1. Премия «НОС» досталась Борису Лего за сборник «Сумеречные рассказы». Вы наверняка уже знаете, что Лего — это псевдоним Олега Зоберна, писателя, который выпустил две книги рассказов под своим именем, в 2004 году получил премию «Дебют» и несколько лет курировал серию «Уроки русского» — один из очень немногих осмысленных издательских проектов по поддержке неконвенциональной прозы. О том, как шли дебаты «НОСа», можно прочитать в репортаже Сергея Сдобнова. На дебатах Бориса Лего называли «Чичиковым, посетившим нашу премию», а его книгу — трэшем (в хорошем смысле этого слова) и литературным хулиганством.
Разумеется, о лауреате высказались недовольные. В литературном фейсбуке «Сумеречные рассказы» сравнивают с Сорокиным, Елизаровым и Масодовым — прибавляя эпитеты вроде «лайт» и «разбавленный». «Эта „новая” проза располагается на полях романов Мамлеева и в обозе контркультурных изданий конца 90-х», — припечатывает Ольга Тимофеева. Константин Мильчин отзывается о книге Лего сдержанно («Весело ли это? Местами. Круто ли это? Если иметь хотя бы базовые представления о демонологии, то скорее да, чем нет»), более подробно останавливаясь на тех авторах, от которых победа ускользнула: композиторе Владимире Мартынове с его 1000-с-лишним-страничной «Книгой перемен» и Сергее Кузнецове с романом «Калейдоскоп» («…под одной романной обложкой объединены разные истории, которые вместе составляют не столько единый текст, сколько единый восторг. Восторг по поводу умения автора сочинять и впечатлять»). Похожее выступление получилось у Елены Рыбаковой: она лауреата не упоминает вовсе, но с горечью говорит об упущенных возможностях наградить «Калейдоскоп», книгу Кирилла Кобрина о Шерлоке Холмсе и роман Александры Петровой: «Идеальным претендентом на премию за новую словесность по итогам прошлого года была единственная книга шорт-листа — „Аппендикс” Александры Петровой. Именно это и сказал своим голосованием зал, в котором — так уж на „НОСе” повелось в последние годы — хороший вкус и филологический слух присутствуют в более концентрированном виде, чем в жюри». Все это, впрочем, не сравнится с прошлогодним шумом: тогда, напомним, премию дали автору собственного наивного жития — аргентинскому староверу Даниле Зайцеву.
2. На «Афише» специалист по творчеству Трумена Капоте Денис Захаров рассказывает о малоизвестном эпизоде из биографии американского писателя — его путешествии в СССР. Капоте в качестве репортера сопровождал труппу театрального режиссера Роберта Брина, который привез в СССР постановку гершвиновских «Порги и Бесс», а после этого, оказывается, возвращался в Москву еще дважды, чтобы собрать материал для нового текста — очерка о детях советской элиты: Капоте, наслышанного о реалиях страны социализма, удивил и позабавил их «западный» стиль жизни. Параллельно он дописывал «Завтрак у Тиффани»: «Вполне вероятно, что некоторые черты главной героини Холли Голайтли были навеяны встречами с советской девушкой — предводительницей того самого богемного кружка, членом которого Капоте стал еще в первую поездку в СССР». Текст Капоте не завершил, а своих советских приятелей зашифровал (видимо, опасаясь им навредить) так, что отгадать, о ком идет речь, не может ни Захаров, ни ныне здравствующие люди, вхожие в круг московской богемы 1950-х.
3. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией — большое интервью Ивана Толстого с Олегом Лекмановым (признан в РФ «иностранным агентом»). Филолог рассказывает о своих учителях, в первую очередь — об отце: «Однажды, когда мне было 11 или 12 лет, папа принес с работы перефотографированную книжечку, это было американское собрание сочинений Мандельштама, которое делали Струве и Филиппов. Он сказал: „Ни в коем случае не читай!” — и положил в ящик стола. Как только тебе говорят „ни в коем случае не читай”… Я думаю, что это было сделано с расчетом. На следующий день я уже читал, захлебываясь от восторга, Мандельштама». Кроме того, Лекманов говорит о выдающемся педагоге Семене Соловейчике и пушкинисте Олеге Проскурине, вспоминает, чему его научила служба в армии, и рассказывает о своих книгах, в том числе о коллективном комментарии к детским детективам Юрия Коваля и о совместной с Михаилом Свердловым работе над Николаем Олейниковым. Упомянуто и нашумевшее макабрическое открытие, которое не успело попасть в первое издание книги: «…как только я поставил точку, как только мы это сдали и ничего уже нельзя было сделать, с разных сторон, сначала Мариэтта Омаровна Чудакова говорит: „Олег, вы написали, я надеюсь, про отца-то?” — „Что — про отца?” — „Что он отца убил?” — „Чего?!” Представляете, писать про Олейникова и не написать про такое! „Как?! Все знают!” — „Где все знают?” — „Как? Все говорят!” Потом мне еще такой замечательный филолог и прекрасный человек Игорь Лощилов в Новосибирске, который Заболоцкого прекрасно издал, говорит: „Олег, вот мне Никита Николаевич, сын Заблоцкого, по секрету рассказывал, что…” Я говорю: „Игорь, где же вы раньше были?” А потом выяснилось, что моя близкая подруга, тоже замечательно писавшая про обэриутов и про Олейникова в том числе, Аня Герасимова... <…> нашла документы, где действительно Олейников признается, что в таком-то году на почве политических разногласий убил отца. И дальше, когда вышло это вторым изданием, я несколько страниц сумел вставить туда».
4. В «Коммерсанте» Анна Наринская*Признана властями РФ иноагентом. пишет о вышедшем в издательстве «Белая ворона» дневнике Элен Берр — французской девушки-еврейки, арестованной нацистами вместе с семьей и погибшей в лагере Берген-Бельзен за пять дней до его освобождения («она, больная тифом, не смогла выйти на перекличку, и лагерная охранница забила ее до смерти»). Берр называют французской Анной Франк, но, как подчеркивает Наринская, дневник Берр многим отличается от «Убежища»: «Дневник Анны Франк — эмоциональное свидетельство того, что радость жизни и любовь могут давать ростки в самой невыносимой ситуации. Дневник Элен Берр — рефлексия умного, хоть и совсем молодого человека, каждый день задающего себе и миру вопрос: как, как то, что происходит вокруг, может происходить в принципе?». Постоянный разговор с самой собой, постоянная строгая этическая поверка делают, по словам Наринской, этот дневник «пособием по существованию в присутствии зла в принципе».
5. На «Арзамасе» — большой и очень красивый материал Николая Эппле о «Хрониках Нарнии» Клайва Льюиса. Это своего рода гид по Нарнии для начинающих: здесь говорится и об истории создания цикла, и о правильной очередности книг, и, конечно, о библейском и античном подтексте. Отдельный сюжет — параллели истории «Нарнии» с историей «Властелина колец» Толкина, который был Льюису близким другом: если Толкин был перфекционистом, тщательно выверявшим правдоподобие своего Средиземья, то Льюис «писал быстро… мало заботился о стиле и валил в одну кучу разные традиции и мифологии». Эппле — специалист по Льюису, именно в его переводе вышли два года назад «Избранные работы по теории культуры», и очень внятный текст подцвечен именами мало кому известных средневековых авторов, к которым скрыто отсылают «Хроники Нарнии»: «пробуждение природы в сцене творения Асланом Нарнии из „Племянника чародея” напоминает сцену явления девы Природы из „Плача Природы” — латинского аллегорического сочинения Алана Лилльского, поэта и богослова XII века». Пожалуй, самая увлекательная часть материала — изложение теории Майкла Уорда о том, что части «Хроник» соотносятся с семью планетами средневековой космологии.
6. «Радио Свобода» открыло проект Юрия Векслера «Миры Горенштейна»: здесь собраны материалы, посвященные писателю Фридриху Горенштейну, который с 1980 года жил в немецкой эмиграции. Событие, вообще говоря, штучное. За время, прошедшее после смерти Горенштейна, сделалось ясно, что он, подобно Леониду Цыпкину, принадлежит к «потаенным классикам» русской литературы второй половины XX века; в последние годы вышло довольно много его книг — старанием все того же Векслера. «Хотя у Горенштейна, при всем, что я сказал, — безжалостный взгляд на человека, — у него всегда есть надежда. И кто добирается до конца любого произведения, это просто чувствует, что она есть», — говорит исследователь и публикатор. Сайт будет пополняться; среди уже опубликованных материалов — статьи Векслера и Ирины Борисовой, воспоминания друзей и коллег Горенштейна, архивное интервью с писателем и его эссе «Почему я пишу»: «Физиологически писательство начинается с чувств мелких, таких как тщеславие и легкомыслие. Это — общее и для малоодаренного дилетанта, и для будущего гения. Со временем эти мелкие чувства, к сожалению, не исчезают, но у одних они остаются ведущими, другие, обретя духовность, подчиняют ей эти чувства, правда, не до конца. <…> А попробуй выйди из игры, если ты упустил момент, когда еще можно было остановиться, и творческий инстинкт возобладал над твоим сознанием. Это значит — игра началась всерьез, и выйти из нее неповрежденным уже невозможно. Потому что глубинному творческому инстинкту плевать — есть у тебя талант или нет, есть у тебя физические и душевные силы или нет, умен ты или нет. Ввязался в игру, играй до конца».
