1. Обсыпайтесь Достоевским: Пушкинский дом ко дню рождения писателя выложил на своем сайте первые восемь томов нового 35-томного ПСС — от «Бедных людей» до «Идиота». Кстати, предыдущую, 30-томную версию, можно скачать там же.
2. Самая чудовищная история прошлой недели — преступление историка и реконструктора Олега Соколова, жестоко убившего свою возлюбленную, аспирантку Анастасию Ещенко, — вновь всколыхнула вопрос «должны ли мы предать забвению работы и заслуги известного человека, который оказался негодяем». На фоне таких шокирующих новостей этот вопрос, честно говоря, дело десятое, но в интернете общественная дискуссия быстро до него добирается. На сайте «Миллионер» ему посвятил колонку Дмитрий Воденников. Сначала он пересказывает историю Салтычихи, которая вообще-то никаких научных статей не писала, затем — ближе к делу — историю Уильяма Берроуза, который застрелил жену, решив поиграть с ней в Вильгельма Телля (можно было бы и Альтюссера вспомнить). Наконец, речь заходит о нынешнем случае: здесь Воденников приводит несколько высказываний из соцсетей (например, Борис Акунин*Признан в России иностранным агентом в очередной том своей «Истории Российского государства» еще до истории с Ещенко включил ссылку на Соколова). Поэт признается, что и сам пользовался бы «чем-то хорошим», что создано «кем-то ужасным», — «с другой стороны, я теперь иду по улице и все время замечаю: все идут по городу и несут тяжелые черные сумки». Можно понять.
3. Грета Тунберг, ребенок, которым пугают взрослых, выпустила книгу собственных речей. На «Афише» о ней пишет Егор Михайлов, отмечая, как быстро менялась риторика экоактивистки:
«Грета выкладывает на стол цифры: вот как меняется климат изза действий человека, вот к чему это может привести, вот что нужно делать, чтобы минимизировать последствия. Разумные слова, но не очень убедительные. В конце концов, не Тунберг изобрела эти доводы: ученые десятилетиями пугают людей графиками, а нам нестрашно, Эл Гор написал об этом несколько книг и снялся в „Футураме“ — а льды все тают. Поэтому в январе на экономическом форуме в Давосе Грета говорит уже иначе, начиная выступление эффектной фразой: „Наш дом горит“».
Другими словами, раздражающий многих экошейминг и должен раздражать: это единственный способ сделать так, чтобы сообщение зацепило. Судя по отзывам на Goodreads, работает, хотя кое-кто ставит одну звезду: «Не понимаю, чем можно оправдать публикацию книги с десятью одинаковыми речами».
4. На «Ленте» Наталья Кочеткова выбирает лучшие детские книги осени. Русских авторов в списке только два — Анна Старобинец с новой частью «Зверского детектива» и Екатерина Кронгауз с продолжением «Следователя Карасика». Зато есть солидный скандинавский десант (Ульф Нильсон, Туве Аппельгрен, Ульф Старк), стихи Роальда Даля и книга «голландца с русскими корнями» Тона Теллегена: «Скажем, о том, как зимой Белка написала письмо Муравью. И письмо ушло адресату. Буквально — ногами».
5. РБК и «Билайн» сделали очень пафосный на вид проект о том, что читают рэперы, кто их, как говорится, мертвые хоумикореша. Лигалайз рассказывает про «Двенадцать» Блока — поэму, которая стала классикой, преодолев огромное сопротивление: «Так и про рэп на заборах поначалу писали нецензурные выражения, а потом полюбили всей страной и стали слушать». В общем, к победному шествию рэпа в логике панчей подверстывается все, что музыканты имеют сказать о русских классиках: «герой уже нашего времени — рэпер-хитмейкер», а Нигатив — в точности как герой рассказа Тургенева «Певцы»: «открыт миру и, что самое главное, позитивен». Ну и, конечно, «поэты наших дней — рэперы».
6. На «Медузе» Галина Юзефович рецензирует детектив шведа Микаэля Ниеми «Сварить медведя». Ниеми, согласно Юзефович, хорош тем, что остается в стороне от стереотипных способов описания Севера — «места, в общем, непривлекательного и плохо приспособленного для жизни». Роман можно читать как просто детектив, хронику расследования, но довольно скоро становится ясно, что оно намеренно пробуксовывает: сыщик-дилетант делает массу неверных шагов, собирает доказательства, которые никого не убеждают — а тем временем читателя должна захватить атмосфера места: главным содержанием «Сварить медведя» оказывается «любовь автора к Северу как географическому пространству и образу жизни — любовь умная, наблюдательная, не лишенная иронии и печали, но при этом безусловная и потому оставляющая надежду…» Тут сходу вспоминается «Хоксмур» Питера Акройда — еще один детектив, в котором атмосфера гораздо важнее развязки, но у Акройда эта атмосфера — на редкость мрачная, а у Ниеми мы видим сочетание «трезвости оценки… с любовью» — то, чего, по мнению Юзефович, сильно не хватает русским писателям.
