Ольга Погодина-Кузмина. Уран. М.: Флюид, 2019
В последние годы наши писатели от Захара Прилепина с его «Обителью» до Александра Етоева («Я всегда буду с тобой») деятельно ищут новый язык, новую интонацию, новую повествовательную стратегию для разговора об эпохе Большого террора. «Уран» Ольги Погодиной-Кузминой, шпионский детектив, действие которого разворачивается в недрах советского «атомного проекта» накануне смерти Сталина, — очередная веха на этом пути. Несмотря на сложную фактуру, критика приняла книгу петербургской писательницы на удивление радушно. Даже те обозреватели, которые без восторга отзывались о предыдущих текстах Погодиной-Кузминой, признают увлекательность детективной интриги и азартно разбирают, на какие советские тексты ориентировалась автор «Урана» и какие исторические события отразила. Неразрешимой остается только проблема интерпретации: героизирует ли писательница эпоху или всего лишь пытается разобраться в мифах, сложившихся в сталинском СССР? Или вовсе сохраняет нейтральную позицию — насколько это возможно, когда затрагивается такая болезненная для общества тема?
Владислав Толстов в обзоре «Всемирный день красоты: отличные новые книги, написанные женщинами» («БайкалИНФОРМ») отмечает, что «Уран» резко отличается от предыдущих книг Погодиной-Кузьминой, с точки зрения рецензента, определенно в лучшую сторону:
«Новый роман Ольги Погодиной-Кузминой мне сильно понравился. Она известна как сценарист, она известна как автор довольно странных (на мой взгляд) романов о плотской любви мужчин к мальчикам, но „Уран” — это прорыв в ее творчестве, это что-то совершенно неожиданное. <...> В этой истории, подозреваю, гораздо больше правды, чем вымысла. Например, в одном эпизоде появляется Завенягин, генерал НКВД и один из организаторов атомной промышленности, — и это, насколько я знаю, первое его появление в современной российской прозе. А вообще роман густо населен: руководители, энкаведешники, простые работяги, инженеры, интеллигенты, заключенные, расконвоированные, охранники — пестрая галерея, и герои не картонные, и это действительно интересно написано, причем „шпионская тема” просто для раскрутки сюжета, главное в „Уране” — про другое. <...> В общем, поздравим Ольгу Погодину-Кузмину с творческой удачей, это в самом деле неожиданный ход в выборе сюжета — рад, что результат получился достойным...»
Алексей Колобродов, обычно не жалующий постмодернизм, в рецензии «О свойствах „Урана”» («Рен ТВ») делает для автора «Урана» исключение — оказывается, бывает в современной русской литературе и правильный, классово близкий постмодерн:
«Погодина-Кузмина обладает слишком цельным мировоззрением, чтобы не замечать разницы между смехом и весельем. И слишком серьезно относится к своему литературному ремеслу, чтобы топтаться на предшественниках, как на плодородном слое. Постмодерн для нее — не фишка и технология, а способ мышления. В „Уране” легко совмещаются советский ортодокс Всеволод Кочетов (а то даже и Иван Шевцов с Николаем Шпановым) и антисоветский публицист Александр Солженицын. И, в общем, ничего удивительного — все они социалистические реалисты (особенно Солженицын „Круга первого”, который не раз мне вспоминался при чтении „Урана”) и адепты идеологического романа. Однако присутствует и Варлам Шаламов (в лагерных и брачных сценах, но не по одной причине сходства времени и места), а также позднейшая школа психологического модерна — от Фридриха Горенштейна до Александра Терехова. Ольга, впрочем, везде сохраняет дистанцию — и не по причинам почтения или отторжения, а, скорее, акустическим, чтобы собственный авторский голос звучал самостоятельно и гулко.
Шпионский роман с крепкой детективной интригой ироничен насквозь — достаточно представить практику эзотерических культов и разнузданных оргий в исполнении советских мещаночек и маргиналов, среди которых попадаются и эстонские братья-партизаны. Или центральный, по сути, сюжет о том, как один шескпировский злодей — вор „черного хода” Голод, которому достаточно власти над лагерем, — натурально съедает другого злодея аналогичных кондиций, мечтавшего чуть ли не о мировом владычестве...
„Уран” ироничен, но и героичен тоже насквозь, когда совсем не приспособленные для героики персонажи вроде молодого жигана Ленечки Мая и эстонской девушки-подростка Эльзе Сепп вдруг непонятным образом, но в романном контексте совершенно логично, обнаруживают в себе радиоактивное топливо подвига. Цепную реакцию которого включает сама История».
Михаил Визель в обзоре «Выбор шеф-редактора. 5 книг в конце августа» («Год литературы») использует почти ту же метафору, но упоминает энергию не героическую, а смертоносную:
«Петербургский драматург и писатель выбрала для своего нового романа малоизвестную и, можно сказать, болезненную тему. <...> Погодина-Кузмина не зря профессиональный драматург и сценарист: она умело построила „арки героев” — директора комбината и блатного жигана, красавицы-крестьянки и номенклатурной дочки, скрывающихся в лесу борцов за независимую Эстонию и скрывающегося ото всех шпиона, готовящего диверсию... А еще — Лаврентия Берии, куратора советского атомного проекта и даже поэта Игоря Северянина, самого известного русского жителя межвоенной Эстонии. Их судьбы грамотно скручены в ладный детективный сюжет, до финала которого доживут далеко не все. А центральная его точка, естественно, смерть Сталина. Которая высвобождает смертоносную энергию уж точно не меньшую, чем энергия обогащенного урана».
