Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Совершенно секретно
Зоя Ивановна Воскресенская родилась в 1907 году на станции Узловая Тульской губернии в семье железнодорожного служащего. В 14 лет стала библиотекарем (по другим данным — переписчицей) 42-го батальона ВЧК Смоленской губернии, в 16 уже была политруком в колонии для малолетних правонарушителей, в 21 год — заведующей учетным отделом в Заднепровском райкоме РКП(б) Смоленска. В 1929 году она поступила на работу машинисткой в отделение транспортного отдела ОГПУ. Ее карьера в органах развивалась с головокружительной скоростью. В августе 1929-го ее пригласили на Лубянку и предложили перейти на оперативную работу, затем отправили в Харбин. Так началась ее жизнь в разведке, которой она посвятила двадцать пять лет.
Воскресенская занималась разведывательной работой в Китае и Европе. В Финляндии познакомилась с будущим мужем — Борисом Аркадьевичем Рыбкиным, который работал в Хельсинки под прикрытием должности консула. В годы войны супруги были направлены в Швецию. Через несколько лет после возвращения на родину Борис Рыбкин погиб при невыясненных обстоятельствах. В 1953-м Воскресенская — тогда еще Рыбкина — была уволена из разведки и отправлена на работу в Воркутлаг. Причиной тому были партийные чистки после смерти Сталина и ее выступления в защиту арестованного разведчика Судоплатова. К чести Зои Ивановны стоит сказать, что в лагере она боролась за улучшение условий для заключенных, а кому-то даже помогла добиться освобождения.
Зоя Воскресенская. Источник
В 1956 году Зоя Рыбкина вышла на пенсию и занялась литературным трудом. Писала под девичьей фамилией Воскресенская, что символично: так как информация о ее работе в органах была строго засекречена, пришлось на время похоронить прошлое и «воскреснуть» в роли детского автора. В советских биографиях о прежней жизни писательницы говорили вскользь. Единственный намек на ее причастность к спецслужбам можно найти в книге Игоря Мотяшова «Зоя Воскресенская. Очерк творчества» (1979):
«...трудно вспомнить в какой именно день Зоя Ивановна поставила на стол пишущую машинку... и, задумавшись, механически напечатала первую фразу. Потом, еще не отрешившись от нахлынувших мыслей, прочитала написанное и улыбнулась. Вверху листа было напечатано: „Совершенно секретно“.
Да, писать по службе приходилось немало. Но для внутреннего пользования».
Что за «служба» имеется в виду, Мотяшов не пояснил. Бывшую разведчицу рассекретили только в конце 1980-х. Она умерла в 1992 году, а в 1993-м вышли ее мемуары. В названии книги чувствуется нетерпение — «Теперь я могу рассказать все». Если читать ее параллельно с повестью «Девочка в бурном море», обнаружится нечто совершенно удивительное: оказывается, значительная часть мемуаров почти полностью повторяет события, описанные в детской книге. Более того, воспоминания Воскресенской охватывают почти тот же период, что и приключения ее героини, бойкой пионерки Антонины Васильевой (за исключением работы разведчицы в Финляндии до войны и двух лет в Воркутлаге). Только о работе спецслужб автору пришлось умолчать.
Зоя Воскресенская. Источник
В современных статьях и фильмах о бывшей советской разведчице часто говорится, что ее книги основаны на личных воспоминаниях. Но подробно ее повести и рассказы прежде не разбирали. А жаль. Когда анализируешь историю Антонины Васильевой, чувствуешь себя почти детективом. Повесть и мемуары совпадают даже в мелочах. «Поезд, словно нехотя, тронулся, в окнах мелькнули прижатые к стеклам ребячьи носы», — вспоминает Воскресенская об отъезде сына в пионерлагерь. «Милиционер взмахом палочки не прижмет легковые машины к тротуару, не улыбнется, проводив взглядом расплющенные о стекла ребячьи носы», — думает про себя героиня повести, с грустью оглядывая улицы Стокгольма.
Почему повесть и мемуары так похожи? Возможно, Воскресенская посчитала, что большая часть того, чем ей хотелось бы поделиться, уже написана. Оставалось только добавить недостающие детали и рассказать обо всем от первого лица. Тем более что повесть, изданную тридцать лет назад, вряд ли кто-то помнил. Может быть, в преклонном возрасте — Зое Ивановне было уже за восемьдесят — она опасалась полагаться на собственную память. Например, в мемуарах попадаются ошибки в именах собственных (впрочем, это можно списать на неразборчивую рукопись). Обращает на себя внимание также эпизод, где Коллонтай рассказывает Воскресенской о Дыбенко, который покончил с собой, потому что «понимал, что за ним пришли». На самом деле Дыбенко был расстрелян.
