Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Введение
Дореволюционная мемуарная и автобиографическая литература не пользуется такой популярностью, как художественная, составившая основной фонд «русской классики». Исключение, пожалуй, составляют две трилогии: «Детство», «Отрочество», «Юность» Толстого и «Детство», «В людях», «Мои университеты» Горького. К ним хоть как-то приближаются «Детские годы Багрова-внука» Аксакова, все же остальное известно узкому кругу исследователей и читателей, специально интересующихся темой. А сам пласт огромен: множество литераторов, художников, официальных и подпольных политиков, театральных деятелей, путешественников да и простых людей, не прославившихся в какой-либо профессиональной области, рассказывали о своей жизни читателям.
Особый интерес, по моему убеждению, представляют мемуары, описывающие жизнь как раз «простых людей» — а большинство населения дореволюционной России, конечно, было не дворянами и не помещиками, но крестьянами или разночинцами. Одно дело — читать художественные произведения классиков, в которых автор совершает наблюдение со стороны, пусть даже и глубоко проникая с помощью огромного писательского таланта в психологию наблюдаемых, а другое — слышать прямую речь человека. Автобиографическим произведениям, описывающим жизнь «простых людей», и будет посвящена эта статья.
Федор Михайлович Решетников, «Между людьми» (1865)
Нельзя сказать, что это самое раннее произведение на рассматриваемую тему. Например, в 1860 году была опубликована повесть Ивана Саввича Никитина «Дневник семинариста», в 1862-м — «Детство и юность» Михаила Алексеевича Воронова. Но именно повесть Решетникова «Между людьми» стала первым большим произведением, носящим, можно сказать, манифестационный характер.
Этому способствует и сила таланта Федора Михайловича: будучи писателем-самоучкой, он не смог в совершенстве усвоить правила, по которым считалось необходимым писать «хорошую» литературу. Тогда это воспринималось как серьезный недостаток и по возможности вымарывалось редакторами (известно письмо, в котором Салтыков-Щедрин с ужасом отзывался о подготовке рукописей Решетникова к публикации и объеме связанной с этим редакторской работы), но сейчас выгодно выделяет Федора Михайловича на фоне современников. Его язык, снабженный долей косноязычия, воспринимается живо и ярко, органично сочетаясь с не совсем стройным повествованием — что формирует личный авторский стиль писателя. В других своих вещах Решетников может напомнить современному читателю Андрея Платонова — и ничего подобного в рамках XIX века мне не встречалось.
«Между людьми» начинается с места в карьер: автобиографический герой Кузьмин умирает от пьянства и нищеты, а последующее повествование подается как оставшиеся от покойного записки. Описание раннего детства оказывается напрочь безрадостным: педагогическая система дяди и тетки, воспитывавших ребенка, сводится к бесконечным упрекам, наказаниям и грубости, никаких детских развлечений Кузьмину доступно не было, да и окружающая атмосфера провинциального города особо к ним не располагала. Все это в итоге привело к озлоблению ребенка, нашедшего возможность самовыражаться в форме бесконечных пакостей, производимых с завидной изобретательностью. С малого возраста возникла необходимость труда: учебу мальчик сочетал с работой на почте, где служил дядя. Чтобы облегчить себе жизнь и заслужить какой-никакой авторитет, маленький Кузьмин наловчился воровать из доверенной ему почты газеты и журналы, предлагая их в качестве взятки за хорошие оценки учителям — что привело к уголовному процессу, когда махинации раскрылись. Параллельно с этим у ребенка зарождался интерес к чтению и саморазвитию, удовлетворить который школа с тогдашним подходом к преподаванию наук совершенно не могла. За воровство почты герой, к тому моменту уже подросток, был сослан на несколько месяцев в монастырь, где в качестве награды за работу получал водку и пиво.
Впрочем, интересен не столько пересказ внешних обстоятельств жизни, сколько происходящее на их фоне формирование внутреннего мира героя, зачастую подающееся скупыми фразами, но все-таки описанное в целом весьма подробно. Среда постоянно пытается засосать его, не оставляя пространства для деятельности, которую он сам мог бы считать полезной: организация работы на почте и в провинциальной канцелярии суда, в которую Кузьмин устроился затем, дается исчерпывающе — это скука, взяточничество, карьеризм, интриги коллег, угроза увольнения и низкая оплата труда (безрадостный путь честного чиновника показан на примере дяди героя). Саморазвитию и самореализации, к которым почему-то стал стремиться Кузьмин, все это не только не способствует, но и активно мешает: нищета не позволяет покупать книги, найти товарищей с аналогичными интересами оказывается невозможным, а коллеги и семья только посмеиваются над ним и способствуют укреплению страсти к выпивке. В итоге у героя формируется обостренное чувство собственного достоинства, а вслед за ним и заносчивость, которая только приводит к конфликтам с окружением и еще больше мешает ему реализоваться. Единственной настоящей отдушиной, помимо некоторого чтения, становится литературное поприще, но публиковать результаты своего творчества ему особо негде.
