Артем Космарский. Третий рейх. 16 историй о жизни и смерти. М.: АСТ, Аудиокнига, 2020 Содержание
1. Придя к власти в 1933 году, нацисты сразу же начали проводить политику антисемитизма. В ответ на критику своих действий из США они отвечали: «А у вас негров вешают!» В действительности же между преследованием евреев в довоенной гитлеровской Германии и судами Линча на американском Юге была существенная разница, и немецкие юристы не уставали это подчеркивать.
В 1930-е годы идеологи нацизма относились к расовой политике в южных штатах со смешанными чувствами. С американскими расистами их объединяло крайне предвзятое отношение к людям с другим цветом кожи, и, хотя в рамках публичной полемики они иногда могли сочувственно говорить о чрезмерных страданиях афроамериканцев от рук линчевателей, в целом сторонники Гитлера одобряли и законы Джима Кроу (сегрегацию), и запреты на смешанные браки, и жестокость в отношении чернокожих. Более того, расовые законы в Германии в 1934 году, направленные в первую очередь против евреев, писались с учетом опыта США.
Однако, считали нацисты, суды Линча в Америке отличались ненужной хаотичностью, свидетельствовали о спонтанном насилии, а главное — не были поддержаны американским законодательством, в чем они видели принципиальную слабость буржуазно-либерального правосудия. Когда штурмовики НСДАП с одобрения фюрера и правительства громили еврейские лавки, публично избивали и унижали всех, кто пытался этому препятствовать или просто не желал в этом участвовать, идеологами это подавалось как коллективное действие, выражающее глубинные ценности немецкого народа. В этом с юридической точки зрения не было никакого беззакония — просто погромщики проводили в жизнь программу партии.
«Таким образом, происшествия в Алабаме и Миссисипи (случаи линчевания) не нравились нацистам не жестокостью, а анархичностью. Правильное расовое насилие должно направляться государством, считали они. Сначала властям необходимо санкционировать бойкоты, ввести расистские законы, напечатать антисемитские плакаты, дать судам инструкции по оправданию погромщиков — и только потом толпа может проявлять свою волю. <...> Изуверские публичные убийства представителей чернокожего населения, по мнению гитлеровцев, свидетельствовали об опасностях демократии и о слабости США. Отдельные законы в каждом штате, право на ношение оружия, неспособность государства защитить одних граждан от других — все это угрожало Америке тотальной расовой войной. В Германии и ее владениях подобного хаоса допустить нельзя было. Таким образом, суды Линча подавали НСДАП пример, как не надо проводить расовую политику».
2. В конце 1940 года один из партийных функционеров НСДАП хотел реформировать правила футбола — ввести в этот вид спорта тактику блицкрига. Однако из его планов ничего не вышло.
После начала Второй мировой и первых успехов германской армии, одержавшей ряд молниеносных побед во французской кампании, многие стороны жизни в стране оказались милитаризованы. Не стал исключением и спорт. Баварский шпортберейхсфюрер (местный партийный уполномоченный по делам спорта) Карл Оберхубер выступил с идеей перестроить правила футбола в духе блицкрига. Вообще-то вопрос о правилах игры находился в ведении ФИФА, стремившейся сделать футбол более зрелищным за счет баланса между игрой в нападении и обороне (новое правило офсайда, принятое в 1925 г.), но Оберхубера это не смутило.
Йозеф Хербергер
В частности, Оберхубер хотел сломать утвердившуюся в Германии схему игры «дубль-вэ», за которую ратовал тренер национальной сборной Йозеф Хербергер. Баварский функционер стал давить на местные клубы, требуя от них более «агрессивной» игры, как мог чинил препятствия Хербергеру и даже пытался бросить ему вызов на футбольном поле, организовав встречу «оборонцев» из сборной и «атакующей» баварской команды. Встреча кончилась победой «оборонцев». В конечном итоге планы «идеологически правильного» Оберхубера провалились, поскольку он был слишком радикален, а дипломатичный и гораздо более миролюбиво настроенный Хербергер умел показывать результаты на поле. Уже после войны сборная ФРГ под его руководством выиграла Кубок мира в 1954 году.
