По какой причине на Сент-Экзюпери в России долгое время смотрели однобоко, как интерпретировать его увлечение идеями Ницше и почему «Маленький принц» и другие произведения писателя, которому сегодня исполняется 120 лет, нуждаются в новом прочтении, рассказывает Наталья Пахсарьян.

В сознании широкого круга читателей Антуан де Сент-Экзюпери привычно предстает в образе героического летчика, погибшего в сражении с фашистами, и замечательного создателя доброй и мудрой сказки о Маленьком принце — произведения, переведенного едва ли не на все языки мира (точнее, на 361) и издаваемого тиражами, уступающими только тиражам Библии. Этот образ, конечно же, в целом верен, но очевидно неполон, поскольку, воплощая популярную легенду о Сент-Экзюпери, содержит много восторженной риторики и редуцирует представление о нем как о писателе — разнообразном, сложном, можно даже сказать, загадочном, — так и о человеке, история жизни и гибели которого до сих пор составляет предмет дискуссий.

В России подобная редукция восприятия определялась еще и тем, что переводы произведений Сент-Экзюпери шли к читателям долго и постепенно: сначала были опубликованы «Планета людей» и «Ночной полет» (1957), потом появился «Маленький принц» (1958), том избранных сочинений был издан в 1965-м, первое трехтомное издание вышло в 1997 году. Представлены в этих изданиях далеко не все произведения, часть из них даны во фрагментах. Так, только в 1993 году увидел свет полный перевод «Цитадели» — начатого в 1936-м, но так и не законченного романа-эссе Сент-Экзюпери, опубликованного во Франции уже после смерти автора, в 1948 году. Правда, с тех пор это произведение в России издают чуть ли не ежегодно, возможно, потому, что в нем обнаружили тот ницшеанский аспект мироощущения писателя, о котором российские критики прежде либо вовсе умалчивали, либо говорили вскользь. Показательно в этом смысле предисловие Мориса Ваксмахера к тому сочинений Экзюпери 1965 года, где автору удается обнаружить даже следы руссоистского влияния на создателя «Южного почтового» (1928) и «Ночного полета» (1931), но ничего не говорится о том философском контексте конца 1920–1930-х годов, в котором творил Сент-Экзюпери и где явственно присутствовало наследие Ницше. По существу, эти первые романы вливались в русло «героической прозы» 1930-х, где составляющими героики были ценности, вскоре присвоенные фашизмом, нацизмом и сталинизмом, как проницательно заметил бельгийский ученый Оливье Одаэр. «Ницшеанство» Сент-Экзюпери стало объектом более подробного анализа отечественных филологов только в 2000-е годы и едва ли не исключительно — на материале «Цитадели». При этом неоконченный роман, работа над которым была прервана в середине 1930-х годов, парадоксальным образом рассматривается как ключевое, итоговое произведение, «заключительный этап в эволюции мысли писателя» (Л. В. Корнилова), чему способствует выдвижение на первый план одновременно следов близости к эстетике Фридриха Ницше, анализа библейских аллюзий текста и структурно-стилистических параллелей со Священным писанием. И пафос отечественных трактовок связи двух значительных фигур европейской культуры ХХ века сводится к достаточно простому выводу: Сент-Экзюпери подвергся влиянию Ницше, однако сумел исключить из идей немецкого философа те малопривлекательные стороны, которые в конечном счете и соблазнили идеологов фашизма взять их на вооружение.