Кузьмин видит единственный выход из сложившихся обстоятельств — уехать в столицу. Дядя и тут не поддерживает его, уговаривая остаться и служить в провинции, но все-таки череда удачных совпадений позволяет герою осуществить заветное желание. С трудом устроившись на работу в Петербурге, Кузьмин начинает публиковаться в столичной газете — создается ощущение, что жизнь налаживается. Однако силы героя подорваны, страсть к водке уже закрепилась, а характер специфическим образом сформировался борьбой с жизненными условиями провинции — на этом фоне небольших трудностей оказывается достаточно, чтобы разрушить судьбу Кузьмина. Редактор газеты не выплачивает ему гонорар, постоянно говоря зайти «завтра» или «через неделю», обивать порог редакции Кузьмин ходит в рабочее время и, пойдя на принцип, решает постоянными посещениями добиться от редакции платы — в итоге в этом он не преуспевает, а с работы его выгоняют за прогулы. После увольнения начинается стремительная социальная деградация, приводящая к описанным в начале повести обстоятельствам.
Надо сказать, что в «Между людьми» Решетников если и сгустил краски, то совсем незначительно. Большинство деталей и обстоятельств взято им из собственной жизни. Он умер от алкоголизма и нищеты через шесть лет после публикации повести и всего на три года позже срока, который отмерил своему Кузьмину, — в двадцать девять лет. Писатель-разночинец Глеб Успенский, разбиравший бумаги после смерти Решетникова, сообщал о работе: «Для составления биографии я перечитал 900 писем каракуль, от почтальонов, монахов, писарей и т. д. и тьму всяких записок Решетникова, от которых пришел в нервное расстройство — так ужасна его жизнь». Единственным принципиальным отличием оказалось то, что сам Решетников оставил человечеству шесть томов своего блестящего литературного наследия.
Николай Иванович Свешников, «Воспоминания пропащего человека» (1896)
Хотя Свешников и записал свои мемуары на тридцать лет позже Решетникова, родились они с разницей всего в два года, так что их детство и юность проходили в одно и то же время. Ранние годы своей жизни Свешников провел в достатке, но после смерти матери и тетки хозяйство отца пришло в упадок, к тому же отец начал выпивать. Примерно в двенадцатилетнем возрасте ребенок был отправлен работать в Петербург. Там Свешникова устроили помощником в магазин, «мальчиком», и он оказался полностью предоставлен самому себе — из мемуаров складывается ощущение, что на его развитие никто из взрослых не обращал ни малейшего внимания. В четырнадцать лет Николай, обольщаемый витринами лавок с аппетитными сладостями, впервые пошел на воровство, украв четвертак из хозяйской кассы, — этот эпизод описан автором крайне подробно, как ключевой жизненный шаг. После этого Николай стал залезать в кассу систематически и уже через несколько лет курил, прогуливал деньги в кабаке и посещал публичные дома с целью удовлетворения полового инстинкта. Это долго оставалось незамеченным, но в конце концов юноша все-таки попался на краже, был жестоко избит и выгнан. Не зная, как устроить жизнь в Петербурге вне лавки, Свешников совершил полноценную кражу с проникновением, обворовав бывшего хозяина, и отправился скитаться. Что и определило всю его дальнейшую судьбу: падкий на соблазны, Свешников оказался неспособен к последовательной и долговременной работе, а без постоянного источника доходов ему приходилось не жить, а выживать, то опускаясь на самое дно, то ненадолго приподнимаясь над ним.
