1. Однажды Зализняк получил сотрясение мозга, перелом носа, повредил глаза и потерял сознание на 36 часов, когда играл в футбол в глухой деревне, в которую ехал из Москвы на велосипеде 140 км. Больницы в деревне не было, зато была активная спортивная жизнь.
«... Я всегда был вратарь в футболе. У меня, считалось, были хорошая реакция и не очень хорошая цепкость. Реакция действительно была очень хорошая. А цепкость... Реакция — это до мяча допрыгнуть, а цепкость состоит в том, чтобы его удержать. А не просто его отбить. Цепкость состоит в том, что мяч намертво остается в руках у вратаря.
<...>
А кроме того, я еще плохо знал тогда настоящие правила футбольные. Ну, дворовый же был футбол. Самое главное — я считал, что героический поступок вратаря состоит в том, чтобы броситься в ноги нападающему. Сейчас за это выгоняют с поля. Это запрещенная вещь: вратарь не имеет права бросаться в ноги нападающему. Не потому, что его убьют. А потому что правила запрещают. Убить-то убьют... Короче говоря, вот я и бросился в ноги...
Владимир Успенский: Этому футболисту?
Андрей Зализняк: Ровно этому торпедовцу, да. Он упал коленом мне в нос. Он не виноват. Достиг следующего: перелом носа, сотрясение мозга и еще какие-то там повреждения — глаза, еще чего-то... Тридцать шесть часов без сознания!
ВУ: Тридцать шесть часов без сознания?! В глухой деревне!
АЗ: В глухой деревне. Я очень помню, когда это произошло. Я мяч уже взял к этому моменту. Я встал, мяч у меня выпал из рук — и эти паршивцы еще его забили! Не понимая, что... Только после этого я рухнул. И очнулся только через 36 часов. Когда спокойно уже вся деревня считала, что надо хоронить. Вот такая история. Ну, дальше что? Дальше: „Ну что, проснулся? Давай мы тебе грибов нажарим”».
2. Но чаще Зализняк играл с друзьями в настольный футбол, который сам и изобрел: это была диайвайная игра с пуговицами и электричеством, а не знакомые всем нам коробки с ручками и футболистами на проволоке.
«А много мы играли в настольный футбол. Который был, ну, я бы сказал, моим изобретением. Пуговицами. Там очень много было специального оборудования. Я придумал все правила, ну, естественно, имитируя настоящий футбол. Потом, когда стали продаваться все игры, — это было гораздо позже, — было такое ужасное ощущение кражи, потому что можно было купить все.
<...>
Андрей Анатольевич Зализняк, Любовь Владимировна Златоустова, Борис Юрьевич Городецкий
Ну конечно, поле было! В течение какого-то времени это не снималось, это был специальный стол. Хороший гладкий стол, у которого в углах были прикреплены ворота специальные, сделанные хорошими мастерами из плексигласа. На стол было положено стекло в точности по форме стола, которое специально было сделано по заказу. Идеально совершенно — не меньше и не больше стола. А под стеклом лежал ватман, на котором все было нарисовано. Дальше я изобрел систему, пользуясь своими техническими интенциями, идущими от отца, — изобрел систему автоматической маркировки времени игры светом. Ну потому что выяснилось, что, какого судью ни поставь, судья обязательно скажет, что конец игры, в пользу одного игрока или другого. Это к ужасным приводило... И тогда стало ясно, что надо поставить автомат, который что-нибудь делает. Звонок звенел. Сперва звонок. Звонок — просто нужен был будильник. Все было хорошо, но выяснилось, что все будильники не годятся, потому что у нас тайм длился семь с половиной минут. Не семь, не восемь, а именно семь с половиной. А будильник давал остановку с точностью до 7 минут. А бóльшую точность будильник не давал. Поэтому система звонка была в конце концов забракована как совершенно бессмысленная. И тогда я приспособил (такие старые были часы, которых сейчас уже нигде не найдешь) стоячие часы настольные, которые уже как бы считались рухлядью, и не считалось, что я их погублю. Влез в их механизм, вставил туда электроконтакт, чтоб он действовал как шахматные часы. В шахматных часах стрелка в конце концов сбивает флажок, а у меня в конечном счете стрелка замыкала контакт. Свет зажигался. Настольная лампа. Это нас устроило».
