгах, может быть на своих, расширить дело, собрать деньги и арендовать помещение побольше.
— Давайте поговорим про вашу издательскую деятельность. Вот «Москва — Петушки», книжица, которую вы мне подарили, там написано «Издательство Союз».
— Это «Союз интернационалистов». Чисто коммерческая организация. Никаких интернационалистов там, конечно, не было, только люди, которые хотели сделать бизнес, получить льготы, квоты на свои мероприятия.
— Сейчас бы это назвали пиратским изданием, наверное.
— В общем-то да. Это было чисто пиратское издание. Автор за него ничего не получил.
— И сколько было напечатано?
— Никаких ограничений не было.
— Там никаких выходных данных — никакой информации!
— Лично у меня от этого тиража было тысяч десять. Вот до сих пор у меня еще в остатке осталась ну, наверное, тысяча.
— А еще какие проекты были?
— При Пушкинском доме было организовано издательство «Академический проект». Все издательство тогда — это один человек, Немировский, хитрый еврей, умнейший человек, великолепный специалист-литературовед. Как юрист я оформлял на это издательство документы. В уставной капитал была оформлена в качестве положенных десяти тысяч рублей мебель из того же Пушкинского дома. Первое наше с ним совместное издание — это «Евгений Онегин» с комментариями для школьников (но не Лотмана). Первый тираж — пятьдесят тысяч.
— Вы участвовали деньгами?
— Да. Мы договорились так: я продам тираж, прибыль делим пополам. Весь тираж я продал действительно. Ушел он оптом, в основном в Сибирь. Деньги я из него потом еле вытряс. Хотя не такие большие деньги были.
— В Сибирь — это в библиотеки?
Нет, оптовикам. То же самое с «Москвой — Петушками», но тогда продажей тиража я не занимался. Поэтому моя часть в основном осталась у меня. Я их и сам продавал, и через Крупу достаточно успешно. Оно давно окупилось. Ну лежит себе и лежит. Тем более, я считаю, что это до сих пор одно из самых симпатичных изданий Ерофеева. То же самое с книгой Шишмана «Несколько веселых и грустных историй о Хармсе». Кстати, эти материалы нигде больше не издавались.
— А откуда заполучили материал?
— Непосредственно от автора. Но переговоры не я вел, я участвовал только в финансировании.
Список запрещенных книг, обнаруженных сотрудниками КГБ у Валентина Тагильцева в ходе обыска. Фото: Артем Фаустов
— Как вы себя ощущаете среди ваших книг, огромной вашей библиотеки?
— Весьма комфортно, они мои друзья. Я каждый день говорю: «Здравствуйте, мои друзья». Не люблю из дому даже выходить. Мне дома хорошо очень.
— Сколько у вас томов?
— Сейчас, наверное, тысяч шестнадцать. Жду очередного каталога на 5,5 тысячи томов. Обещали, что осенью будет готов. Раздумываю, куда отдать на сохранность остальные части своей библиотеки. Потому что я с товарищем Тимирязевым согласен полностью: все остается людям. Не хочу, чтобы, как у очень многих книжников, моя библиотека в распил пошла. Чтобы мои друзья по рукам были пущены и исчезли куда-то.
— Часть библиотеки вы недавно уже передали. Расскажите об этом.
— В библиотеку Александро-Невской лавры передано 4469 экземпляров. Почти полностью — это значит 99 процентов — следующие разделы: вся философия русская и западноевропейская, античная литература, вся литература по античности, древнерусская литература и иконография. А также литература по истории религий и богословию (не только по христианству, но и других конфессий). Небольшое количество книг по истории России.
— Почему именно туда?
— Потому что все, что я перечислил, — это по профилю библиотеки духовной. Однако в вышедшем каталоге есть приложение — список книг для служебного пользования, то есть так называемый спецхран. Церковная цензура тут поработала.
— Как вы думаете, почему так? Кого может сейчас сбить с истинного пути брошюра секты Белое братство 1992 года или Рудольф Штайнер?
— Наверное, все-таки библиотека лавры — это православное учреждение, которое не может предоставлять литературу, противоречащую православному учению.
— Но по специальному запросу может!
— По специальному запросу людям, которые работают по искоренению язычества и иных неправомерных религиозных учений.
Но не все книги Штайнера они изымают из общего пользования! Если раскрыть раздел «История всемирная, история России, краеведение», то под номером 34–39 Штайнер Рудольф — «Иносказательность истории. 9 лекций, прочитанных в Дорнахе». Вот, пожалуйста, она в общедоступном пользовании.
— Удивительно, что кто-то еще в наше время выпускает в бумажном виде библиографические каталоги. Это прекрасно.
— Каталог фиксирует сохранность библиотеки одного человека, который собирал ее для себя и который оставил в таком виде для людей — вот цель подобного издания.
— Своего рода высказывание ваше.
— Ну да. То, что человек оставляет для других людей, — багаж знаний, информационный поток.
— А не скучаете по торговле книжками?
— Если бы мне лет тридцать скинуть, я бы занялся этим. Вот взять даже наш дом. У нас два прекрасных помещения боковых, где цветы продают, — под букинистический магазинчик идеальное место. Я бы даже с нынешней арендной платой прекрасно справился. Места настолько проходные, что «букинист» открыть — это золотое дно при правильной постановке. Главное, не захламляться, а вести отбор.