Брат и сын
Главную героиню повести, 13-летнюю пионерку Антонину Васильеву, все вокруг называют Антошкой. Сочетание в персонаже мужского и женского выглядит любопытно. Дело в том, что значительную часть описанных в книге событий Зоя и Борис Рыбкины пережили вместе. В начале книги Антошка едет в пионерский лагерь на Азовское море. Забавно описана сцена на платформе Курского вокзала: перед отправлением поезда родители заглядывают в окна вагонов и разыгрывают перед детьми целые пантомимы:
«Вон какой-то дедушка зажал пальцами нос и уши, зажмурил глаза, присел в толпе, потом вынырнул, трясет головой, приложил ладонь к уху, прыгает на одной ноге. Неужели и без этого ребята не знают, что если в ухо попала вода, то надо наклонить голову и попрыгать. А вон какая-то полная тетя пальцем чистит себе зубы и, наверно, забыла, что у нее на руке перчатка; другая женщина срывает воображаемые фрукты, наверное, абрикосы, кидает их в рот и, затем, схватившись за живот, гримасничает — не ешь, мол, неспелых абрикосов».
Антошка едет в лагерь за год до начала войны. Сама Воскресенская отправит своего сына Володю — тоже, кстати, 13-летнего — на Азовское море вечером 22 июня 1941 года. В своих мемуарах она описывает сцену проводов совсем иначе:
«22 июня 1941 года мы провожали наших детей на Курском вокзале в пионерский лагерь в Осипенко (Бердянск). Бабушки ворчали: „Война началась, а они детей в лагерь отправляют“. Отцов на перроне мало — каждый на Лубянке ждал новых заданий (вероятно, на отдых ехали дети служащих НКВД. — Прим. Л.Е.). Некоторые мамы тайком смахивали слезы, а одна из них не выдержала, вытащила ревущую девчушку из вагона, приговаривая: „Пошли, пошли домой“. Вслед им послышались упреки: „Вот так и рождается паника, вот так и другие, пожалуй, потащат ребят домой“».
По словам Воскресенской, родители были уверены, что до Азовского моря гитлеровцы не доберутся. Однако в первую же ночь пребывания детей в лагере Бердянск подвергся бомбардировке. Ребят в срочном порядке отправили обратно в Москву.
Слева направо: Борис Рыбкин, Зоя Рыбкина, ее сын Владимир и младший брат Евгений Воскресенский.
Фото из книги «Под псевдонимом “Ирина”: Записки разведчицы» (1997)
В лагере Антошка влюбляется в горниста Витьку. Влюбляется взаимно, но отношения не складываются — ребята не успевают объясниться друг с другом до окончания смены. Потом Витька сбежит на фронт. Уже в Швеции Антошка получит от него письмо:
«...я сбежал от бабушки по пути в эвакуацию. Папа с мамой на фронте. Мне стыдно было ехать с малолетними детьми и старыми женщинами. Я прибавил себе два года, а свидетельство о рождении, сказал, потеряно. И это правда, что свидетельство потеряно: я сжег его, когда мы собирались в эвакуацию. Я всегда помню тебя и, чтоб ты знала, буду биться до последнего, а кончатся патроны — буду грызть зубами фашистскую гадюку».
Образ Витьки сложился из воспоминаний Воскресенской о сыне Володе и одном из ее младших братьев, Николае. Первый сбежал от бабушки — матери писательницы — на фронт, вероятно, тоже прибавив себе возраст (он родился в 1928 году). Второй писал домой: «Завтра в бой. Кончатся патроны, буду грызть зубами фашистскую гадюку...». Володя благополучно вернулся домой. Николай погиб.
Истина в бензине
Незадолго до войны отца Антошки, Анатолия Васильевича, отправляют в Швецию налаживать импорт советских нефтепродуктов. С ним едут жена Елизавета Карловна и дочь. Антошке папина работа кажется невероятно скучной, хотя сам он считает свою профессию «самой интересной и даже романтической». Что романтического в продаже бензина?