«Нужно понимать, что Оберхубер хотел не просто поменять тактику игры профессиональных футболистов. Он (и его соратники в руководстве страны) надеялся изменить облик спорта как такового и превратить его из развлечения в средство подготовки идеальных солдат. Начавшаяся война была для него не случайным эпизодом, а идеальным завершением, воплощением сути Третьего рейха. „Нам нужно тренировать воинов, а не виртуозов голов и пасов”, — писали функционеры. „Футбольный блицкриг” требовал новых методов тренировки, и главную роль в них должен был играть бокс — единственный спорт, в любви к которому признался Гитлер в „Майн кампф”. Та игра, что хотели видеть Хербергер и Немецкий футбольный союз, где важная роль отводится выстраиванию защиты, — это наследие бессильной пацифистской эпохи Веймарской республики».
3. Хотя власти нацистской Германии жестоко преследовали мужчин гомосексуальной ориентации, к лесбиянкам отношение было куда более мягким, даже если в гестапо поступали многочисленные доносы на них.
Для гомосексуалов-мужчин в нацистском Уголовном кодексе существовала отдельная статья, для таких как они, в частности, были построены первые концлагеря на территории Германии. Лесбиянки считались куда менее опасными, так как большинство немецких юристов постановили считать, что гомосексуальные связи между женщинами не лишают их возможности рожать детей (тогда как гомосексуалы растрачивают сексуальную энергию «впустую»). Соответственно, официального запрета на любовь между женщинами не существовало.
В то же время многие немецкие обыватели были настроены по отношению к лесбиянкам враждебно. Необычный образ жизни и манера одеваться (во времена Веймарской республики в лесбийской субкультуре была распространена мода на мужские прически и костюмы) противопоставляли их добропорядочным бюргерам, заставляли сближаться с другими гонимыми меньшинствами, в том числе с евреями. Так, на примере жизни Ильзе Тоцке из Вюрцбурга, исследованной современными историками, видно, как гестапо, получившее множество сигналов о ее нетрадиционной ориентации, не спешило вмешиваться, пока Тоцке со своей еврейской подругой не решилась бежать из страны.
«„2 мая 1941 года — Вюрцбургскому гестапо. Фройляйн Ильзе Тоцке поддерживает интимную дружбу с пятнадцатилетней еврейкой, Швабахер. Фройляйн Т. каждый день приходит и остается до вечера, когда возвращается фройляйн Швабахер. У фройляйн Т. ненормальная ориентация, и она навязывает ее девушке. Она даже сказала: «Я привлекла малышку на свою сторону, она — как я». Она имеет в виду мужененавистничество. Я живу в том же квартале и много недель замечаю эти визиты. Каждый немец знает и должен знать законы, но для фройляйн Т. они словно не существуют. Хайль Гитлер! Улица Шиллера, 2”. Любопытно, что автора анонимки в данном случае волнует одно (совращение невинного подростка), а гестапо — другое: половая связь немки и еврейки. В духе тогдашней пропаганды, рисовавшей еврейских женщин ненасытными в своей похоти, Тоцке даже могли представить жертвой юной партнерши. Но на тот момент гестапо ничего не предприняло, только подшило письмо в досье».
4. При разработке планов нападения Германии на СССР в июне 1941 года гитлеровские экономисты допустили колоссальную ошибку, отведя Украине роль будущей ресурсной базы рейха, в первую очередь сельскохозяйственной, а не мощного промышленного региона.
После того как Третий рейх не смог одержать быструю победу над Великобританией, нападение нацистов на СССР стало неизбежным. Во многом потому, что именно на востоке Гитлер надеялся получить ресурсы для продолжения войны с Лондоном. Однако экономисты и администраторы Третьего рейха даже не задумывались об использовании мощного промышленного потенциала будущих оккупированных территорий. Все ценное, что вермахт должен был захватить в ходе войны, планировалось вывезти в Германию.