Так и проходила его дальнейшая борьба за существование: постоянно меняя занятия, Свешников перебирался из родного Углича в Петербург, проделывая этот путь зачастую пешком без копейки денег или по этапу (получить или продлить паспорт часто оказывалось затруднительным, а без документов он не имел права находиться в столице и был высылаем в компании уголовников), нигде не находя себе долговременного места, иногда голодая, иногда подворовывая, иногда увлекаясь какими-нибудь авантюрными проектами и постепенно спиваясь. Единственное, что сильно отличало Свешникова от его окружения, — интерес к чтению. По этой же причине он часто старался связывать свои заработки с книгами, работая продавцом и книгоношей, на фоне чего познакомился с писателями, исследователями литературы, библиофилами — в конечном счете вдохновленный товарищами из этой среды, он и написал мемуары. Чтение же, по словам Свешникова, оказывало на него благотворное влияние: впечатлившись литературой, он пересмотрел свои взгляды, принял свою судьбу и стал стараться по возможности делать людям добро (конечно, в периоды, когда страсть к водке ослабевала). Годам к тридцати жизнь Свешникова становится настолько однообразной, что ему самому уже неинтересно описывать подробно свои повторяющиеся маршруты; темп мемуаров становится беглым — и все же остается только поражаться его выносливости и здоровью: лет до сорока иных недугов, помимо пьянства, со Свешниковым не приключается даже в самых тяжелейших обстоятельствах.
Важным эпизодом в жизни Николая Ивановича стала Русско-турецкая война, объявленная в 1877 году (в литературе она известна, например, по рассказу «Четыре дня» В. М. Гаршина). Свешников проходит обучение, поступает в санитары и отправляется на фронт. По собственному признанию, он сделал это с целью подзаработать, а не из патриотических соображений, — и все-таки эти страницы мемуаров кажутся наиболее одухотворенными, свои обязанности он выполнял достаточно исправно и явно ощущал, что занят полезным делом. Но, вернувшись в Петербург с суммой, значительно превышающей когда-либо имевшиеся у него финансы, Свешников немедленно все пропил. После чего сценарий его жизни опять начал повторяться, так что свою жизнь после сорока лет он описал совсем бегло. Разве что принципиально новым занятием стали литературная деятельность и более тесное знакомство с писателями. А под конец воспоминаний Свешников настолько потерял интерес к себе, что последние страницы его повести занимает описание деятельности деревенских кулаков. Удивительно, что, несмотря на все условия, Николай Иванович прожил достаточно долгую жизнь, умерев в шестьдесят лет — и пережив Решетникова в два раза. В целом жизнь Свешникова напоминает буквализацию выражения «сизифов труд»: многократно добиваясь каких-то успехов, он пропивал абсолютно все, вплоть до одежды, после чего, оставшись в нижнем белье, он все-таки выходил из запоя и начинал выстраивать жизнь заново — с тем же результатом, снова и снова, и так вплоть до смерти.
Мария Гавриловна Савина, «Горести и скитания» (1882)
Первая глава этой книги, «Мое детство», начинается с предложения: «Нельзя назвать его радостным». Мария Савина, дочь провинциальных актеров, хотя и не испытывала с ранних лет тяжести беспросветной нищеты, подобно другим героям этой статьи, но, как и они, всю юность принуждена была с трудом и в одиночку бороться со средой. Родители не уделяли ей особого внимания, постоянно попрекали и не давали никакой ласки — от печальной реальности Савина уходила в чтение и мир фантазий. С одиннадцати лет она начала играть в театре детские роли, и, так как ее родители постоянно вращались в театральной среде, возможность продолжить играть всегда оставалась под рукой и периодически реализовывалась. При развале семьи Савина невольно выбрала сторону отца — и вынуждена была жить в постоянных конфликтах с его любовницей и с ним самим. Доведенная этими обстоятельствами до отчаяния, она в легкой одежде убежала из дома и оказалась на грани смерти, сраженная тифом, — но шестинедельная болезнь помогла несколько восстановить семейные отношения.
Этот эпизод, по словам Савиной, стал началом ее юности — временем длительной и трудной борьбы за самостоятельность. Ее основным интересом стал театр, чему способствовал и рано открывшийся актерский талант, однако работа над ним требовала огромных усилий — помимо непосредственно игры, от провинциальных актрис тогда требовалось самим заботиться о гардеробе, и большинство театральных постановок нуждались в соответствующей сценической одежде. Основные же силы уходили все-таки даже не на саму театральную работу, а на борьбу с бесконечными закулисными интригами, сплетнями и проч.: их разнообразию и всепроникновенности посвящена значительная часть мемуаров. Продолжающиеся конфликты с семьей закончились тем, что Савина откололась от родных и попробовала существовать самостоятельно — но вскоре такое положение привело к замужеству. Выйдя за театрального актера, она оказалась даже в худших обстоятельствах, — а так как распоряжение семейными финансами было в руках мужа, то столкнулась с безденежьем, голодом. Как актер муж был куда менее успешен, чем Савина, что приводило только к ухудшению их взаимоотношений и бесконечным попрекам. Даже спасти от театральных интриг замужество не смогло: муж чуть ли не склонял Савину к связям на стороне и навязывал ей дружбу с актрисами, спокойно существующими в роли любовниц. Принуждаемая к постоянной работе и не имеющая советов от старших, Савина была не в состоянии позаботиться о собственном здоровье, так что две ее ранние беременности закончились мертворождением и выкидышем. Но ежедневная борьба и упорство труда принесли плоды: проскитавшись в составе театральных трупп, Мария Гавриловна добралась до сцены Императорского театра, где добилась успеха у публики. Это позволило порвать с мужем, но попытки наладить взаимоотношения с семьей оказались безрезультатны — и никакой поддержки со стороны близких она не получала.
