I
Одним безветренным, но дождливым ноябрьским вечером 1982 года в России возникли сразу два места силы, два центра событий, два магнитных полюса. Один — на подмосковной даче в Заречье, о нем позже. Другой располагался в самом центре города, на Большой Никитской (по тогдашней советской топонимике — улица Герцена, 47), и был обозначен скромной бронзовой плашкой «Центр досуга молодежи Краснопресненского района».
На этот свежеотреставрированный особнячок в духе ранней эклектики положил тогда глаз быстро набиравший популярность клуб «Что? Где? Когда?». Однако знатоки из популярного телеклуба, как и местные комсомольцы, как, впрочем, и бывшие хозяева этого уютного домовладения — князь Борис Шаховской, надворная советница Смирнова, гвардии прапорщица А. А. Неронова, баронесса Мария Федоровна Розен и проч., — не имеют к описываемым событиям никакого отношения.
Важно другое. Центр досуга, изможденный тяжбой останкинских телезнатоков с пресненскими комсомольцами и мучительно размышлявший, чем бы таким покультурней прикрыть сомнительный, но весьма прибыльный бар на первом этаже, с бутербродами и спиртным в разлив (в те времена — большая редкость), в конце концов при не до конца проясненных обстоятельствах запустил на пару вечеров в месяц «Независимый клуб молодых поэтов», возникший средь диких степей московского литературного андеграунда — не менее сомнительный, чем нижний бар, но все же…
Клуб прожил недолго. Каждый поэт, прислонясь к дверному косяку, ждал своего выхода на подмостки и больше не ждал ничего. В таком виде клуб был абсолютно нежизнеспособен и наверняка вскоре сам по себе сошел бы на нет, но к концу года его весьма кстати с треском разогнали недальновидные столичные партийные власти. И гонимый, закрытый по велению властей «Независимый клуб молодых поэтов» справедливо вошел в историю неофициальной отечественной литературы как еще один затоптанный советской властью, загубленный на корню росток нового, свободного, неподцензурного…
II
Однако вернемся в тот ноябрьский вечер 1982 года, когда в зале на втором этаже, куда вела лестница с помпезными зеркалами, состоялись легендарные выборы Короля поэтов.
Придумано было красиво.
Сначала появилось объявление. На большом, прихотливо ободранном листе оберточной бумаги разновысокими печатными буквами при отсутствии заглавных и минимуме знаков препинания сообщалось о готовящейся необычной акции:
==========================
1. каждый не испугавшийся творческой конкуренции поэт должен отдать свое самое забойное не побоимся этого слова стихотворение в напечатанном виде поэмы и микропоэмы будут отклонены
2. собранные стихотворения будут переданы чтецам, которые прочтут поданные стихи анонимно не называя имени автора
3. все пришедшие не только участвовать в конкурсе, но и просто слушать, а также участвовать в избрании победителя должны будут вписать свое имя в листок пущенный с этой целью по залу
4. каждому записавшемуся будет выдан листок для голосования
5. будет вывешен перечень конкурсных стихотворений по названиям без указания автора и обозначен порядковый номер каждого
6. после прочтения всех текстов каждый сможет проставить номера 3х не более понравившихся стихотворений в своем билете и опустить его в урну для голосования
7. счетная комиссия подсчитает голоса и объявит победителя
8. победитель будет поощрен разумеется не материально
===================================
III
Собственно, все так и было. Почти так.
На небольшой эстраде стоял венский стул с табличкой на спинке «стул короля поэтов» (недавно, будучи выставленной в Литературном музее, эта табличка наконец обрела подобающий мемориально-музейный статус).
Список всех тех, чьи стихи читались в тот вечер, едва ли кто сегодня возьмется воспроизвести в точности. Наверняка среди них были Алексей Парщиков, Иван Жданов, Владимир Аристов, Александр Еременко, Марк Шатуновский… Ну и я тоже. А еще, наверное, Друк, Юра Арабов, Кутик, Нина Искренко, Гершензон, Гуголев, Щербина, Коркия, да много кто еще.
