Дорогой Владимир Георгиевич!

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Дернул меня как-то, значит, черт за гриву выступить с обязательным докладом на семинаре по новейшей русской литературе — в нашем Литературном институте его называли просто «текучка», хотя проще было бы говорить «говно, а не литература». Так вот, значит, выхожу я за кафедру и начинаю вдохновенно докладывать о «Сердцах четырех» — лучшей, на мой взгляд, книге 1990-х, когда под маской контркультуры выходило исключительно говно. Ну да вы и сами не раз читали газету «Житье-бытье», где всякое говно называли «литературной страничкой», которой можно только жопу подтереть. Ну да уклоняюсь я от темы, как последнее говно. Так вот, значит, это самое, короче, не говно вроде бы книга была «Сердца четырех», у меня однокурсник даже по ней курсовую написал в свое время. А тут, в общем, Екатерина Васильевна Дьячкова, святая женщина, выдающийся педагог, встает и говорит: «Я не могу уже слышать это, извиняюсь, говно». И понеслось говно по трубам. Семинар закончился на полчаса позже положенного, настолько острая случилась дискуссия, а Екатерину Васильевну, несчастную женщину, интеллигентную, потом в деканате отпаивали коньяком — наверняка говняным. Тогда я и задумался: даже либеральный по тогдашним меркам Литературный институт имени Алексея Максимовича Горького сговнился. Следовательно, что-то такое да есть в том, что Владимир Георгиевич Сорокин насрал, но что ж, однако ж, за говно? Стал тщательно перебирать говно своей памяти. Как впервые обосрался говном — не вспомнил. Однако вспомнил, какое говно приходилось читать по школьной программе и как это резко контрастировало с книжными советами из журнала «ОМ», который, конечно, тоже был говном, простите за нечаянную рифму. И вот «Ад Маргинемом» изданные вещи были глотком свежего воздуха посреди этого говна, сделав Владимира Сорокина предметом массового потребления: ей-богу, в любом магазине на окраине Российской империи найти можно было. Но вот говно какое: забыл совсем, с чего начал. А начал я с того, что открыл в свое время роман «Лед» и не смог оторваться от данного говна, задавшего мне стойку на всю жизнь — стойку титана, понимающего, что с текстом можно обращаться как угодно: резать его, бить, говорить чужим словом, срать на него, давить сявскую молекулу, выдавливать перхоть глистов на мундиры белобрысой армии. Я прикасался к роману «Очередь» и видел еще не начавшую образовываться очередь за монстриками Лабубу, хотя монстрики Лабубу не такое уж и говно, как принято думать. Я читал «Голубое сало» и в процессе думал, что я пирамидка из говна, которая никогда так не напишет. Я спросил у своей жены, пока она убирала кошачье говно, какой у нее любимый роман Сорокина. Она, счищая говно с лопатки, ответила: «Настя». Но это же не роман, заметил я, помогая убрать говно в специальный пакет. А у меня любимая вещь все-таки «Голубое сало», трахать мое говно. И «Очередь», говно мне в рот. Говно бывает разное. Говно бывает черное. Говно бывает красное. Объединивший оба эти говна в один стеклянный кувырок сразу становится пошколанционистом. Говноедом, но со своей идеологией. А идеологии нам ох как не хватает, просто говном обосраться. В темя жмет кучерявая говнососка, тут же блин с перхотью подъезжает сосать глаза. Мало хорошего и в целом говно. А вот Сорокина почитать на досуге или перечитать — это не говно. «Сахарный Кремль» — до чего дивная книга, где совсем почти нет говна, зато гусеница опричная кряхтит. Ох, как не понравилась или понравилась она кому-то там, где нам говна на халяву не дадут. Словом, говно. Говно само себя не высрет. Говно само себя не съест. В очереди стоишь за говном каким-то, а на тебя все таращатся, глаза свои вращают, будто на иностранного гражданина. Взять бы молоток из говна и всем им перебить! Ну да отходим от изначальной темы, как говно от жопы. Трилогия, начатая «Льдом», потрясла, конечно, особенно сахарные пирамиды, какая же услада посреди говна всего этого, которое нас окружало в известных обстоятельствах. Экстерриториальный Говнопожирательный коридор. Оранжевое говно. Лиловое говно. Говно перманентного экстаза. Говно нового формата сжатия звука. Говно насильственной смерти. Говно дружелюбного кариеса. Говно под ногтем, вместе с ним же феноменальный «Роман» и трогательный Владимир Георгиевич, оперативно отвечающий на мои письма. Владимир Георгиевич, знающий, что за псевдосатанизмом Юрия Витальевича что-то да скрывается, кроме банального говна про духовность и прочее говно, говно, говно, сраное говно. Сейчас, разумеется, все такие сидят на свадьбах, генерального секретаря выносят. И гости все на свадьбе из говна этого тортики друг другу пекут. Но это все не то, говно какое-то, как и уже упомянутая контркультура овердрайва. Говно должно быть первобытным, домолекулярным, субатомным говном. Потому что подлинное говно по природе своей понятие онтологическое, что-то из Парменида. Помню, сидели с другом как-то и выискивали «говно» в «Тридцатой любви Марины», не нашли, зато поразились тому, какой это вдохновенный текст, будто апостол писал. На том и разошлись — каждый в свое говно наступать. А «Месяцем в Дахау» до сих пор жене мозг трахаю, хоть и поступаю как говно в данном случае. Однако все равно считаю, что великий текст, абсолютное антиговно. Ну может, и говно, но говно освободительное, эмансипирующее, важное, антитоталитарное, антиавторитарное. Ну да Господь с ним, с этим говном. Один тиран и насильник русских людей заканчивал письма к своей жидкой маме так: «Живи тысячу лет, [говно]». Говно создано для того, чтобы им срать. А Владимир Сорокин — чтобы писать, пока идиоты всякие говорят, будто это говно. Так и вы живите тысячу лет, дорогой Владимир Георгиевич, сквозь говно! Миллиард лет живите, минуя говно! Чтоб ни одно ныне живущее говно уже чисто физически не смогло подышать в вашу сторону. Срать говном. Думать говном. Читать говном. Воевать говном. Мириться говном. Лечиться говном. Болеть говном. Тостовать за говно. Страдать говном. Лететь на говне. Падать на говне в прорубь. Ходить на говне без аргументов. Разрабатывать говно. Устранять возможные ошибки в говне. Соглашаться с говном. Протестовать против говна. Набрать говно в презерватив и сбивать себе целку. Девственную плеву хирургически восстановить одномерным говном. Резать череп, чтоб говно потекло. Всирать говно в расколотое боршибло. Собрать говно в цикаду, чтобы оно пело. Прельститься говном, чтобы получить откровение, которое каждый день будут считать пророчеством. Прочитать про говно и перестать быть говном. Не допустить говна. Остановить говно. Не можем, не умеем и не будем. И это великое человеческое несчастье, которое вдохновит, увы, еще немало последователей сегодняшнего именинника. Но они будут говном.