Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Глава I, в которой сбежавшая мысль Агента Ли покидает Интерзону и выходит из-под Контроля
22 мая 2022 года в Нью-Йорке скончался от сердечного приступа 76-летний Питер Ламборн Уилсон, больше известный под псевдонимом Хаким-Бей — пожилой суфий, реликт контркультуры и один из самых ярких и экстравагантных теоретиков современного анархизма.
Превращение Питера Ламборна Уилсона в Хаким-Бея началось с ориенталистских приключений, довольно характерных для американского интеллектуала, чья молодость пришлась на 1960-е. Уилсон путешествовал по Ливану, Пакистану и Индии, постигал суфизм и тантру, изучал медитативные практики и опиумные притоны, курил гашиш с Ганеш Бабой и получил инициацию в храме Кали благодаря Шри Каманарансану Бисвасу из «Партии Террористов Бенгали» (sic!). Затем осел в Иране, работал редактором традиционалистского журнала Sophia Perennis («Вечная мудрость») и вместе со знаменитым исследователем исламского мистицизма Анри Корбеном занимался переводом классических персидских текстов. После исламской революции 1979 года Уилсон покинул Иран и вернулся в Нью-Йорк. Взгляды его эволюционировали от геноновского традиционализма к ситуационизму и анархизму.
Уилсон, как и другой известный американский анархист Боб Блэк, состоялся в качестве яркого литератора с неповторимым собственным голосом благодаря зин-культуре восьмидесятых. Он отсылал в редакции самопальных журнальчиков, распространявшихся крохотным тиражом, «психоделические фетвы»: разрисованные суфийской вязью и провонявшие гашишем листки с набранными на механической печатной машинке текстами. Эти быстро становившиеся популярными статьи подписывались как коммюнике «Ассоциации онтологических анархистов» (состоявшей из одного Уилсона) — воображаемой группы, которая «собирается в подполье, в черных тюрбанах и блестящих облачениях, скрещивает ноги на ширазийских коврах, потягивая горький кофе и покуривая длинные чубуки и сибси». Слово «онтологический» в названии означало, что эта группа претендовала не столько на создание политического движения, сколько на изменение самого человеческого бытия. Из существующих на свете политических систем анархизм при всех его недостатках лучше всего соответствовал этим устремлениям.
Тогда же, в 1980-х, Хаким-Бей подружился с Уильямом Берроузом, который был старше его на 31 год, и в определенной мере стал его учеником. Оба они были заворожены легендами об ассасинах и их лидере, Хассане-ибн-Саббахе. За сбор сведений о последнем Берроуз выразил Уилсону благодарность в преамбуле романа «Западные земли».
Сведения о жизни Хаким-Бея/Уилсона, пересказанные мной выше, нетрудно найти в сети: они почерпнуты из вышедшей в 2012 году книги о нем за авторством Майкла Мухаммада Найта — американского контркультурного писателя, которого называют исламским Хантером Томпсоном. Книга Мухаммада Найта называется William S. Burroughs vs. The Qur’an («Уильям Берроуз против Корана»). Коран возник в заглавии потому, что Хаким-Бей (как и сам Найт) выбрал ислам в качестве религии и формы сопротивления современному западному миру. Найт открыл для себя книги Хаким-Бея, будучи подростком, увлеченным идеями ваххабизма, и то, как они повлияли на его мировоззрение, «невозможно переоценить». Берроуз же оказался там из-за техник нарезки, которыми увлекся сам Мухаммад, а также потому, что он, проведший немало времени в обществе Уилсона, увидел в нем человека из вселенной Агента Ли, или даже «мысль самого Берроуза, которая обрела плоть и пишет теперь собственные книги».
Количество книг, которые эта «мысль Берроуза» успела написать за свою жизнь, исчисляется десятками, среди них есть сборники поэзии, прозы, анархистские манифесты и исторические исследования. Круг интересов Хаким-Бея/Уилсона (в зависимости от темы издатели выпускали одни книги под его настоящим именем, а другие — под псевдонимом) включал в себя исламские ереси, суфийскую поэзию, социальное устройство пиратских сообществ, утопический социализм, теорию хаоса, связь экологии и эзотерики, философию Чжуан-цзы, луддизм, тайные общества, оккультизм, квир-культуру, язычество, психоделию и т. д. — список столь обширен, что здесь едва ли возможно привести его целиком. Последней из опубликованных при его жизни книг стала вышедшая в марте работа Peacock Angel: The Esoteric Tradition of the Yezidis («Ангел-павлин: Эзотерическая традиция езидов»), на страницах которой появляются шейхи и суфии, алхимики, ангелы и сам Малак Тавус. При этом на русском языке были изданы всего лишь три его книги — «Хаос и анархия», «Автономные зоны: временные и постоянные» и «Пиратские утопии».
