Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
1. 13 июня не стало Кормака Маккарти — одного из величайших американских писателей, без всяких временных уточнений. Маккарти было 89 лет, два его последних романа — дилогия «Пассажир» и «Стелла Марис» — вышли в прошлом году.
На смерть писателя откликнулось большинство культурных изданий в Америке. В The New York Times Дуайт Гарнер рассказывает, что «его персонажи, как и он сам, были аутсайдерами» и что Маккарти продолжал работать до последних дней, а незадолго до смерти стало известно, что планируется экранизация лучшего его романа «Кровавый меридиан». Здесь же А.О. Скотт пишет о том, что, хотя Маккарти, как и всякий писатель, принадлежал своему времени, он больше других старался создавать произведения, которые это время переживут. Скотт оценивает стиль Маккарти, сближающий прозу с поэзией, и при этом отмечает определенный его консерватизм — не столь уж неожиданно сравнивая прозаика с Клинтом Иствудом: актер «вдыхал новую жизнь в отжившие формы; Маккарти писал книги, про которые казалось, что они были всегда».
В The Guardian Мартин Пенгелли пишет о Маккарти как об авторе, который «показал нам жестокое сердце Америки», делая акцент на «Кровавом меридиане»; в The New Yorker Эд Сизар оценивает «мудрость рассказчика», свойственную книгам Маккарти, который умел рассказывать истории одновременно океанической ширины и предельной плотности. А Грэм Вуд в The Atlantic предлагает признать: миры, описанные в книгах Маккарти, — не для простых смертных.
2. Публикация в Los Angeles Times, дошедшая и до российских книжных телеграмов: писательница Сьюзен Стрейт за пять лет прочитала и перечитала 1001 американский роман и нанесла места действия этих книг на карту США — чтобы создать литературную карту страны. Среди романов были и знаменитые, и совершенно забытые, не переиздававшиеся с XIX века. Получилось не только красиво, но и очень полезно. Всю карту, разделенную для удобства на несколько географических регионов, можно увидеть здесь.
3. На Lithub Зара Рахим пишет о том, как изображают мусульманок в современной литературе. Многие читательницы, в том числе сама Рахим, чувствуют недостаток репрезентации — в первую очередь потому, что писатели выводят не живых многогранных персонажей, а скорее типы: «Есть религиозный тип. Тип скромницы в хиджабе. Тип бунтарки. Тип прогрессивной женщины, вышедшей замуж за иноверца. Проблема этих типов в том, что они существуют, кажется, скорее для тех, кто заглядывает в окна с улицы, а не для тех, кто ищет отражение собственного опыта». Тем не менее существует проза, не потворствующая стереотипам: Рахим выбирает несколько таких книг, в том числе роман Сальмы Эль-Вардани о трех подругах, британских мусульманках, и антологию поэзии и эссеистики «Халяль, если ты меня слышишь».
4. Зачем Эмманюэль Макрон и другие французские политики читают научную фантастику? Чтобы быть готовыми к войнам будущего, отвечает France 24. В качестве примера приводится мультимедийный технотриллер «Хроники объявленной культурной смерти», где человечество разделилось на «безопасные сферы» (коммунисты живут в коммунистическом коконе, веганы в веганском и так далее); писательница Виржини Турне, одна из соавторов проекта, говорит, что «Хроники» — реакция на засилье фейковых новостей, а естественный следующий шаг — «балканизация» культуры сообразно тому, во что кто верит и каких предрассудков придерживается. Турне входит в «красную команду» фантастов, которые пишут тексты и сценарии для «синей команды» аналитиков французского министерства обороны. Некоторые авторы предпочитают работать под псевдонимом, потому что фантастика «по определению против истеблишмента и системы», — так что, если их участие в государственном проекте откроется, репутация серьезно пострадает. Все это само по себе уже напоминает фантастический сценарий, хотя за примерами участия фантастов в политике и войне далеко ходить не надо.