Здесь возникает вопрос об истинной цели визита Анатолия Васильевича в Швецию. Дело в том, что в начале 1930-х Зоя Воскресенская работала в синдикате «Союзнефть» и тоже занималась продажей советского бензина за границей. Только не в Швеции, а в Китае. Поэтому в повести она с таким знанием дела описывает устройство нефтяного танкера. Правда, это было лишь прикрытием для разведывательной работы во время Дальневосточного конфликта. Однако в повести речь идет только о бензине. «...На советском бензине дальше уедешь, — говорит подопечный Антошкиного отца, автозаправщик Свенсон. — Правда, у русских он не такой прозрачный, как у „Шелла“, но зато в нем серы нет». Это своего рода ответ на письмо китайского торговца, которое Воскресенская процитировала в мемуарах. «[Мои] больные трахомные глаза увидели в [советском] бензине мутный цвет, грязный осадок, песок, — писал китаец в представительство „Нефтесиндиката“. — Прошу вас, помогите моим глазам видеть в ваших нарядных банках такой же безукоризненно чистый бензин, как в тусклых банках „Стандарда“ и „Шелла“».
После начала войны Анатолий Васильевич возвращается в СССР по собственному желанию. Он просит отправить его на фронт. Антошка с матерью остаются в Швеции. «Место на самолете получить очень сложно, — объясняет отец. — При первой возможности вы тоже отправитесь в Москву...» Спустя несколько месяцев от Анатолия Васильевича приходит письмо, где он уклончиво сообщает, что «идет в бой по специальности».
«— Как это идет в бой по специальности? — спросила Антошка. — Ведь папа коммерсант. <...>
— Я сама не понимаю, — ответила чуть слышно Елизавета Карповна.
Но Антошка по глазам мамы видела, что она о чем-то догадывается».
Из Швеции в Москву пришлось вернуться и мужу Зои Ивановны, Борису Рыбкину. Только не по своей воле и чуть позже, в 1943 году. Это случилось после ликвидации «Красной капеллы» — европейского антинацистского движения, тесно контактировавшего с СССР. Москва обвинила в провале завербованного Рыбкиными агента. Возвращение на родину грозило Борису печальными последствиями. «По прибытии в Москву Борис Аркадьевич был направлен на фронт», — сухо писала о дальнейшей судьбе мужа Воскресенская. Каким-то чудом Борис избежал наказания и продолжил служить в разведке.
Мадам Коллонтай
Первая часть книги, где рассказывается о жизни Антошки в Швеции, состоит из разрозненных сюжетов: Антошка расшифровывает заглушаемые нацистами радиосводки из Москвы, сторонники немцев громят витрину советского пресс-бюро, в гостиной стокгольмского «Гранд-отеля» женщины со слезами на глазах слушают «Ленинградскую симфонию» Шостаковича. Все это 30 лет спустя Воскресенская заново опишет в мемуарах. Правда, звучала симфония не в Стокгольме, а в Гётеборге. Это было первое ее исполнение за границей. Оно состоялось благодаря сотрудникам советского посольства, которые услышали музыку по радио и запросили у Москвы партитуру. После концерта министру иностранных дел Швеции Кристиану Эрнсту Гюнтеру пришлось выслушать протест германского посольства против «нарушения шведского нейтралитета».
Как известно, в годы Второй мировой войны Швеция оставалась нейтральной. Однако конфликты жителей Стокгольма — в том числе детей — на почве политических взглядов были нередки. Антошка возмущается: ей, пионерке, нельзя носить красный галстук и говорить, что ее родители — коммунисты. «Мы остаемся коммунистами, — пытается объяснить ей мать, — но говорить посторонним об этом не нужно, чтобы нас не могли обвинить, что мы приехали сюда устраивать коммунистическую революцию». Антошка обещает «молчать как треска», но постоянно ввязывается в ссоры с ребятами. Однажды это приводит к печальным последствиям. Узнав о том, что советское посольство напечатало двести тысяч экземпляров бюллетеней с нотой о зверствах фашистов, она хвастается этим перед шведским мальчишкой. Тот сразу сообщает «куда следует». Весь тираж бюллетеней арестовывают и сваливают в подвал. Ситуация решается благодаря советскому послу в Швеции, Александре Коллонтай, которая «строго и сурово» говорит с кем-то по телефону. Бюллетени вытаскивают из подвала и рассылают адресатам.
Зоя Воскресенская и Александра Коллонтай. Источник
Эта история произошла в реальности. К Коллонтай явился неизвестный и сказал, что немецкое посольство узнало о ноте советского правительства и заявило протест шведскому МИДу. Кто сообщил об этом немцам — неизвестно. Весь тираж бюллетеней был арестован. Коллонтай тут же позвонила Гюнтеру. Тот пригласил советского посла к себе и выразил протест против распространения ноты, поскольку та «наносит ущерб здоровью, расшатывает нервную систему людей и, что самое страшное, эту ноту читают дети». Тем не менее арест был снят.
