Эталон абсолютной шведскости

Кем был Пер Улов Энквист и чем он запомнился современникам

Его называют автором, который целых 60 лет формировал имидж Швеции. Самым важным писателем современной шведской литературы. Гигантом среди европейских писателей.

Пер Улов в молодости

Энквист работал в жанре псевдодокументальной прозы. В своих книгах он нередко описывал жизнь великих людей, без ложного пиетета смешивая реальность и вымысел. Его героями становились врачи Струэнзе, Месмер и Шарко, писатели Стриндберг, Гамсун и Сельма Лагерлёф — по книге о ней Ингмар Бергман снял фильм «Создатели образов». В своих книгах Энквист также часто обращался к собственной жизни — детству в крайне религиозной семье, относившейся к Евангельскому патриотическому сообществу, бытности спортсменом, работе журналистом и тяжелому алкоголизму, описанному им в книге «Другая жизнь». Детальный реализм сочетается в его романах с модернистской игрой, исторические сюжеты — с вымышленными историями, а главная тема столь разных книг — это судьба человека в контексте эпохи и страны.

Признанный не только в Скандинавии, но и во всей Европе, лауреат 30 важнейших литературных премий, Энквист мало известен в России. Которую сам он, что типично для шведа, называл «загадочной» и «таящей угрозу». На русский переведены его книги: «Библиотека капитана Немо», «Бланш и Мари», «Пятая зима магнетизера», «Низверженный ангел», а также роман «Визит лейб-медика», по которому был снят одноименный фильм, удостоенный наград Берлинале.

В автобиографии «Другая жизнь» Энквист рассказывает о своем детстве в северной шведской провинции Вестерботтен, подарившей Швеции, кстати, целый ряд знаковых писателей; о религиозной матери, заставлявшей придумывать грехи, чтобы каяться на исповеди; о первых шагах в литературе и пришедшем к нему в 60–70-х годах успехе. «Потрясающе красивые снег и северное сияние, — писал он о своей малой родине. — Много Бога и меланхолии. Совсем неплохо для будущего писателя. Сила маленького поселка, очевидно, играет важную роль в создании текстов определенного рода». Энквист перечисляет три главных греха писателя: «лень, паранойя и пьянство». Сам он в разные годы жизни страдал от всех трех, а «черные годы» запойного алкоголизма, честно описанные им в автобиографии, были годами творческого кризиса и писательской немоты.

«Визит лейб-медика», написанный в 1999 году, после победы над алкоголизмом, считается его лучшим романом. Главный герой, граф Иоганн Фридрих Струэнзе, — реальный исторический персонаж, любовник датской королевы, врач и реформатор, впоследствии жестоко казненный, чья биография еще до Энквиста легла в основу нескольких романов, фильмов и оперы. В эпоху постмодернистской литературы, когда писатели прятались за иронией и игрой, Энквист, напротив, часто обращался к эпохе Просвещения, со всей ее серьезностью, гуманистическими идеями и ценностями. Тем не менее в самой форме романа много новаторского, исторические документы перемежаются с вымышленными, повествование выстраивается фрагментарно, а наравне со стилистическими приемами описываемой эпохи Энквист использует и вполне постмодернистские образы.

Шведский переводчик Нильс Хокансон на мой вопрос, что важно знать об Энквисте нам, русским, процитировал написанное им в 1964-м:

«Хотелось бы опровергнуть чрезмерно нагнетаемые скептицизм или неверие, вводящие нас в ступор и апатию. Возьмем хотя бы вот такой пассаж: „Все политические идеологии бесполезны и пусты — поэтому я и не могу заниматься политикой. Реальность столь многолика, что невозможно понять, где правда, а где ложь”. И так далее и тому подобное. Но мне кажется, это очень детские рассуждения. Какой бы ни была наша реальность — пустой, текучей, многоликой, — ты как человек должен находить в себе силы занимать собственную позицию и иметь свое собственное мнение обо всем — каждый час, каждый день».

«Русским, конечно, стоит прочитать его книгу об экстрадиции балтийских офицеров после Второй мировой, „Legionärerna” („Легионеры”), — сказал мне Нильс. — Но, увы, она не переведена».