Во Франции картина несколько иная, поскольку еще при жизни Сент-Экзюпери пользовался читательским признанием: его роман «Ночной полет» получил премию Фемина, а «Планета людей» — Гран-при романа Французской академии и Национальную книжную премию США. Читатели того времени восприняли эти произведения как своего рода открытие, как свежее веяние в литературе, как невиданное прежде сочетание искренности и виртуозности, автобиографизма и художественного воображения. Среди тех, кто приветствовал появление романов Сент-Экзюпери, был известный писатель, будущий лауреат Нобелевской премии Андре Жид: в предисловии к «Ночному полету» он уже высветил связь автора с философией Ницше. Не меньший интерес вызывали и его сочинения военных лет: «Военный летчик» (1942), «Письмо заложнику» (1944). Эти произведения неоднократно переиздавались, переводились на другие языки, становились бестселлерами, в них экзистенциалисты Сартр, Мерло-Понти увидели сходство с их собственными взглядами и манерой. Еще при жизни Сент-Экзюпери был известен и как поэт, читавший друзьям свои стихотворения, а более широкому кругу — как репортер, журналист, сценарист (фильм Реймона Бернара «Анна-Мари», 1936). Экранизировался и роман «Ночной полет»: в голливудском фильме 1933 года главную роль исполнял Кларк Гейбл. Философско-поэтическая сказка «Маленький принц», сочиненная во время пребывания Сент-Экзюпери в США и изданная там в 1943 году первоначально на английском и французском языках, принесла писателю прижизненную славу, хотя французского издания 1946 года ему уже не довелось увидеть. После войны, вслед за «Маленьким принцем» и «Цитаделью» (1948), были изданы его юношеские письма и записные книжки (1953), эссе «Смысл жизни» (1956), «Письма к матери. 1910–1944)» (1955) и т. п. Полное собрание сочинений Антуана де Сент-Экзюпери, вышедшее в 1994 году в научной академической серии «Энциклопедия Плеяды», содержало в себе итог тщательного и долгого текстологического и литературоведческого исследования разнообразного наследия писателя. Но и это издание было дополнено в 2007 году публикацией небольшой юношеской повести «Манон, танцовщица» (1925).

В то же время полнота знакомства с наследием Сент-Экзюпери на его родине отнюдь не защищала ни от лакун (так, специалисты признают недостаточную изученность журналистской деятельности писателя), ни от поверхностного прочтения его сочинений некоторыми критиками, принадлежащими при этом к разным, даже противоположным лагерям, ни от споров об этическом содержании и художественном новаторстве этих сочинений. Разброс оценок оказался так велик, что Лоран де Галембер счел возможным констатировать у современных исследователей творчества Экзюпери «критическую шизофрению». Пожалуй, подобное противоречивое отношение к Сент-Экзюпери возникло после выхода «Цитадели». Неоконченное, фрагментарное, частично собранное из беглых заметок, включающее в себя варианты сходных рассуждений, частично повторяющих друг друга, повествование, с одной стороны, стало трактоваться как наиболее полное выражение философских взглядов писателя, с другой — как вполне завершенный жанр тоталитарной ницшеанской утопии. Обратный отсвет, брошенный такой трактовкой «Цитадели» на другие сочинения Экзюпери, вызвал желание некоторых читателей подвергнуть их осуждению — и в 1967 году вышел сборник «Сент-Экзюпери под судом», в котором оказались собраны весьма резкие суждения о писателе: Люк Эстан констатировал патернализм и слабость социальной оптики Экзюпери, Жан-Луи Бори утверждал, что писатель мечтает о Человеке, не любя и презирая обычных людей, а Жан-Франсуа Ревель объявил его «летающей этажеркой, заменившей человеческий мозг авиамотором». Не менее резки были и мнения о художественной манере писателя, самое мягкое из которых объявляло Экзюпери писателем-традиционалистом, пишущим о современности по параметрам классического романа. Жан Ко утверждал, что проза Сен-Экзюпери «смертельно скучна», а его стиль — «приглаженный стиль самоучки»; Рене Тавернье не нашел в писателе «ни великого философа, ни великого художника».