7. На сайте «Перемены» опубликована статья Александра Чанцева о рецепции эстетики Томаса Манна в творчестве Юкио Мисимы. Сопоставление на первый взгляд кажется парадоксальным, но на деле Манн был любимым писателем Мисимы, и японский писатель признавал влияние немецкого. Если верить статье, к Манну апеллирует едва ли не все, чем славятся произведения Мисимы: «Это касается таких генеральных для эстетики Мисимы концептов, как тема смерти, телесности, болезни, молодости, гомоэротизма, а также символика прекрасного». Даже образ святого Себастьяна, ключевой для «Исповеди маски» и поданный в ней как личное, интимное открытие, восходит к Манну (Чанцев не дает разъяснений, но имеются в виду новелла «Смерть в Венеции» и Нобелевская речь, в которой Манн говорил о героизме Себастьяна, являющего изящество в страдании). Главное, что сближает Манна и Мисиму, несмотря на очевидные расхождения в стилистике, — сходное понимание конфликта этики и эстетики, всегда губительного для одной из сторон.
8. В новом номере «Лиterraтуры» — интервью Бориса Кутенкова с немецкой переводчицей русской поэзии Марион Рутц. Здесь есть довольно странные откровения («У нас в Германии считается, что надо переводить, зная язык оригинала» — удивительная новость), но в целом интервью позволяет понять, насколько русская поэзия известна в немецкоязычном мире. Лучше всего знают Мандельштама — во многом из-за интереса к нему Пауля Целана. Рутц рассказывает о главных немецких переводчиках современной русской поэзии — в первую очередь это Хендрик Джексон: в его переводах в Германии читают Алексея Парщикова, а кроме этого, в 2003 году он написал большую обзорную статью, где рассказал о Владимире Аристове, Николае Байтове, Викторе Иванiве, Николае Кононове, Сергее Стратановском, Марии Степановой, Елене Фанайловой.
9. Вчера пришло известие о смерти американского прозаика, поэта и переводчика Гарри Мэтьюса. Он был одним из основателей короткоживущего, но важного журнала Locus Solus и первым американцем, принятым в авангардную французскую литературную группу УЛИПО. Как и другие участники этой группы, Мэтьюс экспериментировал с формальными ограничениями, а еще его проза выдерживала высокий градус эксцентричности, которую в УЛИПО весьма ценили: в одном романе у него описывается вечеринка, где гости наблюдают за гонкой червей, в другом — сибирский лагерь, где заключенные играют в бейсбол. Предпоследний роман повествует о периоде жизни Мэтьюса, когда его принимали за агента ЦРУ, а он решил притвориться, что он взаправду агент, и посмотреть, что из этого выйдет. В самом ли деле в биографии писателя был такой эпизод, неизвестно.
Журнал The Paris Review (который, как мы недавно выяснили, действительно был связан с ЦРУ) вспоминает большое интервью, которое у Мэтьюса брала Сусанна Ханневелл. В предисловии к интервью она писала: «Мэтьюс, за сорок пять лет не избавившийся от врожденной аллергии на правила и конвенции, с полным правом принадлежит к экспериментальной традиции Кафки, Беккета и Джойса, хотя за классический и полный остроумия стиль его сравнивали с Набоковым, Джейн Остин и Ивлином Во. При этом, пользуясь любовью тысяч преданных поклонников во Франции, Мэтьюс мало кому известен у себя на родине, мало кем прочитан на родном языке». Журнал Poetry приводит биографию писателя и цитирует слова из его книги «20 строк в день»: «Каждый день счастье подстерегает вас в засаде за ничего не обещающими углами. Легко понять, что, если не вести себя осмотрительно, оно может застать вас врасплох в любой момент, — и как после этого остаться в живых?»