3. Впервые интерес к лингвистике проявился у Зализняка в одиннадцатилетнем возрасте. В 1946 году его одного отправили в Беларусь к родственникам отца, подробно расписав маршрут. Сойти с поезда Москва — Брест необходимо было на станции Orańczyce (Оранчицы), название которой поразило маленького Зализняка.
«Это я помню гораздо сильнее, чем то, что со мной было неделю назад. Июль, наверно, может быть, поздний июнь. Заходит солнце. Но самое главное не это. Самое главное — это ответ на ваш [Владимира Успенского, известного математика и друга АЗ — прим. ред.] вопрос, — думаю, что происходит впечатление, от которого складывается моя карьера. Станция Оранчицы представляет собой в чистом поле такое станционное жалкенькое зданьице — ну, будка не будка, какая-то станция. Которая когда-то была даже чистенькой маленькой станцией, но в 1946 году... И самое главное. Самое главное и пронзительное — я и сейчас не без волнения это вспоминаю — слово „Оранчицы” написано по-польски! Огромными польскими буквами.
<...>
Так вот, Оранчицы лежат в основе моих лингвистических занятий. Надпись Orańczyce пронзила — латинскими буквами — меня настолько, что лето мое прошло под знаком желания знать все про эти буквы, про этот язык».
4. Зализняк обладал удивительной памятью. Он утверждал, что с трудом запоминает стихи, однако мог без затруднений воспроизводить целые списки слов на малознакомом ему иностранном языке.
Вспоминает Владимир Тихомиров (математик, университетский друг Зализняка):
«Андрей много раз говорил, что среди европейских языков он хуже всего знает немецкий. Так Миша (Рачек Михаил Михайлович, друг детства) с каким-то помощником, знавшим немецкий язык, выписали на каком-то листе бумаги тысячу немецких слов, стараясь подбирать не очень употребительные. Он предоставил другу какое-то время на изучение списка. А потом отобрал список и заставил Зализняка восстановить его. Андрей (как мне помнится из рассказа Рачека) правильно восстановил 95 процентов списка. Но Мишка задумал иное. Спустя месяц он предложил Андрею еще раз восстановить свой список. С неслыханным восторгом Миша выкрикнул мне: «Он восстановил 90 процентов!»
5. Еще в довольно юном возрасте (12-13 лет) Зализняк понял, что существующие учебники грамматики ему совершенно не подходят и необходимо разрабатывать свою собственную систему изучения языков. Выглядело это примерно так:
«Я очень быстро установил, что меня не устраивают толстые грамматики, меня устраивают только приложения к словарям. Это было такое отчетливое понимание. Была такая толстая грамматика французского языка на 800 страниц — не пошло. У меня какое-то было ощущение, что не может быть. Не может быть, чтобы было нужно 800 страниц, я же не могу 800 страниц запомнить! И я стал сам себе составлять грамматики и словари. Например, составил себе список из 800 слов — сам сочинил, который заполнял по разным языкам. У меня есть все эти тетрадки, они сохранились. Много языков таким образом заполнил.
<...>
Главное — в этом списке не было „здравствуйте”. Не было „до свидания”. Мне в голову не приходило, что это нужно. Мне в голову не приходило, что такую дрянь нужно зачем-то тоже. Входили названия цветов, животных. Системы, которые закончены, как птицы».
6. 31 марта 1965 года Зализняк должен был защищать кандидатскую диссертацию. Однако ввиду гениальности Андрея Анатольевича было решено, что вместо кандидатской защищать лучше сразу докторскую. Защиту поэтому пришлось перенести, а тем временем пришла повестка из военкомата, направляющая Зализняка прямиком в парашютно-десантные войска. Андрей Анатольевич уехал из Москвы прятаться в Ленинград, а Владимир Успенский с другим математиком, Роландом Добрушиным, пытались найти человека, который помог бы спасти Зализняка от службы в ВДВ.