Когда война началась и Украина с ее мощнейшими индустриальными комплексами (правда, либо в значительной части эвакуированными, либо разрушенными Красной армией) оказалась в руках гитлеровцев, экономические службы занимались лишь вывозом сырья и готовых изделий. Особенно их интересовал марганец, необходимый для выплавки высококачественной стали. Политика рейха изменилась лишь в мае 1942 года. Германия принялась спешно отстраивать промышленные районы Украины — и снова столкнулась с последствиями своих недальновидных начальных планов. Политика поголовного уничтожения евреев, угона нееврейского населения на работы в Германию, преследования оставшихся украинцев привела к острой нехватке рабочей силы. Ценой колоссальных усилий и жертв среди местного населения к началу 1943 года нацистам удалось запустить сотни металлургических заводов и десятки шахт Донбасса. Но проработало все это недолго — уже летом началось наступление Красной армии, и теперь гитлеровцы спешно эвакуировали и взрывали оборудование.
«За два года оккупации экономическое планирование развития восточных территорий практически стояло на месте. В новом европейском порядке юго-западу СССР была уготована роль поставщика хлеба для рейха — что предполагало голодную смерть миллионов местных жителей. Но даже при всех разрушениях, которые успела произвести отступающая Красная армия, немцы могли бы использовать промышленность Украины в свою пользу. Гитлеровцы потеряли шанс обеспечить Восточный фронт оружием и снарядами, грабя регион, убивая евреев и притесняя украинцев. И все же, вопреки последним (1945 год) подсчетам экономистов рейха, Украина немало дала воюющей Германии. Без угля, железной руды, молибдена, вольфрама и особенно марганца военная экономика рейха рухнула бы задолго до 1944 года».
5. Холокост по сути стал результатом не столько продуманной политики по «окончательному решению еврейского вопроса», сколько следствием бюрократических интриг и конкуренции различных ведомств Третьего рейха, боровшихся за то, кто лучше воплотит в жизнь античеловеческие мечты своего фюрера.
План по уничтожению в лагерях смерти 11 млн человек, прежде всего евреев, был принят в конце января 1942 года на третьей Ванзейской конференции, созванной по инициативе руководителя Главного управления имперской безопасности (РСХА) Рейнхарда Гейдриха. В сохранившихся документах говорится, что главными инструментами геноцида должны были стать «каторжные работы» и «эвакуация на восток», хотя опыты с уничтожением людей в газовых камерах в Освенциме к тому времени уже шли вовсю.
Расовая политика нацистов все время приходила в противоречие с экономическими нуждами рейха в условиях войны. Изначально предполагалось, что Германию «очистят» от немецких евреев путем их насильственной депортации в Польшу. После начала Второй мировой решено было депортировать и евреев, и поляков из западных польских областей еще дальше на восток, с тем чтобы на их место заселить прибалтийских немцев. Но это масштабное «переселение народов» тут же привело к колоссальному дефициту рабочей силы в тылу. Поэтому гитлеровские бонзы, скрепя сердце, одобрили эвакуацию поляков на запад, для работы на заводах и фермах Германии. РСХА быстро оттерли от выполнения этой задачи, и Гейдрих решил повысить ставки, предложив план еще более масштабной эвакуации — целого миллиона поляков — под руководством своего ведомства. Но война диктовала свое, и РСХА по-прежнему не давали вмешиваться в ситуацию в тыловой зоне и на оккупированных территориях. Гейдриху оставалось либо смириться с поражением, либо радикально поднять ставки. Наблюдая за продвижением вермахта вглубь территории СССР, он поставил вопрос о быстрой германизации захваченных территорий. Для этого требовалась рабочая сила, и именно этому вопросу была посвящена третья Ванзейская конференция. Гейдрих действительно рассчитывал уморить каторжным трудом миллионы человек, прежде всего евреев, которым предстояло обустроить «жизненное пространство» для новых господ.