Писатель, в котором до того видели «аристократического гуманиста», сторонника элитарности, превратился в таком истолковании в объект презрения со стороны интеллектуальной элиты. В конце концов для многих стало хорошим тоном утверждать, что Сент-Экзюпери — второстепенная фигура, вышедшая из моды, чье творчество интересно разве что подросткам. Возможно, здесь и кроется причина того, о чем удивленно спрашивал Ален Вирконделе в 2014 году: почему самый читаемый писатель не только во Франции, но и во всем мире не изучается в университете? Ведь не только в последней трети ХХ века, но и в начале ХХI столетия мы сталкиваемся с пренебрежительными оценками сочинений Экзюпери. И это касается в том числе и «Маленького принца»: в июне 2016 года в газете «Экспресс» известный журналист Батист Лижер заявил, что эта сказка ничуть не трогает его, поскольку представляет собой китч, заполненный общими местами, банальными суждениями. Очевидно, журналист не принял во внимание, что эта «банальность» — порождение популярности «Маленького принца», текст которого давно разошелся на цитаты.

В критических текстах о Сент-Экзюпери поэтика и политика непрестанно сталкивались, накладывались друг на друга. Потому-то вслед за разрушением легенды о великом писателе стала разрушаться и легенда о его жизни. В одном случае великий гуманист стал превращаться в реакционера, отстаивающего милитаристскую мораль. И тут немалую роль сыграли признание близости мировоззрения Сент-Экзюпери к Ницше и репутация Ницше как философа, прославляющего «волю к власти» и подчинение других Сверхчеловеку, утверждение сродства этой философии с некоторыми аспектами фашистской идеологии. В другом — писатель рассматривался как своего рода пессимистический конформист, в конце концов лишь красиво обставивший свой уход из жизни. Если обратиться к ключевым эпизодам биографии Сент-Экзюпери, можно заметить, что наибольшие вопросы у разных специалистов вызывает его позиция в период оккупации Франции: он не стал сотрудничать с правительством Петэна, но он был и противником де Голля — фигуры, олицетворяющей для многих французов сопротивление фашизму. То, что критики Экзюпери, поспешили назвать конформизмом, было стремлением передать свою позицию «противника немцев, но не французов», оспорить желание де Голля объявлять истинными борцами с фашизмом только тех, кто становился его сторонником, не одобрять напрасные жертвы, на которые шел де Голль в стремлении не только добиться победы над Германией, но и политической власти во Франции. Отвергая всякое неуважение к человеку, Сент-Экзюпери стоял на позиции солидарности, объединения и примирения всех людей. Именно поэтому он не попал в силки ни одной тоталитарной системы. Он не стал, подобно французскому поклоннику фашистов Дриё Ла Рошелю восторгаться первомайской демонстрацией в Москве 1936 года, отмечая «чудо возвращения к человечности» лишь в тот момент, когда людская толпа распалась и в ней показались индивиды. Он был одним из первых западных журналистов, критически отнесшихся к сталинскому правлению. В то же время, в отличие от многих известных интеллектуалов своего времени, он не стал защищать испанских республиканцев в период Гражданской войны, поскольку стал свидетелем и описал их жестокие действия — например, расправу с монахинями во время нападения на один из монастырей. Если учесть этот историко-социальный контекст, станет, пожалуй, понятно, отчего самое ницшеанское произведение писателя — «Цитадель», создававшееся в тот же год, оказалось незавершенным: опыт столкновения Экзюпери с тоталитарными режимами посеял сомнение в привлекательности той тоталитарной утопии, которую он начал было воображать в этом произведении.