Глава II, в которой временные автономные зоны становятся постоянными
Самой известной идеей Хаким-Бея стала концепция временных автономных зон (ВАЗ). Ее историческим прообразом были сокрытые от глаз государства уединенные поселения, живущие по собственным законам: спрятанные в неприступных горных ущельях крепости средневековых ассасинов и затерянные в океане острова, на которых искали прибежища пиратские капитаны. Хаким-Бей предлагал не отказываться от идеи всеобщего освобождения, но признать, что в текущих условиях столкновение с государством в лоб не породит ничего, кроме бесполезного мученичества. Будучи почти всемогущим, государство, однако, «в то же время изобилует трещинами и пустотами». Эти пустоты можно использовать, чтобы до поры до времени скрываться от его вездесущего взгляда, создавая сообщества свободных людей и практикуя в них альтернативные стили жизни. ВАЗ может быть локализована не только в пространстве (как сквоттерское поселение или коммуна новых кочевников в трейлерах), но и во времени (как музыкальный фестиваль или оргия).
Временная Автономная Зона потенциально может превратиться в постоянную. «Какие-то из трещин в Вавилонском Монолите настолько пусты, что целые группы могут проникнуть в них и там поселиться. Чтобы осознать это явление и использовать его как можно полнее, были развиты некоторые теории, такие как теория «пермакультуры». «Деревни», «коммуны», «сообщества», даже «ковчеги», «биосферы» и другие модели утопического города уже находятся в стадии эксперимента и реализации«, — писал Хаким-Бей.
Исследователь цифровой культуры Саймон Селларс в статье «Хаким-Бей: Повторное заселение временных автономных зон» отмечает, что идея ВАЗ проникла как в популярную культуру, так и в академическое сообщество, и приводит перечень изданных за последние годы книг, в которых эта концепция так или иначе используется. К концепции ВАЗ обращаются не только авторы многочисленных гендерных и этнических исследований, но и книг о велопробеге (ведь это «автономная зона», свободная от автомобилей), кемпингах (ведь это место, где автомобилисты могут обособиться от общества) и даже общении глухих людей (ведь жестовый язык тоже своего рода «автономная зона»).
Принято считать, что манифесты Хаким-Бея повлияли на рейв-движение (особенно на подпольные вечеринки в Великобритании конца 1980-х — начала 1990-х, чьи устроители и участники вступали в столкновения с полицией) и в особенной степени — на киберкультуру.
«Возможно, „Автономные зоны“ так и остались бы второстепенной работой, если бы не киберпространство, где они превратились в один из наиболее устойчивых мемов альтернативного искусства и культуры середины 1980-х — середины 1990-х годов», — пишет Селларс.
Глава III, в которой Хаос не дает Вселенной превратиться в гигантское кладбище
Еще одной важной идеей Хаким-Бея, помимо автономных зон, стал поэтический терроризм. Нечто подобное подразумевали ситуационисты, когда говорили о конструировании ситуаций, помогающих преодолеть отчуждение обыденной жизни. Хаким-Бей предлагал в качестве метода сопротивления организацию провокационных акций, напоминающих абсурдистские перформансы и хулиганские выходки. Такие акции преследуют двойную цель — шокировать и тормошить публику, разрушая привычный для обывателя порядок вещей, и интенсифицировать жизнь их авторов, превращая ее в череду маленьких приключений.
«Прикрути медные мемориальные таблички в местах (общественных или частных), где тебе довелось испытать озарение или приобрести особенно запомнившийся сексуальный опыт — и так далее. Выйди голым в ожидании знака. Организуй в своем учебном заведении или на работе забастовку на основании того, что это место не удовлетворяет твоим потребностям в праздности и духовной красоте», — такие примеры «поэтических терактов» приводил Хаким-Бей.
Поэтический терроризм способствует распространению в окружающей среде хаоса, а хаос — это важнейшая идея в онтологии Хаким-Бея.
«Концепцию хаоса не следует рассматривать как синоним беспорядка или придуманный с целью привлечь побольше внимания синоним анархизма», — пишет Энди Робинсон в статье «„Хаос никогда не умирал“: онтология Хаким-Бея». «Хаос — это не просто отсутствие законов или государства. Это онтологическое состояние, характеризующееся постоянной текучестью и изменяемостью, отсутствием нормативных и других критериев порядка, а также состоянием, близким к опьянению».
Понятие хаоса в текстах Хаким-Бея схоже со становлением в философии Делеза и бергсоновским пониманием времени, а также с дао как наивысшим состоянием бытия и принципом творения. Хаос всегда присутствует в нашей жизни, хотя отчуждение не дает нам полностью погрузиться в его поток. Мы можем соприкоснуться с хаосом в моменты максимальной полноты бытия, сопровождающиеся измененным состоянием сознания: любви, вдохновения, опьянения, бунта или религиозного экстаза.
В отличие от многих анархистов, Хаким-Бей понимал религию не как инструмент для порабощения индивидуумов, но как один из способов достичь тех же надрациональных состояний сознания. Поэтому его, как нетрудно догадаться, интересовали в первую очередь различные шаманские и экстатические практики, сопровождающиеся переживанием индивидуального мистического опыта.