Рейнхард
Гейдрих
«Итак, третья Ванзейская конференция вряд ли была формальным утверждением единодушно принятого нацистами решения о полном истреблении евреев. Предыдущие конференции показывают, как РСХА пыталось оседлать один проект за другим, встречая противодействие Геринга, Франка и руководителей иных структур. Холокост шел не по плану — и в результате столкновение многих явлений: погромов, причем с участием местных жителей, айнзацгрупп, лагерей смерти Глобочника. А РСХА, опасаясь проиграть другим нацистам в ретивости и эффективности, начало бежать впереди паровоза, оформляя низовую жестокость как централизованную политику. И желание Гейдриха выслужиться, взять радикализмом своих планов (миллионы евреев умрут на строительстве городов нового фатерлянда!) было продиктовано как раз провалами прошлых проектов — а какой бюрократ согласится уменьшить свои амбиции?»
6. В нацистских концлагерях процветал бокс с участием заключенных, причем в виде организованных спортивных поединков, с секундантами, защитным снаряжением, рефери. Бои проходили не только между заключенными и охранниками, но и среди заключенных.
Бокс был видом спорта номер один для офицеров и солдат СС, его хвалил сам Гитлер. Поэтому эсэсовцы, охранявшие концлагеря, быстро стали организовывать боксерские поединки с заключенными — как для развлечения, так и для отработки техники на «живых манекенах». Кроме того, победы на ринге над «расово чуждыми» противниками демонстрировали физическое превосходство арийцев, пусть даже поединки велись без учета весовых категорий, зачастую с изможденными противниками. Впрочем, среди заключенных были и профессиональные боксеры, и даже бывшие чемпионы — их старались переводить на более легкие работы и подкармливать, чтобы они как можно дольше служили «расходным материалом» для эсэсовцев.
Бокс процветал также среди привилегированной верхушки заключенных — надзирателей-капо, бригадиров, старших по бараку и т. д. Их жертвами также часто становились простые лагерники. Но в 1943–1944 годах, когда стало ясно, что экономика Германии проигрывает соревнование с экономиками союзников, было решено повысить паек заключенным концлагерей, в которых теперь видели ценную рабочую силу. В результате привилегированный слой несколько укрепился и иногда направлял свои усилия не на травлю, а на защиту остальных от произвола администрации. Спорт служил важным подспорьем для поддержании духа заключенных. В частности, в Бухенвальде и Маутхаузене подпольные комитеты сопротивления проводили боксерские поединки для укрепления воли к сопротивлению немцам.
«Если изучить всю историю бокса в концлагерях, становится очевидно, что этот спорт играл скорее на стороне рабства, а не свободы. Его обожали нацистские бонзы, его вменяли в обязанность членам СС — и именно бесчеловечные хозяева лагерей устраивали для себя кровавые спектакли с участием боксеров. И далее бокс в лагерях был организован согласно иерархии этих мест смерти: лучшие матчи устраивали эсэсовцы, а им уже подражали лагерные капо. Для самих спортсменов бокс стал лотереей: да, был шанс продержаться дольше на усиленном пайке, но одновременно существовал и риск погибнуть — и особенно после побед, которые забирали все силы и могли разозлить лагерное начальство».
7. Бомбежки немецких городов авиацией союзников, начавшиеся в 1942 году, многократно усилили власть женщин в повседневной жизни Третьего рейха.
Первые бомбовые удары по германскому тылу британская авиация пыталась наносить уже весной 1940 года, но они были малоэффективны. Тем не менее с конца этого года во всем рейхе заработала единая система воздушной тревоги. Радары следили за подходом вражеских самолетов, и сирены оповещали население о необходимости спуститься в бомбоубежища. По-настоящему серьезные налеты авиации союзников начались в 1942 году.
Во многих городах Германии воздушная оборона была построена на принципах самозащиты населения: ответственность за тушение пожаров, разбор завалов и эвакуацию раненых возлагалась на самих жителей домов. В условиях, когда большинство мужчин отправились на фронт, все эти обязанности легли на плечи женщин. Кроме того, женщин, особенно незамужних, активно призывали вступать во вспомогательную военную службу для административной работы на армию. Многие из них, особенно служившие в частях ПВО, в буквальном смысле рисковали жизнью, так как авиация союзников в ходе ночных бомбардировок прежде всего била по прожекторам. Все это решительно меняло положение женщин в обществе с его патриархальными устоями.