Следующим эпизодом «Горестей и скитаний» становится вызванная переутомлением болезнь Савиной. Уже имея средства, она отправилась лечиться за границу, где оказалась на грани смерти. Там же Мария Гавриловна сблизилась с неким графом, ставшим ее женихом, — однако, уже наученная горьким опытом, она смогла раскусить его и избежать свадьбы, поняв, что ей угрожает новая семейная тирания. Воспоминания охватывают период с ее рождения, 1854 года, и до примерно двадцатитрехлетия, 1877 года. Поправив здоровье, Савина вернулась к театральной работе в Петербурге. Для финала воспоминаний Мария Гавриловна выбрала начало новых романтических отношений, которые привели к свадьбе в 1882 году — тогда же она и принялась за мемуары, думая, что ее новый брак наконец-то сложился удачно. Но предваряющая книгу издательская статья рассказывает, что очень скоро все пошло наперекосяк и еще долгие годы актрисе приходилось расплачиваться за долги мужа.
Тем не менее Савина смогла стойко пережить и эти горести, став не только одной из ведущих актрис Императорского театра, но и общественным деятелем широкой направленности, а также благотворительницей. Ей удалось добиться одобрения множества передовых деятелей культуры своего времени — так, за написание мемуаров она взялась по настоянию Тургенева. Мария Савина прожила шестьдесят один год и умерла в 1915 году.
Федор Иванович Шаляпин, «Страницы из моей жизни» (1917)
Шаляпин родился в 1873 году, и его воспоминания показывают, что за прошедшие со времен рождения Федора Михайловича Решетникова тридцать лет положение обычных людей нисколько не изменилось: два описания семьи чиновника из крестьян почти не отличаются друг от друга — та же нищета, неумение воспитывать детей и необходимость заставлять их работать с самого раннего возраста, повальное пьянство и т. д. Детство в воспоминаниях Шаляпина также напоминает рассказ Леонида Андреева «Петька на даче» — рано принужденный работать, он почти не знал беззаботных лет. Принципиальное отличие заключается в том, что, благодаря особенностям характера, Федор Иванович всегда умел сохранять бодрость духа и никакие несчастья не могли его сломить. Но поэтому же ему было присуще определенное безрассудство: к полученным деньгам он относился легко, за работу никогда не держался, постоянно ее теряя, голодал и нищенствовал, менял место жительства, когда до него доносились слухи, что где-то жить лучше, — хотя путешествия требовали огромных усилий.
С детства питавший интерес к чтению и страсть к театру, он рвался на сцену — а параллельно полученные навыки пения удачно поспособствовали ему в этом. В юности Шаляпин оторвался от семьи и принялся скитаться по городам в поисках заработка, не брезгуя любой работой, но постепенно все чаще устраиваясь актером в провинциальные труппы. Успех и хоть какая-то финансовая стабильность пришли к нему далеко не сразу. Так, перевалив уже за сотню страниц мемуаров, читатель находит Шаляпина в следующей ситуации: оставшись в Баку без ночлега, Федор Иванович обосновывается в дешевом притоне, где местные уголовные элементы пытаются втянуть его в криминал и стать сообщником убийства и кражи. Убежав от них, Шаляпин оказывается без еды и крыши над головой, а в городе в это время бушует эпидемия холеры: трупы не успевают убирать с улиц, люди падают и умирают на глазах у прохожих. Шаляпин случайно находит на улице платок с деньгами, на которые умудряется купить билет до Тифлиса, где устраивается на работу в театр.