5. В Esquire живой классик ирландской литературы Джон Бэнвилл объясняет, какое это унижение — турне в поддержку книг. Издатели полюбили этот жанр в начале 1990-х; «литературные звезды и авторы блокбастеров, Норманы Мейлеры и Фредерики Форсайты, похвалялись своими выступлениями по всему миру. А теперь и всех нас, несчастных кротов, копошившихся во тьме забвения, вытащили на свет божий и отправили выступать перед аудиторией». Как-то раз Бэнвилл прилетел первым классом из Дублина в Аризону; на его вечер пришло пять человек — дети ирландских иммигрантов, которые его книг не читали, но хотели посмотреть на живого человека из родной Ирландии. В Чикаго Бэнвилл читал отрывок из своего романа «Море» — по этому случаю организаторы положили рядом с ним горку экземпляров романа Айрис Мёрдок «Море, море». В Нью-Йорке некто растолкал немногочисленных просителей автографа, чтобы «пожать руку, которая пожимала руку Шеймасу Хини». И так далее. Завершается этот грустный рассказ историей из Флориды, где какой-то старичок подошел к Бэнвиллу со словами: «Книгу я вашу покупать не буду, но у вас такой одинокий вид, что я решил сказать вам пару слов».
6. К 85-летию Нгуги Ва Тхионго в The Guardian вышел огромный профайл, написанной кенийским писателем Кэри Баракой. Барака подчеркивает, какое огромное место Тхионго занимает в культуре постколониальной Африки: «Его письмо было прямым и острым, его книги были оружием — обращенным сперва против колониального государства, а затем против пороков и коррупции правящей элиты в Кении после обретения независимости». Отказавшись от английского языка и перейдя на свой родной кикуйю, Тхионго стал выглядеть в глазах следующих поколений африканских авторов «борцом за африканскую литературу». Сейчас писатель живет в Калифорнии; Барака посетил его там и поговорил с Тхионго в том числе о проблеме «языка колонизаторов» («А разве кенийский английский или нигерийский английский не стали теперь местными языками?» Он смотрит на меня с ужасом: «Это все равно что порабощенный радовался бы, что у них местная версия порабощения. Английский — не африканский язык, как и французский, и испанский. Кенийский или нигерийский английский — это абсурд. Это пример нормализованной аномалии»).
Барака углубляется в сложную историю Кении 1950–1960-х, в том числе вспоминает восстание Кенийской армии земли и свободы: один брат Тхионго был активным участником восстания и погиб во время его подавления, другой сотрудничал с британскими властями; третий был информантом полиции, четвертого, глухого Гитого, застрелили британцы, потому что он не услышал приказ остановиться. Все эти события оказали на Тхионго сильнейшее влияние. В 1970-е он отказался от английского имени Джеймс, как впоследствии откажется от английского языка; в его круг чтения при этом входили Маркс, Франц Фанон и Джозеф Конрад. Еще одно важное событие, о котором Барака рассказывает подробно, — Конференция африканских писателей, которая прошла в Университете Макерере в Уганде: именно там разразился спор о том, что такое африканская литература: некоторые участники пытались дать ответ на этот вопрос, не принимая во внимание авторов, пишущих на африканских языках. Против такого подхода яростно возражал нигерийский критик Оби Вали — и на Тхионго это произвело впечатление. Едва ли не половина статьи Бараки посвящена именно языковому вопросу, принципиальному для писателя: «Я не могу думать о моих первых романах, не думая о языке. Как я мог писать об африканских людях и заставлять их говорить на прекрасном английском? Свою первую книгу я написал на языке, которого не понимала моя мать. Вот как я вознаградил ее за то, что она отправила меня в школу!»
7. В Vox Ребекка Дженнингс рассказывает о криттерпостинге: так называют размещение в соцсетях милых картиночек со зверями, которые одеты как викторианские леди и джентльмены, пьют чаёк и предаются трогательному отдохновению. Так сказать, евроатлантический кавай; источник всего этого — сказки Беатрис Поттер и классические иллюстрации к ним. Именно Беатрис Поттер, по мнению Дженнингс, радикальное противоядие от американской жизни в спешке и суете. Появился феномен cottagecore — прославление милой и недостижимой деревенской жизни. С кроликом Питером и Ухти-Тухти ассоциируют себя люди, не вписывающиеся в инстаграмные идеалы; те, кто чувствует себя маргинализованным, обойденным вниманием, ищут свою репрезентацию на иллюстрациях с уютными пикниками животных умеренного пояса.
