1. Умер американский детский писатель и художник Эрик Карл, автор «Очень голодной гусеницы» — одного из главных бестселлеров для самых маленьких. В The New York Times вспоминают слова Карла о том, что в своих книгах он пытался достучаться до своего внутреннего ребенка: «Когда мне было шесть лет, у меня было так много чувств, философских мыслей! Я стал старше и мудрее только благодаря учебе — но мозг и душа тогда были на самом пике». Карл родился в Америке в семье немецких эмигрантов, но в 1935-м семья вернулась в Германию. Отец Карла ушел на войну и попал в плен, самого художника в подростковом возрасте заставляли рыть траншеи. В 1952-м с сорока долларами в кармане он вернулся в Америку и сумел найти работу. По словам Карла, память о войне повлияла на его творчество: «Серые, коричневые, грязно-зеленые оттенки, с помощью которых нацисты камуфлировали здания» только усилили его любовь к ярким, веселым цветам. Карл работал в технике коллажа — и считал за комплимент, если дети говорили ему, что «тоже так могут».
The Guardian собрала высказывания коллег Карла в связи с его смертью: о нем как об изобретательном новаторе вспоминают Джулия Дональдсон, Крессида Кауэлл, Крис Риддел: «Он создавал столь же прожорливых читателей, как его гусеница, — и давал им крылья». В Delaware Public Скотт Саймон пишет, что в своих книгах Карл «выражал то, что трудно высказать», и представляет его автором антитоталитарного искусства: по словам Карла, неправильных цветов не бывает и закрашивать все строго по контуру совсем не обязательно.
2. «Яндекс.Учебник» и Bookmate подготовили подборку «Книги на лето»: составителем здесь выступила Лиза Биргер, выбравшая 30 лучших книг современных писателей. До 31 августа их можно будет прочитать бесплатно. Подборка разбита по возрастным категориям, среди авторов — Анна Старобинец, Бьёрн Рёрвик, Мари-Од Мюрай, Ася Петрова, Станислав Востоков.
3. «Альпина нон-фикшн» начала выпускать художественную литературу: уже вышли переиздания романов Алексея Иванова, готовятся первое за много лет переиздание «Эдички» Лимонова и несколько томов Мамлеева. В «Афише» Павел Подкосов объясняет, зачем издательству новое направление: «Мне кажется, нас подтолкнула к этому пандемия. Люди, осевшие по домам, начали читать намного больше художки. Я и по себе заметил, что стал больше художественной литературы читать. Карантин стал таким вот катализатором». Планируются и новые книги: например, роман Александра Иличевского «Исландия».
4. Апрельский номер «Нового мира» целиком появился в Сети. Он открывается большой поэтической публикацией Игоря Вишневецкого — элегией и венком сонетов «Сентябрь». Среди прозаических публикаций — университетский роман Олега Хафизова «Журкаф», рассказы Аллы Лесковой и Анатолия Рясова. Андрей Пермяков пишет о «дачной» прозе (в том числе о «Вьюрках» Дарьи Бобылевой), Татьяна Бонч-Осмоловская — о стихах Тани Скарынкиной. В переводном разделе — переведенный Владимиром Рецептором «Ричард II» Шекспира. «В этой трагедии автор поскупился на прозу, ее нет, но был щедр на рифмованные стихи, — пишет Рецептер. — В России пьесу ставят крайне редко, и переводчики к ней не рвутся. Напрасно. <…> Мой перевод был начат в 1970 году, а вместе с композицией оказался завершен в 2020-м».
5. «Кольта» публикует предисловие Энн Шелберг к новому «избранному» Бродского. Шелберг не только рассказывает о советской и американской биографии поэта, но стремится объяснить англоязычному читателю просодическую природу его стихов (известно, что Бродский сокрушался из-за англоязычной манеры переводить регулярный стих свободным и утверждал, в том числе: «русская поэзия служит примером нравственной чистоты и твердости, а это в немалой степени отражается в сохранении так называемых классических форм»). «Бродский взял вещество формальной поэзии — способной на высокую лирику, отполированной зубоскалом Пушкиным со товарищи до державного блеска, примеренной ахматовским поколением на муки гонений и войны — и приладил его к чувственности современного человека. Его манера вобрала в себя классическую выдержку, библейский пафос, философское разочарование и уличный жаргон. Сидя в четырех (сложенных из книг) стенах своего логова, он искал себе по всему миру образцы для подражания и братьев по духу, пока наконец не нашел опору в английской поэзии как необходимом противовесе — в ней он обрел тональность, будничную и не допускающую надрыва, могущественную традицию, укорененную в плавном ландшафте».
6. Смешная публикация в Bookmate Journal: Анастасия Сопикова рассказывает, какой современный нон-фикшн мог бы спасти несчастных героев мировой (в первую очередь русской) классики. Обломов перестал бы стыдиться собственной лени, если бы прочитал книгу Петера Акста и Михаэлы Акст-Гадерманн «Ленивые живут дольше». Базарову, «самому неприятному человеку в русской литературе» (да ладно, а Передонов?) имело бы смысл почитать Дейла Карнеги. Ну а Анна Каренина осталась бы жива, если бы ей попалась книга Маши Халеви «Полиамория»: «…той же Анне вовсе не обязательно было рушить разумный и вполне гармоничный брак с Алексеем Карениным. Возможно, как бы дико это ни звучало в приложении к реалиям XIX века, им достаточно было бы просто открыть отношения, чтобы быть счастливыми до старости».