Написанный в 1968-м роман «Легионеры» посвящен выданным Швецией СССР прибалтийским легионерам СС. За этот роман он подвергся нападкам с обеих сторон — «левые» критиковали за недостаточную критику нацизма, а «правые» обвиняли в симпатиях к СССР.

По словам переводчицы со шведского Лиды Стародубцевой, каждый раз, когда ее спрашивают, с чего начать знакомство со шведской литературой, она называет два беспроигрышных имени: Пер Улов Энквист и Торгни Линдгрен. Их объединяет и принадлежность к одному поколению, и северношведское происхождение, связывающее с интересной традицией северного сторителлинга. И дело не только в том, что это и правда выдающиеся писатели, но еще и в том, что некоторые их романы переведены на русский замечательными мастерами Юлианой Яхниной и Александрой Афиногеновой. «Если бы меня попросили назвать одно произведение Энквиста, — говорит она, — то это „Библиотека капитана Немо”, жуткая и прекрасная история, в которой переплетаются семейные узы и религиозные фантазии. И еще сейчас, в первые дни после ухода Энквиста, многие вспоминают роман „Низверженный ангел” — многоголосое повествование об уродстве, милосердии и любви».

Поэт и переводчик Дмитрий Плакс, вспоминая, каким Энквист был в общении (они не были знакомы близко, но писали для одного и того же отдела культуры в «Экспрессен», встречались на газетных мероприятиях), говорит, что он был хорошим собеседником, заинтересованным, слушающим, и очень приятным человеком, лишенным даже налета снобизма или «звездности», хотя в Швеции его знают без преувеличения все. «В последние годы ему было явно тяжело двигаться, — говорит Дмитрий, — но он исправно появлялся там, где его ждали».

Шведский писатель Давид Нюман напоминает, что Энквист в прошлом был многообещающим прыгуном в высоту ростом 197 сантиметров — долговязый, как мачта. «Пару раз, когда я встречался с ним лично, его легко было узнать издалека: он был на голову выше и вдвое тоньше всех остальных и ходил, как будто земля была горячей, мокрой и опасной. Это была демаскирующая физика. Чтобы так вырасти, нужно желание видеть дальше других, что он, несомненно, умел. Пока мы, коротышки, смотрели в глаза друг другу, он устремлял взгляд к горизонту и там видел вещи, для которых большинству из нас не хватало роста», — говорит Давид.

По его словам, есть много способов измерить писателя, но, какой бы рулеткой мы ни пользовались, П. У. Энквист был выше всех. «Множество факторов составляло его успех, но одним из важнейших был этот: он запечатлел абсолютную шведскость. Швецию — до телевидения, урбанизации и секуляризации, ту, что все мы, шведы, носим в нашей генетической памяти, но не можем вспомнить», — отмечает Давид. Верность своему долгу и одиночество — как будто старомодно-сакральные, останки строго христианского детства Энквиста — пронизывали и его ритмичный язык, и персонажей его прозы.

«Если родился в дремучем лесу — деревья и земля дают опору. Я не был одинок. У меня были сосны», — написал он сам в 2007 г. Энквист, уверен Давид Нюман, воплощал то развитие, через которое Швеция прошла в XX веке: от одинокого детства в деревеньке Йоггбеле, среди «ничьей земли», до интеллектуальных сфер, признания и кочевой жизни в Берлине, Копенгагене, Лос-Анджелесе и Париже. От бедности к богатству, от застенчивости к светскому лоску. От невежества к просвещению.

Давид вспоминает, как за время жизни в Париже, в 80-е, Энквист произвел на свет свою кратчайшую, но в литературном плане самую объемную работу. По часу в день он писал, остальные 23 — пил. Результат из 140 страниц называется «Низверженный ангел» — пугающая, гротескная история о непостижимой любви и отталкивающее прекрасное явление в романном искусстве. Больше никогда болевая точка его писательства не проявлялась с такой ясностью.

«Нельзя писать о П. У. Энквисте, не пытаясь его измерить, ведь сам он так скрупулезно этим занимался. Засекал время пробежек, оценивал свою текстовую производительность и ответственно фиксировал промилле в своем теле, когда оно было особенно отравлено. Цифры были как будто доказательством того, что он все еще существует. Но начиная с двадцать пятого дня четвертого месяца двадцатого года третьего тысячелетия измерить его больше нельзя. Потому что его существование прекратилось», — подводит итог Давид Нюман.