Александр Баринов. Босяки и комиссары. М.: Время, 2019
Книга неслучайно имеет подзаголовок «документальный роман». Главный ее герой — уроженец Эстонии Хельдур Лухтер — не выдуманный персонаж, а реальный человек, из воспоминаний которого, собственно, книга и соткана. Он не раз попадал в тюрьму за кражи, мошенничество, хранение наркотиков; выходил на свободу и снова пускался в очередную аферу. За несколько десятков лет рецидивист обзавелся знакомыми в правоохранительных органах, в мелкой советской номенклатуре, среди авторитетов за решеткой — и везде находил пособников, желавших нажиться на очередной махинации. Все они помогли и в последнем, самом крупном деле, благодаря которому Лухтер стал известен в криминальном мире. Он с нуля построил систему производства и сбыта экстази по всей Европе; через его руки прошел товар на многие миллионы долларов.
Сначала кажется: а чего тут вспоминать? Размеры выручки, если вдуматься, несильно удивляют, ведь речь идет о наркотиках. И становится ли это поводом для того, чтобы мы читали такие мемуары? Тем более что автор, журналист Александр Баринов, не предлагает никакой своей концепции, не превращает историю Лухтера в художественный роман, а лишь записывает бесконечный монолог героя. Но если это научпоп об изнанке жизни преступных группировок, то одного свидетеля маловато будет.
Однако довольно быстро становится ясно, что и концепция (невольная) здесь есть. Во-первых, Лухтер — прирожденный шарлатан, азартный до сложных мошеннических многоходовок; человек, который считает, что из любой ситуации есть выход, и который не стесняется в эти моменты преступать закон. Он интересный, хоть и очевидно отрицательный герой со своей харизмой.
А во-вторых, «Босяки и комиссары» на самом деле книга о нашем государстве — о позднем СССР и независимой уже России. Например, о том, как плановая экономика давала сбои и целые заводы оставались без сырья. Лухтер начинает рассказ еще с 1960-х, когда он работал экономистом на военном заводе и «доставал» недостающий металл, буквально обменивая его на что-то иное на другом заводе, или просто давал взятку, где приятным довеском мог служить ликер «Старый Таллин». Кстати, нужные знакомства в заводской среде технологов затем помогли ему и построить свой цех по производству таблеток. Или вот — о полицейских, которые в наркотических делах всегда оказываются «в деле»: когда старый знакомый комиссар, прикрывающий преступников, пришел с группой захвата арестовывать Лухтера, тот подумал, что это такая шутка. Думается, когда Лухтер приводит примеры повсеместной коррупции и круговой поруки, им в том числе движет желание все-таки хоть немного оправдать себя; однако, увы, нет причин ему не верить.
Эмма Ангстрём. Человек в стене. СПб.: Аркадия, 2018. Перевод с английского Ольги Кидвати
На одном рекомендательном сервисе некий читатель смешно написал про эту книгу: «Судя по названию, могу догадаться, о чем она». Вообще да, название — один большой спойлер. Однако об этом вы быстро забудете, настолько роман заполнен неслучайными предзнаменованиями и сверхъестественными событиями. Можно подумать, что это один из его главных минусов: здесь прямо-таки негде продохнуть от намеков; с другой стороны — чего вы хотели от триллера.
Мать с дочерьми — две старшие и одна совсем маленькая, Альва, главная героиня — переезжают в новое жилье в обычном многоквартирном доме (отец при этом почему-то находится в тюрьме, загадка раз). Альва, которая и до того была обделена вниманием матери и сестер, становится еще более замкнутой и начинает обращать внимание на разные, вроде бы незначительные детали в доме (например, на странные картины, написанные бабушкой; что на них изображено — загадка два). Полностью предоставленная сама себе, девочка в конце концов начинает даже общаться с домом, и никакие авторские намеки не помогают нам определиться: в самом ли деле здесь обитает полтергейст или ребенок просто придумывает себе такие игры. Через некоторое время в доме обнаруживают убитую соседку, которая пропала без вести еще две недели назад; где она была все это время и как теперь здесь оказалась — загадка три. Тучи быстро сгущаются над нехорошим домом: история становится страшной уже и безо всяких паранормальных отклонений.
Читатель ждет начала детектива и визита следователей, но в книге ужасов нет места полицейским. Зато девочке, которая верит в то, что общается со своей бабушкой из потустороннего мира, необычный дом и открывает тайны. И перед нами разворачивается история отношений маленького ребенка и взрослого монстра. Тут-то и запрятан психологический аспект всей книжки: есть два ну совсем разных героя; они отрезаны от общества; каждый по-своему справляется с одиночеством. Только родственная душа способна понять и помочь.