Хранилище радиоактивных отходов в Силламяэ
Галина Юзефович в рецензии «Серийные убийства в эпоху репрессий и секретных военных заводов — в увлекательном шпионском детективе „Уран” Ольги Погодиной-Кузминой» («Медуза»*СМИ, признанное в России иностранным агентом и нежелательной организацией) ставит автору в заслугу свободу от «навязчивых политических аллюзий» и умение выстроить увлекательную интригу:
«Внутрь всего этого ретроантуража, прозрачно намекающего на очередной роман о советской исторической травме, Погодина-Кузмина ухитряется встроить настоящую, качественную шпионско-детективную интригу. <...>
Выстраивая шпионскую интригу, Ольга Погодина-Кузмина вполне очевидно ориентируется на советские образцы жанра: при некотором желании в „Уране” можно различить влияние Льва Овалова (создателя легендарного контрразведчика майора Пронина), Юлиана Семенова и даже Владимира Богомолова с его „Моментом истины”. Однако влияние это поверхностное, инструментальное, едва ли не игровое. Автор явно не стремится напугать читателя еще одной версией „социалистического ада”, да и вообще фиксирует реалии начала 1950-х годов не без сочувствия, но все же вообразить такую меру правдивости в приключенческой литературе советской эпохи едва ли возможно. Холод, неустроенность, нищета, страх, вранье, мрак войны и репрессий за спиной, неизвестность впереди — мир „Урана” никак не спутаешь со светлым, надежным миром советского шпионского романа, лишь по краешку оттененным происками коварных империалистов. <...>
„Уран” — важное и, хочется надеяться, симптоматичное событие для современной русской прозы. Готовность говорить о советском периоде с пониманием, но без надрыва и навязчивых политических аллюзий, в совокупности с желанием сделать читателю не только страшно, больно или неуютно, но еще и интересно — ровно то, чего не хватает подавляющему большинству современных русских авторов. Ольга Погодина-Кузмина в полной мере демонстрирует в своем романе и то, и другое».
Ту же нейтральную, безоценочную, не разоблачительную, но и не реабилитирующую культ личности интонацию отмечает и Клариса Пульсон в обзоре «Куда не ступала нога человека?» («Российская газета»):
«Восемь лет, как закончилась война, северо-восточная Эстония, закрытый город Силламяэ, советский атомоград. Здесь добывали сланцы, позже нашли урановую руду, построили комбинат — разумеется, совершенно секретное производство. Трудятся и присланные со всей страны специалисты, и местные, и заключенные, рядом лагерь, атомному проекту нужны бесплатные рабочие руки. В окрестностях еще остались лесные братья, а на самом объекте затаился шпион. „Уран” — остросюжетный „советский роман” (приемы, отчасти язык), написанный с точки зрения современного человека. Не сталинистский, не антисталинский, не разоблачительный. Про историю и про людей. Несколько десятилетий назад об „Уране” бы сказали: открывает „неизвестные страницы отечественной истории”».
Андрей Рудалёв в рецензии «Урангейт» («Литературная газета»), напротив, целенаправленно вскрывает политические аллюзии, а Иосифа Виссарионовича именует вождем всех народов без легкомысленных кавычек:
«Падение советской страны в какой-то мере началось именно со смерти вождя всех народов, дальше пошли усобицы „наследников”. Многое что пошло, вплоть до танковых залпов, которые прогремели в Москве через сорок лет, отмечая своеобразные сороковины и окончательно перечеркивая советский путь. Ведь недаром даже перестройка невидимой пуповиной была связана с той эпохой, пусть через проклятия, пусть через концентрацию всего плохого, но она была не новым разломом, а лишь продолжением того гигантского тектонического сдвига, который произошел в пятидесятые. <...>
„Уран” — это попытка представить разные грани того мифологического времени. Некоторые из них спасают, другие убивают. Спасенные будут благодарить, другие — проклинать. <...>
Вот и советский „миф” также не был одноцветным. С одной стороны, „простой и ясный мир труда, справедливости, всеобщего счастья”. Но параллельно с этим существовал и другой мир-антипод: „...призрачный, страшный. Там человек мог исчезнуть бесследно, переместиться в темноту мгновенного забвения...” Такова была советская антиномия добра и зла, света и тьмы, которые непрестанно боролись друг с другом. Кто-то любил, верил, несмотря ни на что, собирался ценой жизни послужить ради „будущего благополучия рода”, кто-то возненавидел раз и навсегда и готовился мстить. <...>
„Уран” — не столько захватывающий опыт погружения в историю, ее реконструкция и изучение ментальностей, сколько попытка разобраться во многих современных узловых противоречиях. Ведь от этого осмысления зависит, будет ли подведена финальная черта под чередой актов исторической трагедии, несущей расколы и разломы».