Вспоминает Владимир Успенский:
«Через некоторое время вышел такой небольшого роста еврей по имени Давид Абрамович Кузинец — я запомнил его на всю жизнь — и тот сказал: „Вот Давид Абрамович Кузинец, он будет заниматься вашим делом. Сотрудник второго отдела”. Ну, я решил — и Добрушин решил, — что Кузинец сейчас позвонит там в какие-нибудь инстанции, я не знаю какие, и начнется какая-то деятельность по этому вопросу. Ни хера себе, прошу прощения! Кузинец вынул такую огромную простыню, такое расписание всяких мероприятий, спросил, какой военкомат у Зализняка, узнал, какой военкомат Красной Пресни. „Вот, это хорошо, это хороший военкомат, — начал смотреть, по этой бумаге шаря пальцем, всякие даты и сказал: — Ну, значит, теперь я знаю свою задачу: я должен пойти — когда там ближайший банкет краснопресненского военкомата?” Ну, допустим, пятого марта, не знаю, это я придумал дату из головы. А там банкеты все время происходят, потому что какой-нибудь День полярного летчика или еще что-нибудь такое. „Я должен пойти на ближайший банкет, который будет тогда-то, сесть рядом с военкомом и напоить его вдребезги”. Это, надо сказать, произвело впечатление».
Выступление Андрея Анатольевича Зализняка на Троицком раскопе в Великом Новгороде в июле 2017 года
Давид Абрамович со своей задачей справился, и Зализняк отправился благодарить Успенского:
«... Через некоторое время он появился у меня дома. И я думаю, что он мог бы попасть в „Книгу рекордов Гиннесса” по количеству бутылок водки, которое можно унести на себе в карманах. Причем погода хорошая, лето или что-то в этом роде, так что пальто там нету. Там пальто не участвует, там участвуют задние карманы, боковые карманы — все карманы, которые можно себе представить, участвуют. И там бутылок восемнадцать можно было каким-то образом разместить
— Это он вам принес... благодарность?
— Э, нет, благодарность — это слишком вульгарно сказано. Он принес мне радоваться вместе со мной.
— А разве Зализняк пил водку?
— А там не водка!
— Вы же сказали — бутылок водки?
— А я не прав был. Бутылок вина. Он водку пил, конечно, но в небольшом количестве и не любил ее. Любил вино».
7. Зализняк был равнодушен к живописи, однако интересовался кинематографом и даже пытался самостоятельно снимать любительские киноленты, а его любимым режиссером был Федерико Феллини.
Вспоминает Константин Богатырев (Зализняк был его научным руководителем):
«Вот Андрей Анатольевич привез эту камеру из Парижа, а в Советском Союзе, естественно, сама идея того, что можно иметь кинокамеру дома, казалась просто подозрительной, ну как радиопередатчик примерно. И надо же такому случиться, что в этот момент советская промышленность — а это было время „оттепели” — получила указание от правительства начать выпуск этих самых кинокамер и открыть лаборатории, где можно было бы проявлять пленку. Тогда еще советская промышленность только начала выпускать пленку — и эти лаборатории стояли пустые. А он пришел в эту лабораторию с пленкой, которую он снял, и там у него брали интервью какие-то журналисты, потому что он был чуть ли не первый человек в Советском Союзе... Скорее всего, интервью это просто не было нигде напечатано или было напечатано в каком-то пустом месте. Нет совершенно никакого следа.
И Зализняк сделал фильм, абсолютно профессиональный, и там была звуковая дорожка. Это было, конечно, совершенно невозможно технически, а тем не менее он со своими дружками нашел какой-то магнитофон, и один из его друзей — это был коллективный проект — записал музыку».
Вспоминает Анна Зализняк, дочь:
«Папа любил искусство для сопереживания, как и я. Чтобы, читая или глядя на то, что тебе показывают, испытывать сопереживание и какой-то отклик со своими мыслями и чувствами. Вот Феллини он смотрел по многу раз, и даже я помню, что известие о смерти Феллини очень переживал».
8. Голова у Зализняка работала как у настоящего технаря. Собственными руками он мог починить все что угодно: бабам на овощебазе чинил овощерезки, а чтобы не украли из сарая его мотороллер, который он ремонтировал наравне с велосипедами и другой техникой, самостоятельно сделал для него сигнализацию. Однажды он собрал пишущую машинку, с помощью которой можно было печатать и латиницей, и кириллицей.
«ВУ: У вас цела или нет пишущая машинка, которую вы сделали?
