Марыся Пророкова
Когда я толком не умела говорить, бабушка заставляла меня заучивать тяжеловесные стихи Гюго. Едва научившись писать, я часами сочиняла чудовищные пьесы, преимущественно на политические темы. Меня восхищало, как словами можно создавать миры, и я сразу поняла, что рождена для этого — для слов. В литературе для меня язык всегда важнее истории, и я никогда не пойму тех, кто ищет «книги со Смыслом». Книга для меня хороша тогда, когда ты почти на физиологическом уровне погружаешься в нее, это больше не текст, но глубже, это будто существовало всегда. У этого есть запах, цвет, вкус и голос. Как, например, «Сто лет одиночества» Маркеса, «Под сенью молочного леса» Дилана Томаса или пьесы Гарсиа Лорки. Между тем я горячо люблю и тех авторов, чье присутствие в книге неустранимо: в этом списке у меня на первом месте, конечно, Мисима.
Аня Федорова
Мне где-то год назад пришла мысль, что читать особенно приятно то, что изначально было написано на том языке, которым ты с рождения владеешь, то есть русским. И людей ты как-то больше понимаешь тех, с которыми рос всю жизнь: тоже, в общем-то, русских. Хотя бы эстетически.
Я думаю, что лучшие стихи написаны Мандельштамом, а лучшая проза — Бабелем (Егор Просвирнин, извини-извини). Наша литература переломного начала XX века не отпускает меня где-то уже год. За это время была перечитана гора мемуаров-записочек-воспоминаний (Одоевцева, Тэффи, Гиппиус, Бунин — из того, что первым в голову приходит), художки (сразил Живаго, до которого в школе руки не дошли; Бабель, Мариенгоф — что еще?), стихи — ну да, Гумилев, Мандельштам. Шутейки Зощенко и Тэффи. Особняком, кстати, стоит «Перед восходом солнца» Зощенко — автобиография нашего национального юмориста с удивительной интроспекцией страдающего клоуна.
Чем ночь темней, тем звезды ярче: революция, десять лет до и десять после пропахали мощную борозду в теле прежнего порядка, идеи и настроения менялись со скоростью звука; люди жили на улицах, воровали и убивали, насиловали, страдали и при этом писали что-то настолько умное и красивое — это поражает и не отпускает. Может, кто-то захочет очароваться этим хаосом вместе со мной.
Вика Скуйбедина
Как человеку с некогда снобским отношением к чтению (у меня был такой профиль на формспринге, где я раздавала свое «фе» и советовала литературу по всем интересующим анонимов вопросам философии, политологии и «что бы почитать в туалете»), мне с большим трудом дался ответ на вопрос, что я читаю, по той причине, что, сравнивая с прошлыми годами, в последние два-три я читаю критически мало книг. Статьи — да, фрагменты текстов — да, стихи — да, перечитываю, вспоминаю, что-то ищу, копаюсь в своей библиотеке, но прочитать книгу от корки до корки стало труднее. Наверное, в этом виноваты интернет и перестройка на клиповое мышление.
Конкретнее.
На одном дыхании зашла простенькая «Зулейка Добсон» Макса Бирбома. Это такая книжечка, где из-за противной девочки умирает весь свет Оксфорда. Мрачноватый английский юмор, все дела. Не так давно закончила «Письма моему врачу» Герарда Реве, неспешно читаю «Книгу воспоминаний» Петера Надаша.
В целом мои взаимодействия с литературой на данном этапе можно емко описать фразой «читаю журналы, но, слава богу, Митины». Помню, радовалась как ребенок переведенному в 69-м номере тексту Маргерит Дюрас. Когда-то я пыталась читать первоисточник на французском с переводчиком (мой уровень языка далек от идеального), поскольку текстов на русском практически не было, а сейчас есть где разгуляться. Это круто.
Саша Селезнев (экс-Несмеяна, Сукина Дочь, Теряша)
Я читаю про всякое страшное в основном. Желательно про последние сорок лет, то есть Петрушевскую, Стругацкого и Быкова.
С классикой у меня стандартная схема: первые сто страниц я в восторге, потом страниц сто я продираюсь, потом бросаю. Очень по этому поводу грустя. Пытаюсь на крайняк «обчитывать вокруг цитаты» или слушать аудиоверсию, но тут на кого наткнешься.
Давеча нашел быковский «Квартал» в прочтении почтенной дамы XIX века. Вот интересно мне, как она со своими мхатовскими паузами будет читать фрагменты типа «Считается ужасно стыдным признаться, что вас не любили в школе. Делаем второй глоток пива. Нашел? Нашел, я тебя спрашиваю? Уроки сделал? Портфель собрал? Зубы почистил? Умер? Бери первую попавшуюся вещь, хоть втоптанную в землю крышку от бутылки, и ****** [убирайся — прим. ред.] отсюда, ***** [ничтожество — прим. ред.], ни на что не годное».
Пытался несколько раз читать брифли, но тоже скучно. Я же не для того читаю Тургенева, чтобы узнать, кто же там кого в конце пристрелит из-за сопливого платка?