Владислав Даркевич. История средневековых развлечений. От куртуазных увеселений до карнавалов и праздников дураков. IX–XVI века. М.: Ломоносовъ, 2019
Владислав Даркевич (1935–2016) — доктор исторических наук, досконально изучавший народную культуру Средневековья. Эта книга — переиздание большого труда о праздниках (домашних, сельских, общинных, храмовых) в упомянутую эпоху. Будто бы разговаривая с обывателем, который ассоциативно связывает Средние века с церковью и охотой на ведьм, автор замечает, что в те времена не только молились, но и очень громко веселились. «Уже в XIII веке Фома Аквинский, авторитетнейший представитель ортодоксальной этики, проповедовал терпимость к человеческой жажде развлечений».
Даркевич объясняет, что основным источником, из которого мы знаем об увеселительных мероприятиях Средневековья пока остаются не письменные свидетельства, а произведения изобразительного искусства (поэтому и в самой книге так много иллюстраций). Причем речь идет не только о картинах, но и о книжных иллюстрациях и маргиналиях. Французские манускрипты XIII–XVI веков, греческие, древнерусские и армянские рукописи многое рассказывают не только о самих происходящих празднествах, но и о том, как к ним относились художники. На это Даркевич обращает особое внимание: ценно не только зафиксировать те или иные разновидности игр, музыки, процессий, танцев, акробатических и других искусств, но и понять, какое место в духовной жизни человека они занимали. Так, постепенно ученым становится все больше известны «верования и вкусы, нормы поведения и мыслительные приемы средневекового homo feriatus — «человека празднующего», и эти нормы далеки от клерикально-монашеского спиритуализма».
Пьер Байяр. Загадка Толстоевского. М.: Текст, 2019. Перевод с французского Елены Морозовой
Пьер Байяр, французский филолог и публицист, уже давно зарекомендовал себя как неординарный филолог. Наибольшую известность ему принесла книга «Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали», где он придумывает целую систему структурирования для нечитаных книг и рассматривает непрочитанное как повод для читательского творчества. Кроме этого, он, будучи не согласен с Агатой Кристи и Артуром Конан Дойлем, находит в их романах настоящих убийц. Или разоблачает многочисленные литературные предсказания, доказывая, что не стоит считать их писательским достижением.
При чтении Байяра всегда нужно помнить о нескольких вещах. Свои труды он сам, как признается в одном интервью, относит к жанру «теоретический фикшн», который сам же и придумал. Это нечто среднее между художественной литературой и стопроцентным, хоть и популярным нон-фикшн. Одна из характерных черт его книг — ход размышлений рассказчика не совпадает с точкой зрения автора. Видимо, так Байяру легче выдвигать необходимые тезисы, которые порой могут выглядеть как минимум странно для серьезного ученого. Запомним все вышесказанное, а так же то, что Байяр не только литературовед, но и психотерапевт. Теперь переходим наконец к самой книге.
Автор поднимает вопрос о множественных «я». По одной из теорий, в любом человеке уживается несколько сознаний, несколько личностей, в определенных ситуациях действующих совершенно по-разному. Этой проблемой занимается психоанализ, но Байяр утверждает, что нашу «внутреннюю множественность» гораздо лучше объясняет литература. Свою теорию он разъясняет на романах Льва Толстого и Федора Достоевского, в которых поступки героев выглядят просто необъяснимыми.
«Различные Раскольниковы, равно как и различные Катюши, не являются противоположными фрагментами или частями героев, в которых они обитают. Это самостоятельные личности, с собственной картиной мира и собственными ценностями, со способностью формулировать этический выбор и отстаивать политические позиции».
А что нового Байяр добавляет в нашем (да и в мировом) понимании довольно известных героев? На самом деле все его книги адресованы именно простому читателю, а не другому филологу. Которому, так же как Анне Карениной или Наташе Ростовой, до сих пор свойственны любовь с первого взгляда и поливалентная любовь (это когда влюблен в нескольких), самобичевание и приобщение к богу; здесь есть даже глава про эмпатию.
А зачем надо было придумывать некоего Толстоевского? Как еще одно подтверждение своих тезисов. Ведь очевидно же, что Достоевский и Толстой на самом деле один человек; вы посмотрите его биографию в начале книги — сами убедитесь.