АЗ: Нет. Это действительно терпеливое было дело.
ВУ: Нужно было писать статьи по лингвистике, где нужен и русский шрифт, и латинский. А машинки бывали или такие, или сякие, машинок с двумя шрифтами не бывало... Андрей Анатольевич сообразил следующее: некоторые буквы совпадают. Например, русское заглавное „Р” и латинское заглавное „Р” — это одна и та же буква.
АЗ: А почему заглавные? Не заглавные тоже.
ВУ: Но самое главное другое. Что русское „В” заглавное, она же латинское „В”, — эта буква вообще не нужна. Потому что можно напечатать русское „Р” заглавное и русский заглавный мягкий знак „Ь”. Если их напечатать вместе, то вот как раз это и получится. И вообще можно было разъять, как труп, некоторые буквы. Некоторые оставить, а некоторые разъять на составные части. Но это хорошо в теории, а на практике... Ведь как устроено? Когда вы нажимаете клавишу, то поднимается такой рычажок, на конце которого буква. Но буква представляет собой выпуклую структуру, приклеенную к такой плоскости.
АЗ: Нет, она не приклеена к плоскости. Она насажена на некоторое лезвие. У буквы есть внутренний разрез. Буква представляет собой корытце такое. И она этим корытцем насаживается на конец лапки. И напаивается.
Там действительно терпение надо иметь. Я думаю, что это самое большое испытание терпения из всех, потому что можно, конечно, удовлетвориться тем, что почти хорошо село. Чуть-чуть буква наклонена, и поэтому ее край пробивается чуть-чуть более серым. Она уже даже села ровно — не выше, не ниже, не правее, не левее. Немножко она села со скосом, в результате она с одной стороны темнее, с другой светлее. Вот сидишь и думаешь: выдержать это или не выдержать? Или снова обратно отпаять и быть снова на абсолютном нуле?»
9. Зализняк никогда не требовал от семьи тишины и спокойствия, когда работал. Однако однажды уехал в глухую украинскую деревню, чтобы в уединении написать книгу «Русское именное словоизменение». Но долго поработать там неудалось: местным жителям он показался подозрительным — и те обвинили его в шпионаже.
Андрей Зализняк в молодости
Воспоминание жены Зализняка, Падучевой Елены Викторовны:
«Вот какое памятное место было. Когда он книгу писал. Я не помню: или это была диссертация, или это была книга „РИС” [„Русское именное словоизменение” — прим. ред.] — в общем, вот это сочинение. Он уехал куда-то на Украину, на „москвиче” — „москвич” уже был — в глухое место, сейчас забыла.
Снял комнату с пишущей машинкой и там работал. Папа мне рассказывал, что в этой глухой украинской деревне на него донесли, что вот приехал какой-то странный тип и строчит чего-то на машинке — наверное, шпион! Он был очень этим травмирован».
10. На своего будущего мужа Елена Падучева обратила внимание, когда пришла на школьную олимпиаду по языку и литературе. А Зализняк даже не в курсе был, что Елена существует. Он, естественно, занял первое место, за что ему вручили Пушкина в 10 томах. Это собрание он хранил до конца жизни.
«У меня был очень любимый учитель литературы в школе. И в девятом классе он принес таблицы такие, афиши — олимпиадные афиши. Первая была олимпиада по языку и литературе.
Шестьдесят шестая аудитория, по-моему. Сидят все, никто никого не видит. Раздали задания, и раздается голос. Там одно из заданий — написать свою биографию на иностранном языке. И кто-то из зала спрашивает: „А можно на двух?” Ему отвечают: „Можно!” А потом, через некоторое время, он спрашивает: „А можно ли на трех?” Я так думаю, что это было мое первое знакомство с Андреем Анатольевичем. Одностороннее.
Я получила какую-то третью премию, но не явилась за ней, потому что считала, что я все плохо написала. Мне прислали эту премию в школу. Алпатов, преподаватель университета, жил со мной в одном доме, и он мне эту мою премию принес в школу.
А за первую премию в девятом классе давали собрание сочинений Пушкина. У нас до сих пор дома единственный Пушкин — это синий десятитомник, который Андрей тогда получил на олимпиаде, с соответствующей надписью».