Короче говоря, усадебную прозу и романы-пеплумы я не могу. Я Толстого открыл, полстраницы прочел, закрыл. Нон-фикшн читать — одно удовольствие, но там этого... саспенса нету.
Больше всего я читаю художественную литературу: XX век и современность. В основном, это романы. Самое любимое — это все романы Набокова, которые я читала (кроме «Лолиты», он мне не очень понравился). Из современных — все банально: Пелевин, Зыгарь*Признан в России иностранным агентом, еще Довлатов. После поступления во ВГИК я начала читать больше современных писателей, потому что наконец-то на учебе нам начали рассказывать про них, а не только про классику, при всей моей любви к ней. Наибольшее впечатление на меня произвел Николай Коляда. Читала несколько томов его пьес, потому что он мой земляк. И мне понравилось нереально. Мне нравится, что его пьесы построены на абсурде, плюс они будут очень близки, наверное, всем жителям нестоличных российских городов (прекрасно передана атмосфера и типажи). Еще в его работах часто есть какая-то трагическая обреченность, но, в отличие от большинства современных писателей, он говорит и о том, что по-настоящему ценно в жизни. И, конечно, мастерски владеет словом.
Конечно, после начала учебы во ВГИКе я начала читать кучу всего о кинематографе, самое любимое — биографии режиссеров, продюсеров.
Часто читаю научную литературу, преимущественно об искусстве и биологии. Последнее, что произвело впечатление из нехудожественного, — «Об искусстве фортепианной игры» Нейгауза. Мне понравился его подход к теории музыки, хотя это такой классический махровый советский композитор. Рассказывает об импровизации, сольфеджио и т. д., то есть обо всем, что мне так необходимо сейчас.
Если говорить о литературе, которая сильно повлияла на мое творчество, то это, наверное, рассказы Аверченко. Для меня это идеал в плане юмора. Если говорить о языке и темах, то тут снова Набоков. Обожаю его речь, мечтаю научиться писать так же песни, как он прозу.
Даша Дерюгина
Вообще, я очень редко кому-то рассказываю о книгах, которые читаю: во-первых, это носит некоторый интимный характер, а во-вторых — никому не интересно. Но вообще я читаю много, и довольно специфичные штуки, которые мало кому понравятся. Художественную литературу последние пару лет почти не читаю, хотя был, например, Джулиан Барнс с потрясающей по форме книгой «История мира в 10½ главах». Еще с бурной юности очень люблю Цвейга и Гюго, сюжеты там класс. Ну а сейчас буду рассказывать о своих любимчиках в философском пространстве.
Фаворитом пусть будет Ги Дебор и компания Нэбба и Ванейгема. Помимо того, что написано супер (хоть я читала только переводы), так еще и идеи там, по-моему, ключевые для XX века. Сюда же Хайдеггера с его поэтичным дазайном, и Гуссерль с «Картезианскими медитациями» тоже покорил мое сердечко. Чтиво, конечно, не из простых, но оно того стоит. Прошлой зимой и весной очень много читала Адорно и Беньямина, вот там можно закопаться на долгие годы. Из последнего запомнился необычный язык у Гамана и Якоби в «Философии чувства и веры», эти авторы вообще не признаны в России, и поэтому перевод в каком-то смысле сам по себе уникальный. Мне нравится, когда бросают вызов. Гаман вон аж Канту кинул — достойно уважения, в общем. Последней пускай будет Ханна Арендт с «Vita activa, или О деятельной жизни», потому что женщины тоже умеют вызовы бросать. Пассаж про трактовку политического — одно из самых важных открытий в политической философии (а переписка Арендт с Хайдеггером — это вообще сплошная романтика).
Арина Андреева
С чтением у меня достаточно сложные отношения. Я практически не читаю книги в электронном варианте, они сложнее воспринимаются, да и зрение у меня не ахти. Нет любимого жанра, очень большой разброс — от художественных романов до монографий. Разве что фэнтези не очень люблю, и то находятся очень неплохие вещи, те же «Движущиеся картинки» Терри Пратчетта.
Вполне очевидно, что читать полезно для развития кругозора, образного мышления и всякого такого. К сожалению, я не так часто нахожу для этого время. Обычно читаю дома или в метро, мне нужна спокойная обстановка и чтобы никто не дергал. Могу сидеть над книгой месяц, а могу и два дня — думаю, что так у всех.
Последнее, что очень зацепило, — это «Игра в классики» Хулио Кортасара и «Человек видимый» Чака Клостермана. Многие книги перечитываю по нескольку раз и из-за этого не могу браться за новые вещи, чтение для меня скорее как развлечение или отдых, а не как источник идей. Что-то почерпнуть можно из последующих размышлений, но это не является главной целью.
Хочу еще отметить «Гонки на мокром асфальте» Гарта Стайна, «Цветы для Элджернона» понравились. «Самая прекрасная земля на свете» Грейс Макклин, Мария Парр пишет очень легко и приятно — «Вафельное сердце», например. «Пианисты» Кетиля Бьёрнстада — очень интересная вещь.