8. В Slate Лора Миллер пишет пишет о главном американском книжном дебюте прошлого года — «Уроках химии» Бонни Гармус. Этот роман был везде: в витринах магазинов, в руках пассажиров метро, в тиктоке и в списке бестселлеров The New York Times (где он держится уже 58 недель). В октябре на Apple TV+ выйдет сериал по роману с Бри Ларсон в главной роли. «66-летняя Бонни Гармус, написавшая „Уроки химии“ после многих лет работы копирайтером, осуществила мечту каждого начинающего писателя».
Несмотря на кокетливую обложку, это не любовный роман, замечает Миллер. Скорее это трагикомедия. «Уроки химии» напоминают вышедший 11 лет назад роман Марии Семпл «Куда ты пропала, Бернадетт?»: «в обеих книгах эксцентричная главная героиня претерпевает серьезные страдания, но тон книги остается легким: немного мудрой меланхолии, общий настрой стоической бравады. В 2000-е этот стиль пережил расцвет, а теперь встречается все реже — вот почему некоторые читатели, воспитанные на травмовыжимательных сюжетах, испытывают от тона романа недоумение». Героиня романа Гармус — ученая-химик по имени Элизабет Зотт, мать-одиночка, родившая ребенка от коллеги и предсказуемо сталкивающаяся с сексизмом на работе. Она упрямо отказывается признавать диктат патриархального общества (дело происходит в 1960-е). Юмор в книге Гармус работает в первую очередь потому, что Элизабет юмора начисто лишена (и еще благодаря фигуре ее дочери — девочки-вундеркинда, которая читает Нормана Мейлера в детском саду). Но главный секрет успеха книги, по мнению Миллер, отвратительные мужские персонажи. Возможно, мужчины в 1960-е и не были такими мерзавцами, но хорошей волшебной сказке требуется убедительный злодей, а Гармус предлагает сразу несколько кандидатов на выбор.
9. Гармус — это вчерашний день (то есть прошлый год), а узнать, какие книги приводят в восторг американских критиков прямо сейчас, можно из ежемесячного обзора Lithub: это роман Лорри Мур «Если это не мой дом, то я бездомный», «Кайрос» немецкой писательницы Дженни Эрпенбек, новые книги Деборы Леви и Ричарда Форда.
10. А The Verge составили большой список лучших нон-фикшн-книг о технологиях. На первом месте — книга программистки Эллен Улльман «Рядом с машиной: технофилия и ее превратности», на втором — «Технополия» Нила Постмана (автор считает, что Америка — «тоталитарная технополия», в которой люди находятся под пятой технологических гигантов), на третьем — «Зловещая долина» Анны Винер (не слишком оптимистичные воспоминания о работе в Кремниевой долине). В целом выбор одного из крупнейших технологических изданий демонстрирует, как ни странно, техноскептицизм. А может, и в самом деле не странно.
11. Шведская писательница Элисабет Осбринк пятнадцать лет дружила с драматургом Ларсом Нуреном. Потом он неожиданно объявил ей, что дружбе конец. Нурен публиковал свои дневники: в первых трех томах об Осбринк он писал с большой любовью, а в последних двух — с искренней ненавистью. Он даже описывает, как его чуть не стошнило, когда он случайно увидел бывшую подругу на улице.
Что это было? Осбринк пытается разобраться: в The Dial опубликован ее рассказ об этой прерванной дружбе. Поводом разорвать отношения для Нурена, всегда антиамерикански настроенного, стало то, что Осбринк писала о книгах для газеты Dagens Nyheter, а эта газета положительно отзывалась о НАТО (чего Осбринк, занятая своими рецензиями, даже не знала). «Ты пишешь для этой газеты, а значит, легитимизируешь их точку зрения», — заявил Нурен. Осбринк чувствует обиду и несправедливость — но не перестает любить Нурена, который, по ее словам, был гением «в прямом смысле слова», а дружить с гениями нелегко. Она подробно рассказывает об этих долгих отношениях — но в конце концов признается, что другом Нурен оказался никудышным. Оригинал статьи Осбринк был опубликован в Dagens Nyheter.