Всех подозреваемых опросить не берусь, но вот Арабов недовольно пробурчал в трубку, что «да, да, был, но участвовать тогда снобистски отказался. А может, и не снобистски, а с испуга, что все это обвалится…» И еще вдогонку вспомнил звучавшее на вечере «В ту осень я любил спортсменку с толчковой левою ногой». Это уже Вишневский. А Володя Аристов внезапно воспроизвел картинку, как Ольга Свиблова кричала через переполненный зал «Юкка! Юкка!» — когда в дверях возник запоздавший Юкка Маллинен, «финн московского разлива», тогдашний выпускник МГУ, знаток неподцензурной русской литературы и нынешний президент финского ПЕН-клуба…
Стихи читали студенты ефремовского курса школы-студии МХАТ, которых привел Шатуновский. Ритуал впечатлял. Сначала из псевдоантичного сосуда вслепую извлекался листок с номером, затем медленно, со всеми мхатовскими паузами, вставал артист, у которого был текст под этим номером, и читал стихи очередного претендента на королевский титул. В безнадежной попытке минимизировать влияние дружеских пристрастий тексты были анонимны, но искушенная столичная андеграундная публика без особого труда могла распознать — кто, что, где и когда.
Когда ритуал торжественного чтения, прерывавшегося хохотом, свистом и аплодисментами, завершился, обнаружилось, что урну для голосования, указанную в объявлении, забыли. Хотели было принести с улицы, но там капал мелкий противный дождик, бросать голоса в темную жижу на дне и затем извлекать их оттуда не хватило авангардного духа. В итоге бюллетени голосовавших собирали в черную фетровую шляпу с большими полями.
Александр Еременко
Фото: klauzura.ru
Подсчет голосов шел в соседней комнате. Двери то открывались, то закрывались — «наблюдатели» нетерпеливо ходили туда-сюда в ожидании наконец выпить. Наконец торжественно провозгласили итоги. Победил Александр Еременко.
(То, что Ерема был выбран тогда Королем поэтов, знают все. То, что я занял второе место, — наверное, только я один и помню. И это справедливо. В турнире всегда важен чемпион, победитель. Даже когда это турнир поэтов).
Ерему привели с первого этажа, где в баре уже вовсю наливали, усадили на королевский стул. Вопреки предварительному объявлению о нематериальном поощрении, Гуголев быстро и ловко собрал для победителя деньги все в ту же черную фетровую шляпу. После чего все или почти все отправились выпивать. Пили всю ночь.
IV
На следующий день по городу поползли слухи (позже подтвержденные замогильными голосами центрального телевидения), что той ночью умер генсек Брежнев.
Накануне вечером Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев, к тому времени без малого восемнадцать лет занимавший этот всевластный пост, ужинал на госдаче «Заречье-6» вместе со всей своей семьей, после чего ушел спать.
Утром, когда охранник попытался его разбудить, генсек был мертв. Охранник попытался его реанимировать, сделал ему искусственное дыхание и массаж сердца, но это не помогло. Почему это делал не врач, а охранник, история умалчивает. Зато история не умалчивает, что тут же, у постели усопшего верховного правителя, дряхлые члены политбюро решали вопрос о преемнике.
Однако не был ли решен этот вопрос уже накануне вечером, когда генсек после сытного ужина еще только направлялся в опочивальню?
По крайней мере, из нескольких окон в районе Патриарших прудов весь следующий день звучали громкие нетрезвые молодые голоса: «Генсек умер, да здравствует король!»
V
Однажды ночью, лет десять спустя после описываемых событий, в мою дверь позвонили. На пороге стоял Саша Еременко:
— Пошли, будем жечь мою книгу.
Не похоже было, что он пьян.
— Хорошо, погоди минуту, сейчас приду.
Я взял пару бутылок водки, пачку только что вышедшей моей книжки (в тогдашней перестроечной суматохе только-только стали выходить наши первые сборники на желтой газетной бумаге), вышел к Ереме.
Про бутылки он ничего не сказал, а про пачку мрачно спросил:
— А это что такое?
Похоже было, что от самого вида книг его мутило.
— Это моя, — говорю, — на растопку пойдет.
И мы пошли к нему, благо жил он неподалеку. Во дворе Ерема показал удобное место для костра.
В комнате у него лежал весь, наверное, тираж его только что вышедшей книги, которую я еще не видел. Я почувствовал свою высокую миссию: спасти первую изданную в отечестве книгу Александра Еременко.
Пили мы всю ночь. Почти не говорили. Кипели и лопались мозги, но голова в таких случаях у меня все равно не отключается. Могут ноги не идти, я могу вообще быть еле жив, но голова не отключается. Напиваться бессмысленно, к сожалению. И во мне еще сидела эта задняя мысль, что надо Ерему отвлечь.
К утру вырубились оба. Тираж так и не сожгли. Все вроде получилось, книга была спасена. Теперь думаю — зря. Это я был дурак с высокой гуманно-гуманитарной миссией, а Ерема как всегда был прав. Потому что первая книжка Александра Еременко должна была стать бомбой. А это было время, когда все бомбы уже взорвались, когда все уходило в пыль, в прах, в вату, в труху, в пустоту…