10. На сайте Full Stop рецензия Элинор Голд на крайне любопытную книгу — обратный перевод на английский исландского перевода «Дракулы» Брэма Стокера. Пройдя такой сложный путь, классический текст превратился в новый самостоятельный роман — его исландское название означает «Силы тьмы».
Сделанный Валдимаром Осмундссоном «перевод» на исландский, как отмечает Голд, нельзя назвать достойным произведением: Осмундссон расширяет дневник Джонатана Харкера так, что он занимает две трети романа, а весь, так сказать, экшн, включая линию Мины Мюррей, утрамбовывает в последние восемьдесят страниц. Посыл, который, по мнению Голд, присутствует в романе Стокера, здесь совершенно исчезает: «В убедительном, пусть и упрощенном толковании „Дракула” — это роман о победе техники над суеверием и магией. При таком прочтении Мина — такая же полноправная героиня романа, как и все окружающие ее мужчины: ведь это ее умелое обращение с пишущей машинкой позволяет выследить и погубить Графа. Этот образ, вся эта деятельность из „Сил тьмы” (и, вероятно, исландского „оригинала”) пропала: Уилма Харкер всего лишь воплощает для Джонатана Харкера в часы невзгод чистоту и добродетель да еще не вовремя падает в обморок». Вдобавок, заключает Голд, английского переводчика Ханса Корнеля де Роса подвело стремление передать поэтичность исландского текста: исландская аллитерация не очень-то хорошо передается на английском. «Этот проект наглядно демонстрирует риски перевода из других литературных традиций, резко отличающихся от англофонных. В английской традиции аллитерация проходит по разряду детских стихов и, может быть, экспериментальной поэзии определенного рода; в других жанрах ее следует применять в микроскопических дозах, если следует вообще. Многим читателям обилие аллитерации покажется детской забавой… В варианте де Роса одна из самых знаменитых строк романа Стокера заставляет не трепетать в ужасе, а хихикать: „Чу! Чу! То создания ночи — что за зычные звуки!” Конечно, можно представить себе, как эти слова с серьезным выражением лица произносит своим баритоном Бела Лугоши, — но с большой натяжкой».
11. Рубрика «Американские писатели не стесняются в выражениях относительно Дональда Трампа» имеет шансы стать еженедельной. Вот последние заметные высказывания. Лауреат «Букера» Пол Бейти считает, что победа Трампа — «демонстрация того, как мы сами же себе вредим. Несмотря на его мизогинию, его риторику, за него проголосовало 42% женщин, 8% афроамериканцев». Филиппика Филипа Рота: «Трамп просто жулик. Хорошая книга о его предшественнике — „Искуситель” Германа Мелвилла, мрачнейший и дерзко-изобретательный роман, последний роман Мелвилла, который можно было бы озаглавить „Искусство мошенничества”.<…> Меня многое беспокоило во время сроков Ричарда Никсона и Джорджа Буша-младшего. Но пусть мне казалось, что им недостает характера или интеллекта, ни один из них не был так нищ духом, как Трамп: он не знает ничего об управлении государством, об истории, о науке, о философии, об искусстве, он неспособен выражать или распознавать хоть какие-то тонкости или нюансы, он начисто лишен приличий и оперирует словарем из семидесяти семи слов — говорит скорее по-мудацки, чем по-английски». Пол Остер (который на днях выдвинулся в президенты американского ПЕНа): «Мрак и несчастье. Горе и все растущий гнев. Вот что я чувствую. Я не вижу во всех этих событиях ни единого крохотного просвета. Все это ужасно, и ничего хорошего сказать об этом я не могу».
В дополнение можно прочитать неожиданную статью английского шекспироведа Родри Льюиса о том, на кого из шекспировских героев похож Трамп (на Ричарда III или на Марка Антония?)
12. А в связи с планами Трампа построить стену на границе с Мексикой разные литературные издания обратили на эту страну внимание. Signature рассказывает о романах, где действие происходит на американско-мексиканской границе, — таких оказывается немало. Сайт Read It Forward вспоминает писателей-экспатов, нашедших в Мексике приют: это Керуак, Берроуз, Малколм Лоури и Грэм Грин. Наконец, Lithub просто сделал путеводитель по пяти лучшим книжным магазинам Мехико. Будете в Мехико — загляните.