7. Издание «Найди лесоруба» в прошлом месяце запустило краудфандинг трех переводных книг: «Неизвестной Харпер Ли», составленной Денисом Захаровым, «Выставки жестокости» Джеймса Балларда, подготовленной Алексеем Ибсоратовым, и «Студента богословия» Майкла Циско в переводе Катарины Воронцовой. О книгах можно больше узнать в паблике «Найди лесоруба» — вот, например, текст Джеффа Вандермеера о дебютном и самом известном романе Циско, которого Вандермеер сравнивает с Кафкой. А Денис Захаров в своем фейсбуке подробно рассказывает о «Неизвестной Харпер Ли» — книге, куда вошли 34 малоизвестных произведения писательницы.
8. На «Солонеба» — стихи Ингеборг Бахман и Пауля Целана в переводе и с комментариями Алеши Прокопьева. Прокопьев отталкивается от «Парижа» Бахман и показывает, как в нем отозвалось стихотворение Целана «Воспоминание о Франции», а кроме того, стихи Гёльдерлина и Рильке. «Целан читает его [стихотворение Бахман], словно держа перед собой „Надежду“ Хёльдерлина и „Смерть“ Рильке, оба стихотворения он знал наизусть. И ему понятно, что она говорит ему. Пусть мы и объяты тоской по (вселенскому, даже Господнему! для нее-то, воспитанной в католической традиции) дому, пусть это обещает избавление и возможность дышать, но давай спросим: что будет, если мы останемся здесь. И, как завещал Рильке, выдержим эту красоту (включающую в себя и ужас, ведь всякий ангел грозен, ведь Надежда в одно и то же время дочь Эфира и Дух Земли, ведь волосы бегут от ужаса, потому что любимый их все время проигрывает), но Рильке говорит, выстоять бы только».
9. К юбилею Боба Дилана на Lithub вышел отрывок из книги его биографа Клинтона Хейлина. Хейлин здесь рассказывает, кто из поэтов повлиял на Дилана в молодости. Это в первую очередь поэзия битников — Керуака и Гинзберга (с последним Дилан был дружен). В своих «Хрониках» Дилан писал, что «сочетание Керуака, Гинзберга и Грегори Корсо… показала ему, что есть „другой тип человеческого существования“, о котором не говорят по радио — разве только по ночам, в левой части диапазона. Долгое время он жадно читал все, что издавал магазин City Lights, — но неудивительно, что этому выпускнику колледжа, любившему хвастаться, будто его выгнали из класса английской словесности за использование слова из четырех букв, еще предстояло найти собственный голос».
10. The Point публикует статью Риэн Сассин о языке прозы Эльфриды Елинек. «Язык стоит так же мало, как и жизнь, поскольку он и есть жизнь», — говорит один из персонажей ее пьесы. «Язык сам знает, чего он хочет — и хорошо, потому что я этого не знаю», — добавляет сама писательница. Ценность языка и жизни — важный мотив ее произведений: романов, пьес, эссе. Сассин включает сюда и перевод «Радуги тяготения» Пинчона. «В ее книгах злые подростки грабят невинных прохожих на улицах послевоенной Вены, пианистки-вуайеристки наносят себе увечья, сказочные принцессы излагают свои мысли в пространных монологах, нацистское прошлое Австрии, погребенное, но не забытое, иногда буквально встает из гроба, как в фильмах о зомби. Когда вы читаете Елинек, вы оказываетесь в мире изощренной жестокости, сверхэнергичных каламбуров».
При этом в англоязычном мире, считает Сассин, Елинек не получила должного внимания, да и во всем мире ее читают меньше, чем других выдающихся австрийцев новейшего времени — Петера Хандке и Томаса Бернхарда. Ее проза вызывает полярные эмоции, почти патологические по силе. В Австрии ультраправые политики запускали кампанию против нее со слоганом «Что вы любите — Елинек или культуру и искусство?». Рецензенты обвиняли ее в мизантропии и культивировании отвратительных образов. После присуждения ей Нобелевской премии один из академиков в знак протеста вышел из Нобелевского комитета. Но восторгаться или ужасаться читателей заставляет именно работа Елинек с языком: ее длинные предложения нужно уметь выдерживать — не меньше, чем ее сюжеты. «Ее письмо вызывает мазохистскую зависимость. От книги Елинек вы можете захотеть мастурбировать и блевать — возможно, одновременно». Она заставляет читателей ненавидеть все, что называют «хорошим вкусом». Особая ненависть публики именно к «Пианистке» может показаться странной — это не самая шокирующая и «непристойная» ее книга. Возможно, здесь срабатывает как раз не отвращение к языку, а экскурсы героини на территорию мужских перверсий и мужского желания, будь то роман с учеником, вуайеризм или просмотр порнографии. «Елинек вновь и вновь изображает женщин, которые выросли в мире, толкающем их к саморазрушению, — и они выбирают этот путь саморазрушения. Но их выбор мотивирован не самостоятельной инициативой, а фаталистической перспективой, которую рисует перед ними общество».