Впрочем, уже где-то к двадцати годам его положение становится достаточно устойчивым, к нему приходит признание в столице. Дальнейшие его жизненные трудности связаны скорее с теми же особенностями характера, которые помогали переносить горести в юности: с легкостью относясь к происходящему, своевольно разрывая контракты и ссорясь с коллегами, Шаляпин часто испытывает материальные затруднения, но о полной нищете уже не может быть и речи. Вторая половина мемуаров посвящена скорее описанию устройства театров в разных странах, сравнительному анализу их с отечественными, мыслям автора об искусстве — все это безусловно интересно, но не в контексте настоящей статьи. В следующий раз с трудностями Шаляпин столкнулся уже после революции — однако этот период почти полностью выпущен в дополненном заграничном издании «Страниц» (1922). В целом же, если абстрагироваться от легкого тона Федора Ивановича, его воспоминания о юности полны совершенно жутких эпизодов — возможно, особый упор на них делал Максим Горький, внесший значительный вклад в работу над книгой. Шаляпин однажды всерьез задумался о самоубийстве, доведенный до отчаяния голодом, — но вновь был выручен по счастливой случайности встреченным знакомым. И если самому Шаляпину удалось «пробиться», то участь даже его родителей оказалась самой печальной: мать на старости была вынуждена побираться и умерла от брюшного тифа, а отец, хотя и застал сына в период благосостояния, уже был глубоко спившимся человеком, и никакие деньги и врачи не были способны ему помочь.
Продолжение
Все четыре рассмотренных в статье произведения являются яркими, самобытными и художественно сильными — рекомендую их к полновесному прочтению. Подводить какой-либо итог после пересказа их содержания мне кажется излишним. Ближайшим к ним и дополняющим произведением является упомянутая в начале статьи автобиографическая трилогия Горького — но рассматривать ее подробно мне тоже кажется неуместным, упор тут делался на редкие произведения. Так что в заключительной части, чтобы осуществить некую «связь времен», укажу на отдельные схожие произведения из более современных пластов.
Первый пласт — популярная зарубежная литература. Весьма близким тематически оказывается автобиографическое творчество Чарльза Буковски. Подобно Решетникову, Буковски подробно описал свою работу на почте, подобно Свешникову — запойный опыт, подобно Шаляпину — романтическую жизнь с подругой-алкоголичкой, а общая безрадостная и тяжелая атмосфера его детства и постоянная смена работ напоминают все рассмотренные в статье произведения, хотя родился Буковски на пятьдесят лет позже Шаляпина и в другой стране. Аналогии тут получаются удивительно полными, а вслед за Буковски логично припомнить и автобиографические вещи о детстве и юношестве Джона Фанте и Луи-Фердинанда Селина — речь прежде всего о «Дороге на Лос-Анджелес» и «Спросите у пыли» первого (по задору они приближаются к мемуарам Шаляпина) и «Смерти в кредит» второго (а тут, наверное, ближе всего к Решетникову с его тяжеловесным характером и самобытным языком).
Второй пласт — современная отечественная литература. Сразу на ум приходят две автобиографические трилогии от ведущих современных авторов-реалистов. Речь идет о «Гопниках», «Школе», «СССР» Владимира Козлова и «Минусе», «Нубуке», «Вперед и вверх на севших батарейках» Романа Сенчина. Собственному детству посвятил повесть «Дом десять» еще один ведущий современный реалист — Дмитрий Данилов; впрочем, у него вещь получилась значительно более светлой, выбивающейся из указанного ряда. Из более популярной литературы можно припомнить «Похороните меня за плинтусом» Павла Санаева и многочисленные автобиографические произведения русского последователя Буковски Евгения Алехина (хотя до описания непосредственно детства он пока не добрался, но, вероятно, все еще впереди). Полагаю, что этот ряд можно продолжать очень долго: современная литература пока что не изучена вдоль и поперек, в ней мало общих мест.
Здесь я поделился известными мне произведениями, но даже в процессе длительной работы над этой статьей их круг пополнился двумя позициями — тематически напоминающими Свешникова мрачными автобиографическими рассказами Сергея Гребнева о саморазрушении, собранными в книгу «Бестиарий», а также мемуарами советского неофициального художника Валентина Воробьева, родившегося в 1938 году и описавшего свою жизнь в книге «Враг народа» уже в 2005 году — его военное и послевоенное детство также, конечно, было далеко от материального благополучия. А упомянув Воробьева, я сразу же вспомнил еще одну автобиографическую трилогию о тех же временах — «Подросток Савенко», «Молодой негодяй», «У нас была великая эпоха» Эдуарда Лимонова.
Дабы не затягивать эту часть, доставая новые и новые названия из недр памяти, немедленно оборву статью — все-таки прямой ее целью был обзор ярких отечественных дореволюционных произведений.