«Революции в отношениях полов способствовала и смена механизма принятия решений в семье. По законам рейха главными тут были отцы. Однако, когда они оказались на фронте, воспитывать и защищать детей пришлось матерям. Матери же принимали жизненно важные решения (например, эвакуироваться или остаться). Старшие члены семьи также постепенно утрачивали власть и влияние. Из-за голода, болезней и бомбежек бабушки и дедушки из источника поддержки (посидеть с детьми, помочь по хозяйству) превращались в обузу. „Моего мужа убили, и я получила пособие 140 рейхсмарок. На это нам с сыном пришлось жить всю войну. Мама сильно болела и почти все время лежала в постели”, — рассказывала 25-летняя вдова. После бомбежек ключевую роль в выживании начали играть молодые женщины, способные быстро добыть еду и одежду для всей семьи, в том числе для старшего поколения, — еще один удар по патриархальным отношениям».
8. После разгрома немецких войск на Западном фронте жители Германии близко познакомились с американскими и британскими солдатами, и вскоре аббревиатуру USA стали расшифровывать как Uhren Stehlen Auch («часы они воруют тоже»). Попытки армейского руководства пресечь грабежи успехом не увенчались.
Освобождая Францию и Италию, американские солдаты воздерживались от насилия над местным населением, но, попав на территорию Германии, стали считать грабежи делом справедливым. Поначалу, после тяжелых зимних операций в Арденнах и Хюртгенском лесу, они стремились просто улучшить свой быт, но затем началась прицельная охота за ценностями, в особенности за фотокамерами Leica и часами. Однако стремление мстить немцам и унижать их американцам было свойственно меньше, чем французским или советским солдатам, и они чаще грабили пустующие дома, чем занятые своими жителями.
Главное командование союзных сил, опасаясь, что слишком вольное поведение солдат повредит имиджу американской или британской армии, пыталось остановить мародерство. Однако все ограничилось бюрократическими мерами: были выпущены меморандумы и разработаны меры наказания за провинности, но обязанность следить за их применением возложили на то же армейское командование, которое и раньше закрывало глаза на поведение своих подчиненных.
«Решение Эйзенхауэра возложить борьбу с мародерством на младший командный состав оказалось в корне ошибочным: эти офицеры делили с солдатами все тяготы войны, мерзли в окопах, кутались в одни и те же конфискованные шарфы и согревались тем же шнапсом — странно было бы ожидать от них особой строгости. В результате реальную работу по преследованию мародеров выполнял немногочисленный штат офицеров службы гражданской администрации. Получая жалобы от немцев или наблюдая случаи мародерства, они немедленно тащили солдат к начальству, требовали вернуть добычу и наложить на виновных дисциплинарное взыскание. Однако у этих офицеров на повестке дня стояли более важные дела <...> То есть на фронте указы Эйзенхауэра натолкнулись на равнодушие младших офицеров, а в тылу (где у солдат были время и возможности для серьезной „зачистки” и отправки домой больших посылок) для предотвращения мародерства не хватало рук».
9. Сразу после войны немецкие дети школьного возраста оказались в очень трудном положении, поскольку к физическим страданиям, горю от смерти близких и бытовым тяготам у них добавились еще и тяжелейшие психологические травмы.
В 1946 году инспектор школ Нюрнберга Отто Бартель по собственной инициативе провел исследование среди старших школьников, чтобы узнать, что они думают о прошедшей войне. Он собрал около семи тысяч анкет и сочинений, которые были обнародованы лишь в наше время. Из сочинений на темы «История моей жизни», «Что я знаю о своих родителях» и т. д. следовало, что главным, организующим почти любое повествование фактором была война: истории детей были построены на основе трехчастной структуры: до, во время и после войны. Иногда, видимо, война была столь травмирующим опытом, что не упоминалась вовсе. Одним из главных мотивов было разочарование: «Человек, который был моим кумиром, довел нас до беды. Все было напрасно».