Глава IV, в которой Старец Горы оказывается под ударом
Хаким-Бея не любили многие, и прежде всего за адвокацию сексуальных отношений между опытными мужчинами и подростками — в античном духе. Помимо прочего он поддерживал организацию NAMBLA, которая действовала в Америке в 1980–1990-х годах прошлого века, выступая за снижение возраста согласия и освобождение мужчин, осужденных за добровольный секс с несовершеннолетними. Некоторые из его произведений публиковались в бюллетенях NAMBLA, а чтобы понять, какой тип сексуальности привлекал Хаким-Бея, достаточно посмотреть на обложку его фэнтези-романа Crowstone.
В сети нетрудно найти большие тексты, авторы которых требуют прекратить считать Хаким-Бея анархистом на основании того, что несовершеннолетние не могут давать информированного согласия, и, следовательно, то, что он поддерживает, априори является изнасилованием. Здесь стоит отметить, что контакты такого рода (по крайней мере, в воображении Хаким-Бея) представляют собой проявление любви, а не насилия, и, кроме того, сам он, судя по всему, всегда сохранял способность проводить различие между своими романтическими фантазиями и тем, как чаще всего обстоят дела в реальности.
Вторая группа претензий к Хаким-Бею заключалась в том, что его идеи по сути представляют собой всего лишь описание богемного образа жизни и имеют крайне опосредованное отношение (или не имеют вовсе) к исторической практике анархистской политической борьбы.
Действительно, в относительно демократическом обществе предлагаемая Хаким-Беем модель протеста может показаться детскими шалостями и развлечением для пресыщенной богемы. Однако примечательно то, что в России 2000-х поэтический терроризм оказался если и не эффективным, то, по крайней мере, эффектным методом сопротивления. Разве не является, например, спетая в неположенном месте песенка образцовым актом поэтического терроризма? Медийный эффект подобных акций был именно таким, каким представлял его себе старый суфий.
Наконец, абсолютно неправомерно было бы говорить и о том, что в США идеи Хаким-Бея синонимичны исключительно арт-протесту: все мы помним, как активисты пытались создать неподконтрольную государству Автономную зону Капитолийского холма во время массовых митингов движения Black Lives Matter.
Глава V, в которой очаги анархии зажигаются в память о Хаким-Бее
Для многих анархистов XIX и начала ХХ веков капитализм был иррациональной системой, бездарно расходующей силы человечества и не дающей ему развиваться. В качестве альтернативы предлагалась позитивистская утопия, в которой общество и природа будут переустроены в соответствии с законами разума и новейшими достижениями науки. Хаким-Бея же, напротив, не устраивала невыносимая рациональность капитализма: по сути, его мировоззрение представляло собой чистейший, дистиллированный романтизм, и он, подобно романтикам прошлого, пытался сбежать от механизированного мира, не оставившего места для приключений, на Восток, в детство, к пиратам, в мечты и галлюцинации.
При этом политическая часть программы Хаким-Бея (замена идеи революции идеей восстания, акцент на персональном освобождении индивидуума и борьбе с властными отношениями на микроуровне) была во многом схожа с тем, о чем гораздо позже стал говорить такой известный теоретик постанархизма, как Сол Ньюман. Однако если Ньюман работал в академическом ключе, то Хаким-Бей предпочел создать себе образ полубезумного уличного проповедника, изъясняющегося цветастыми фразами и периодически сбивающегося на глоссолалию.
По всей видимости, Уилсон чувствовал, что его романтический взгляд на вещи все хуже и хуже уживается с реальностью. Так, уже в предисловии 2003 года к книге «Временные автономные зоны» он писал, что «мне кажется, что ВАЗ принадлежат скорее восьмидесятым, этой странной романтической и эротической эпохе, а не девяностым и не нынешней безымянной декаде». Мухаммад Найт, встречавшийся с ним в 2010-х, с сожалением подумал, что Хаким-Бей — представитель последнего поколения, у которого действительно был исторический шанс что-то изменить в мире.
Трудно представить себе мир, более далекий от того, о котором мечтал старый пират, чем тот, в котором мы оказались сегодня. Вместо множества автономных зон — непроницаемые границы национальных государств эпохи пандемии. Вместо фестивалей и праздников — падающие на людей бомбы и повсеместная угрюмая готовность к новой мировой войне. О каких пространствах, якобы свободных от капитала, можно говорить сегодня, если в них невозможно спрятаться от бомбардировок?
Однако это не означает, что мир останется таким навсегда и никакой альтернативы ему нет и не будет. Британский анархист Колин Вард писал, что «стоит словосочетанию „временные автономные зоны“ утвердиться в вашем разуме, как вы начнете повсюду замечать эти недолговечные очаги анархии, которые возникают в повседневной жизни».
Учиться замечать такие очаги и поддерживать их пламя, а также не терять надежды и иметь в себе хотя бы толику романтизма, даже если вы самый рациональный человек на свете — вот лучшая память о Хаким-Бее, какую возможно сохранить.