7. На аукционе «Сотбис» продадут, как сообщает The Guardian, «поразительную» переписку Йена Флеминга с женой. Больше 160 писем, написанных за 20 с лишним лет, — аукционный эксперт Гэбриел Хитон считает, что перед нами «ни с чем не сравнимая хроника жизни автора, к которому то благосклонна, то сурова фортуна». Жена Флеминга Энн ушла к нему от предыдущего мужа — виконта Розермера; судя по всему, Флеминг комплексовал из-за былого богатства Энн (которое она ради него оставила) — и это побудило его сесть за первый роман о Джеймсе Бонде, «Казино „Руайяль“», который ждал огромный успех.
«Сочинительство было отдушиной и для его либидо, и для воображения, а еще оно было попыткой заработать денег ради женщины, которая раньше купалась в невероятной роскоши».
После брака у обоих сохранялись отношения на стороне; в одном письме Энн обвиняет мужа: «Ты мне пишешь о „недоброй памяти холостяцких деньках“ — но единственной, с кем ты прекратил спать, когда они закончились, была я!» В другом письме Флеминг рассказывает, что к нему в гости заявился Трумен Капоте в форме красного комиссара.
8. 84-летняя американская писательница Дейрдра Бэйр, автор биографий Беккета, Юнга, Симоны де Бовуар и Аля Капоне, выпустила книгу мемуаров «Жили в Париже». В Los Angeles Review of Books Софи Мэделин Десс называет эту книгу «опытом искупления». Бэйр говорила о себе как о «случайном биографе»: «она не читала ничего в этом жанре, пока однажды не решила, что надо бы написать биографию Сэмюэла Беккета — и что эта задача как раз по ней». «Кто-то назовет этот случай счастливым — книга о Беккете получила в 1981 году Национальную книжную награду и стала началом впечатляющей карьеры, — пишет Десс. — Но после унизительных, приводящих в ярость анекдотов, собранных в книге „Жили в Париже“, слово „счастливый“ едва ли придет вам в голову».
Два главных героя «Жили в Париже» — Беккет и Бовуар. Бэйр, о которой не раз отзывались с пренебрежением, спешит напомнить, что изучила жизнь своих персонажей лучше всех. Первой догадалась, что в пьесах Беккета действуют люди, списанные с его дублинских знакомых, и так далее. Во время работы над биографией ближайшие друзья Беккета почти что преследовали Бэйр, сам он порой неожиданно обрушивался на нее с гневными криками (на Lithub опубликовали отрывок из «Жили в Париже» — лишнее свидетельство того, насколько непростой у Беккета был характер). Беккетовское окружение постоянно подозревало, что Бэйр хочет вызнать его секреты через постель — в реальности она мучилась чувством вины, потому что ради книги оставила в Америке и детей.
При этом, хотя фигура рассказчицы вызывает жалость, Десс иногда сама на нее злится. Вот Беккет делает некие неясные намеки о своей гомосексуальности. «Расспросила она его об этом? Нет, потому что ей было стыдно, она не хотела об этом слышать и не знала, как об этом писать». В случае с Бовуар, которая сама навязывала Бэйр сексуальные откровения, сработала та же стыдливость — и, хотя в целом эти отношения «герой — биограф» оказались проще и сердечнее, рассказ о них куда скучнее. Вот друзья Беккета наносят ей оскорбление за оскорблением — а Бэйр молчит, даже не пытается постоять за себя. «Здесь я откладываю книгу и впиваюсь зубами в собственную руку», — признается рецензентка.
9. В The Paris Review — замечательное эссе Маргарет Дрэббл о немецком языке. Ей было уже за семьдесят, когда она взялась за немецкий, чтобы читать в оригинале Рильке и Гёльдерлина. Первым стихотворением Рильке, которое Дрэббл прочитала со своей преподавательницей, стала «Пантера»: «Какое это было счастье. Она прочитала мне его вслух, а потом мы разобрали его слово за словом… я чувствовало, что оно бродит по моей голове, как пантера по клетке». Дальше были Георге, Брехт, Бахманн — «грустно, что так мало англоязычных читателей знакомы с этим миром, что изучение языков пребывает в таком упадке». Дрэббл была счастлива, узнавая новые слова, которые формировали совсем другую картину мира, обобщали совсем другие понятия.
Во время изучения немецкого в жизни писательницы случилось несчастье: умерла от рака ее дочь, поэтесса Ребекка Свифт. Когда она болела, они с матерью читали Рильке; уже после смерти дочери Дрэббл обнаружила ее стихотворение — в нем дочь, зная, что умрет, представляет себе смерть матери. Дрэббл замечает, что эти стихи многим напоминают Рильке. «Поэзия — спутница в горе».