Юноши из гитлерюгенда
В анкетах, где вопросы ставились более определенно («Кто виноват в наших несчастьях?» и т. д.), школьники или старались уйти от прямого ответа («Я не политик»), или возлагали вину на нацистов — некую, в их воображении, отдельную от народа группу преступников — а то и на зарубежные страны, не сумевшие вовремя остановить Гитлера («почему они смотрели, как растет сила национал-социализма...»). Еще один устойчивый мотив — подчеркивание страданий, выпавших на долю немцев.
«Нюрнбергские школьные сочинения явно или неявно оправдывают немцев: их авторы умалчивают о более активных формах поддержки, которую они могли оказывать гитлеризму, — издеваться над „расово чуждыми элементами” или военнопленными, доносить на соседей или друзей. Преследование евреев и коммунистов вообще упоминают только те школьники, которые сами принадлежат к этим группам. При этом, отвечая на прямой вопрос анкеты „Что было плохо, несправедливо и неправедно при национал-социализме?”, большинство школьников называют главным злом уничтожение евреев и славян. Это расхождение указывает на важный факт: реалии Третьего рейха молодые люди не могли осознанно включить в свою биографию. Их жизненные истории посвящены личным страданиям, а при намеке на ответственность за преступления режима они вспоминают, что были маленькими и ничего не понимали. Психологически этих подростков понять можно: в 1945 году черное стало белым, а белое — черным. Забвение и самооправдание — естественные стратегии в такой ситуации».
10. После войны страдали не только немецкие дети, непосредственно пережившие бомбежки. Оккупация союзниками Австрии длилась с 1945-й по 1955 год — за это время от сексуальных контактов мужчин-победителей и женщин-побежденных родилось множество детей, на которых в обществе очень долго смотрели как на парий.
В 1948 году в Австрии на 100 женщин приходилось 70 мужчин. В этой ситуации многие австрийки смотрели на оккупантов — советских, американских, британских и французских солдат и офицеров — достаточно благосклонно, чтобы флиртовать с ними и завязывать отношения. Поначалу браки между победителями и побежденными были делом исключительным, но с 1946 года западные оккупационные администрации стали снимать запреты, и многие австрийки уехали за рубеж с мужьями. В советской зоне оккупации ситуация была иной: командование сквозь пальцы смотрело на романы подчиненных с местными жительницами, однако смешанные браки были недопустимы.
По примерным подсчетам, к 1955 году по всей Австрии родились около 20 тысяч «детей оккупации» (из них 8 тысяч — в советской зоне). В австрийском обществе к таким детям относились с презрением; часто, если мать впоследствии находила себе австрийского мужа, ее первого ребенка не брали в семью и отправляли в детдом; даже если ребенок оставался в семье, от него скрывали, кем был его отец. Все это привело к тому, что для многих желание узнать правду о своем происхождении стало делом жизни. В 1990-е годы в Австрии заработали группы помощи, помогающие установить контакты между потерявшимися родственниками. В 2000-е годы это движение дошло и до России.
«Когда Райнхарду Хенингеру было три года, его мать вышла замуж за австрийца. Он был солдатом вермахта, воевавшим на Восточном фронте, и постарался стереть всю память о биологическом отце своего пасынка. Однако матери Райнхарда удалось уговорить подругу спрятать фотографию и письмо от ее первого возлюбленного. Только после смерти приемного отца сын смог поговорить с матерью откровенно и узнать, что та была безумно влюблена в некоего Михаила Покулева, который служил в Ибсе-ан-дер-Донау. <...> Настоящий прорыв случился благодаря российской телепередаче „Жди меня”. В 2007 году Райнхарду Хенингеру с помощью австрийских историков и телевизионщиков из России удалось попасть в эфир и показать там фото Михаила Покулева — и его узнали! Хенингер нашел в России своих единокровных брата и сестру и смог посетить могилу отца. Оказывается, перед смертью в 1980 году Михаил рассказал сыну об австрийской возлюбленной, и тот попытался ее найти, но безуспешно. В Австрии Хенингер организовал встречи „детей оккупации”, в которых с каждым годом участвует все больше людей».