Яна Казанцева
В детстве я много читала. С пяти до семнадцати лет я перечитала внушительную часть университетской программы филологического факультета по русской и зарубежной литературе. В 12 лет пересказывала подружкам «Волшебную гору» и «Отверженных», пока вместе шли до гимназии.
Как-то пару лет назад наткнулась на статью «Медузы» про то, что где-то в Барнауле или Омске на детских площадках стояли урны в виде детских голов. Моя урна была забита всяким хламом: Достоевский, Андреев, Розанов, Гессе, Кортасар, Манн…
Когда поступила в университет и увидела список обязательной к прочтению литературы, поняла, что больше мне можно вообще не читать. Но читать продолжала: Памук, Рушди, «Цзинь пин Мэй», Эко, Борхес в оригинале, Хаксли, Уэльбек, Фуко. Читала на студенческих пьянках Элиота наизусть, чтоб соблазнять мужчин и женщин.
После универа читать стала мало, моя уже недетская урна переполнилась, и вокруг нее образовалась свалка из книг Антуана Володина (во всяких его аватарах), Андре Бретона, Акунина, Стоппарда, Беккета, Ионеско, Джойса.
Постепенно вообще перестала читать регулярно и смирилась с тем, что я деградирую как читатель. Я стала осваивать новую профессию и много всего читать на английском: начиная от Business Insider и Forbes и заканчивая блогами типа Kissmetrics. Художественную литературу стала читать очень мало, свалка в моей голове разгреблась сама собой путем забывания прочитанного.
Сейчас, пока еду на работу, каждый день читаю каналы в Telegram: TechSparks и addmeto. На работе читаю рабочую почту и иногда отвлекаюсь на бумажную книгу. На рабочем столе лежит последний роман Уэльбека «Покорность».
Лена Кузнецова
Впервые я перестала читать в тот момент, когда научилась воспринимать тексты песен на слух, — потребность отпала сама собой, когда тебе аудиокнигой в уши льют все, что угодно. Сиди да считывай отсылки.
Читать перестала совсем, когда за год — первый курс, операция экстренного очищения головы от ЕГЭ и прочей школьной программы — перечитала около сотни книг. Художественная литература и мастхэв юного философа и интеллигента — ну там вот эти вот все атеизмы Платона и диалоги со всевозможными уродами. После того, как узнаешь, как быть летучей мышью, сложно удивиться какому бы то ни было художественному опыту.
Сейчас читаю в качестве исключения — по пути на работу или с нее, во время длительных туровых ночных перегонов, — за год едва набирается десяток книг. Сейчас читаю «Единорога» Айрис Мердок, и это первая книга за какое-то время, что смогла меня зацепить. Лежит недобитый «Чевенгур» Платонова (начавшийся за здравие, заканчивающийся не понимаю совершенно чем). В самолете забыла одолженный «Сексус» Миллера. В электронной книжке список на скачивание постоянно пополняется, но совершенно не уменьшается — вымышленные миры уступили место мирам реальным и виральным.
Антон Вагин (Кобыла и Трупоглазые Жабы Искали Цезию, Нашли Поздно Утром Свистящего Хна)
Художественную литературу читаю не очень много, но если говорить о писателях, сильно повлиявших на меня, то это, конечно, Сорокин и его рассказы. Сборник «Первый субботник» — одна из главных книг русской литературы, которая в свое время перевернула мое сознание. Все стесняются, а наш любимый калоед рубит напропалую, создавая невыносимо прекрасные полотна абсурда.
Рассказы, к слову, на мой взгляд, идеальная форма литературы, стараюсь всегда читать именно их у писателей. Обожаю в этом плане Стивена Кинга и Лавкрафта. Ужасы по неясным для меня причинам считаются низкой литературой, однако, как по мне, гораздо интереснее читать о пальцах, опасно высовывающихся из раковины и блеющих лесах, чем о напудренных мамзелях в условных «Войне и мире». Из художественной литературы еще очень люблю классическую научную фантастику — в частности, товарища Артура Кларка.
Недавно прочитал «Россию, кровью умытую» Артема Веселого и был ошарашен языком книги. Никогда не читал ничего сочнее, да еще и про Гражданскую войну.
Если говорить про научные и в целом нехудожественные книги, то главный мой фетиш — книги по русской истории от 1917-го до 1941 года. В этом году наконец осилил «Большевики приходят к власти» Рабиновича, теперь понимаю, что ее не просто так везде и всюду советуют в тематических списках. Вообще же у меня очень широкий разброс в плане нехудожественной литературы. Так, недавно читал «Тольятти. Рождение нового города» Фабьена Белла и «Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки» Зеленина. Увы, чаще книг приходится читать разного рода публицистику, блоги и весь этот ваш интернет. Но что поделать — XXI век. А дома простаивает собрание сочинений Маркса-Энгельса. Хорошо хоть во времена студенчества его потрогал изрядно, и на том спасибо.