Когда времени на занятия немецкой поэзией Дрэббл уже не хватало, сын показал ей приложение Duolingo — «оно имело дело со всеми предметами, которым у Рильке и Гёльдерлина не нашлось места: тележками в супермаркете, авиабилетами, горчицей, гелем для душа…» И Дрэббл сумела полюбить Duolingo как друга:
«Мне было одиноко, и кто-то со мной разговаривал. <…> На днях я услышала по радио, что у нас теперь Брексит, иностранные языки учить не нужно. Но немецкий я учила не ради удобства. Он был языком горя, утраты. И в нем я находила утешение».
10. Кажется, подходит к завершению одиссея курдского писателя Бехруза Бушани. В 2013 году он бежал из Ирана, где ему грозил арест, и попытался получить убежище в Австралии. Австралия отправила его в лагерь для беженцев на одном из островов Папуа — Новой Гвинеи; здесь Бушани провел шесть лет, регулярно подвергался арестам и взысканиям. В 2018-м у Бушани вышла книга «Из друзей — только горы»: воспоминания о его странствиях и злоключениях, проза напополам с поэзией. Книгу эту Бушани написал на мобильном, отправляя порции смсками. После публикации она получила несколько крупнейших австралийских литературных премий — а автор все еще оставался в лагере, где беженцы от тяжелых условий регулярно пытаются покончить с собой. И вот теперь — возможно, благодаря премиям, — он добился политического убежища в Новой Зеландии. В ближайшее время Бушани должен выступить на литературном фестивале в Крайстчерче.
Австралийские лейбористы выразили надежду, что вскоре «мистер Бушани сможет обосноваться в новой стране»; писатель ответил:
«Я уже в новой стране, и вы мне не нужны. Если вы честные люди, сделайте что-то для тех, кто остался страдать в Папуа — Новой Гвинее и Науру. По-моему, все, кто поддерживает эти варварские порядки, — преступники и террористы».
11. Петер Хандке получил Нобелевскую премию, потому что двое членов Нобелевского комитета поверили в конспирологическую теорию о войне в Боснии, сообщает The Intercept. Текст длинный, но великодушный журналист Петер Маас сразу дает короткий пересказ:
«В ответ на критику двое членов жюри рассказали, какими источниками они руководствовались. Один из них, Хенрик Петерсен, сослался на книгу малоизвестного автора Лотара Штрука, который живет в Дюссельдорфе и пишет тексты для сетевого литературного журнала. Другой член жюри, Эрик Рунессон, опирался на книгу историка из Инсбрука по имени Курт Гритч».
Оба автора поддерживают Хандке, который не раз заявлял, что военные преступления в Боснии преувеличены, а к сербам мир отнесся несправедливо. И Штрук и Гритч считают, что преступления сербов — пропагандистская выдумка, которую состряпала американская PR-компания Ruder Finn, чтобы настроить американцев против режима Милошевича. Маасс прочитал обе книги, связался с одним из авторов, с легкостью обнаружил их теорию «на сайтах экстремистов левого и правого толка» — но с трудом нашел профессиональных историков-балканистов, которые бы о ней хоть что-то слышали. Несмотря на это, Нобелевский комитет она убедила. «Через 50 лет о Хандке будут говорить как об одном из наиболее очевидных лауреатов, награжденных Шведской Академией», — написал недавно Хенрик Петерсен — и порекомендовал всем желающим изучить вопрос «Хандке и Югославия» по книге Лотара Штрука.
«Вот что в нобелевской коллизии шокирует больше всего, — пишет Маасс. — Не то, что нобелевское жюри поверило в теорию заговора. Это, конечно, само по себе ужасно. Но еще хуже, что возвышение Петера Хандке вернуло из небытия давно опровергнутый ревизионизм геноцида, переписывание истории».
12. Аудиокниги становятся все популярнее, их британский рынок в прошлом году вырос на 43 процента, — а о механике их производства мало кто задумывается. Тим Доулинг из The Guardian решил задуматься — и собрал признания популярных чтецов, а заодно и писателей, которые наговаривают свои книги сами. Вот чопорный Билл Брайсон грязно ругается, в очередной раз сбившись на слове «гломерулонефрит». Вот актриса Клэр Корбетт, озвучившая больше 300 книг, рассказывает, как мучилась с «Бегунами» Ольги Токарчук («Там есть русские и польские слова!»), и объясняет, что самое сложное поначалу — сидеть спокойно: любое шевеление — это звук, который потом придется вырезать, а если трески, хрусты и шелесты накладываются на чтение, в корзину летит целый начитанный отрывок. Вот другая актриса, Финти Уильямс, рассказывает, что абзац мы читаем с разной скоростью: сначала медленно, потом ускоряемся и в конце опять замедляемся. Окончание работы Уильямс описывает так: «Горло болит. Спина болит. Ноги болят. Мозги болят». А еще это довольно одинокое занятие — весь день слушать собственный голос. Единственный собеседник Доулинга, которому все это доставляет удовольствие, — поп-антрополог Брайсон: «Одинокое занятие — это как раз сочинение книг. А здесь я выхожу в свет. Встанешь, пойдешь налить себе чаю, а там люди».