Антуан де Сент-Экзюпери

Фото: IMDB

Определение «французский Ницше», часто относимое к Экзюпери, до сих пор звучит то как комплимент, то, напротив, как уничижительный эпитет. В самой биографии Экзюпери можно было найти сходство с теми ценностями, которые отстаивал Ницше и которые были присвоены, хотя и в утрированном, едва ли не карикатурном виде фашизмом: он был аристократом, он прославлял активное действие и героизм и осуществлял героические действия на фронтах войны, он мечтал о Человеке, подобном ницшевскому Сверхчеловеку. Однако восхищаясь Ницше, Сент-Экзюпери не только остался чужд тому биологическому детерминизму, который, надо признать, был присущ немецкому мыслителю (вспомним его слова «подлинная знать есть знать по крови»), но и, стремясь возвыситься над банальным, не жаждал подавлять других, а ощущал свою ответственность за них, стремился открыть родство с ними и проявить толерантность к ним. К тому же он одновременно обращался к идеям религиозных мыслителей — в первую очередь, к Тейяру де Шардену. Вряд ли стоит называть такую позицию «розоватым ницщеанством, смешанным с религиозностью» (Ж. -Л. Бори) — писателю удалось создать не смесь, а оригинальный синтез более широкого круга идей, предугадывая не только экзистенциалистскую философию, но и некоторые суждения известного критика тоталитаризма Ханны Арендт. Следует учесть и то, что отношение Сент-Экзюпери к идеям Ницше, а также степень и формы усвоения и трансформации этих идей не были статичными: ницшеанский идеализм, проявившийся в «Ночном полете» и «Планете людей», сразу же стал предметом рефлексии, а не пропаганды. Презрение к жизни мелких буржуа-обывателей, которые выказывает герой «Ночного полета» Ривьер, его жесткость и твердость характера — свойства «сверхчеловека», которые автор романа, по верному наблюдению Андре Жида, демистифицирует. «Цитадель», вдохновленная не только книгой Ницше «Так говорил Заратустра», но и Библией, демонстрирует, как представляется, в конечном счете отказ от «морали господ и рабов». Как замечает Пьер Будо, автор книги «Ницше и французские писатели», «Сент-Экзюпери удалось ступить на путь человечности до того, как впасть в бесчеловечность». И в этом ему немало способствовал талант художника слова.

В атмосфере скептико-иронической постмодернистской и, если угодно, after-постмодернистской эпохи поэтическая, лирическая патетика прозы Сент-Экзюпери может казаться неуместной и архаичной. Однако прав ученый и писатель-биограф Ален Вирконделе: Сент-Экзюпери заслуживает того, чтобы его перечитали. Постмодернистам (и иже с ними) есть чему научиться у автора «Южного почтового», «Ночного полета» и прочих его произведений: прежде всего — умению не быть ригористическим повествователем, дающим читателю назидание, не создавать персонажей — рупоров авторских идей, а втягивать читателя в осознание диалектической связи между прямым высказыванием и контекстом, диалогического взаимодействия различных дискурсов и нюансов каждого из этих дискурсов. В текстах Сент-Экзюпери нет идентичности между автором и нарратором или персонажем. По существу, Сент-Экзюпери предвосхищает автофикциональную прозу постмодернистов, включая индивидуальный опыт собственной жизни в игру художественного воображения, проблематизируя и даже релятивизируя внешне очевидное, то, что выглядит как бесспорное. Удивительно современна поэтика прозы Экзюпери и тем опытом деконструкции (перестройки) смысла и стиля сочинений Ницше, который позволил французскому писателю быть глубоко по-своему афористичным и поэтичным, размышляющим и притягивающим читателей оригинальностью своих размышлений, соединяющим личностный опыт с широтой обобщений.

Сегодня суждения о личности и творчестве Сент-Экзюпери не так целостны, как было в период господства идеализирующего мифа о писателе. Но наиболее глубокие современные исследователи признают его одним из самых сложных для интерпретации писателей, поэтику которого еще предстоит исследовать более тонко и тщательно.

Значение шедевра Сент-Экзюпери — его философской сказки-притчи «Маленький принц» — неоспоримо. Жан-Филипп Раву даже назвал ее «самым великим метафизическим трактатом ХХ века». Но творческое наследие писателя отнюдь не ограничивается только «Маленьким принцем», он совсем не принадлежит к авторам одного произведения — единственного шедевра, по сравнению с которым все остальное не слишком ценно. Больше того: «Маленький принц» — органическая часть творчества Экзюпери, в атмосфере глубокого кризиса сознания, переживаемого Европой первой половины ХХ столетия, во всех своих разнообразных сочинениях осмысляющего суть человеческого удела и утверждающего стоический гуманизм.