Воскресенская тесно сотрудничала с Коллонтай, поэтому рассказывает о ней много и с удовольствием. Мать Антошки работает в пресс-бюро посольства, а также следит за здоровьем Александры Михайловны (в СССР Елизавета Карловна была врачом), так что девочка видит посла довольно часто. Интересно, что под прикрытием должности пресс-секретаря советского посольства в Швеции работала и Зоя Ивановна. В повести и мемуарах Воскресенской Коллонтай — не только искусный политик, но и обычный человек со своими привычками и причудами. Она делает зарядку под вальс «На сопках Маньчжурии», тайком красит губы перед зеркалом, которое прячет за занавеской, носит дешевые брошки со стекляшками («...кто посмеет подумать, что мадам Коллонтай носит украшения из простого стекла») и покрывается красными пятнами, когда нервничает.
Месть
Александра Коллонтай — единственная героиня первой части книги, сохранившая свое настоящее имя. С другими персонажами сложнее. Например, в одной из глав появляется норвежский юноша Улаф, который помогает советским военнопленным перебраться из Норвегии в безопасную Швецию. Узнав о том, что в лесах скрываются беглые заключенные, он вместе с дедом и бабушкой привязывает к веткам деревьев кусочки хлеба и сала, компас и прочее. За содействие беглецам семью Улафа расстреливают, а сам он остается в Швеции. Улафа в мемуарах Воскресенской нет, зато есть участница норвежского антифашистского движения Альма. Она рассказывает, как норвежцы развешивают на деревьях еду, одежду и перевязочные материалы для военнопленных и, рискуя собственной жизнью, помогают им добраться до Швеции.
Стоит обратить внимание на историю одного эпизодического персонажа. Ее рассказал Антошке и другим членам советской колонии журналист, только что прибывший из Москвы вместе с женой. Из-за того, что все быстрые маршруты были заблокированы, им пришлось добираться до Швеции через Африку и Атлантику. В Атлантике их корабль был торпедирован подводной лодкой. Спастись удалось немногим. В шлюпке, где находились москвичи, был некий австралиец, который устроил скандал и попытался завладеть скудными запасами пресной воды. С ним случилась истерика, он напился морской воды и умер, корчась в судорогах. Его тело, выброшенное за борт, разорвали акулы.
Скорее всего, австралиец появился здесь неспроста: уж очень хотелось автору хотя бы на страницах книги разделаться с человеком, который принес много проблем советским спецслужбам. Речь идет о разведчике Владимире Петрове — он же Владимир Михайлович Пролетарский, Афанасий Михайлович Шорохов, а по австралийскому паспорту — Свен Эллисон. В 1942 году Петрова вместе с женой Евдокией отправили в Швецию. Их корабль был торпедирован, но супругам удалось спастись. В Швеции оба работали под руководством Воскресенской и ее мужа. Разведчица описывала Петрова как недалекого человека, жадного до материальных благ, алкоголика и вора. В 1951 году Петрова отправили на работу в Австралию. Там он попросил убежища, стал невозвращенцем «по политическим мотивам», получил австралийское гражданство и выдал огромное количество информации о деятельности советских спецслужб. До конца жизни Петров — а по новому паспорту Эллисон — был вынужден скрываться. Он перенес несколько инсультов и последние 17 лет жизни провел в доме престарелых в инвалидном кресле.
Владимир и Евдокия Петровы. Источник
Здесь же стоит рассказать о военном атташе Николае Петровиче. Однажды он радостно сообщил Елизавете Карловне и Антошке, что к нему летят жена и дети, которых вывезли из блокадного Ленинграда. В ту же ночь самолет, в котором находилась его семья, сбил немецкий истребитель. Катастрофа произошла в небе над нейтральной Швецией. Речь идет о шведском самолете «Грипен», который 23 октября 1943 года был подбит немцами и врезался в скалы шведского острова Холле. Николай Иванович в реальности является советским военно-морским атташе в Швеции Алексеем Тимофеевичем Тарадиным (в мемуарах Воскресенской значится как Алексей Иванович Тарабрин). В самолете летели его жена и двое сыновей, которых чудом спасли из осажденного Ленинграда. Убитый горем, Тарадин начал пить, из-за чего в декабре 1945-го был отозван в Советский Союз и временно понижен в воинском звании. Урны с прахом он забрал с собой и перезахоронил в Москве.
Правильный человек
События второй части повести, где описывается долгая дорога Елизаветы Карловны и Антошки из Швеции в СССР, воспроизводится в мемуарах Воскресенской почти дословно. Она переписывает целые главы, порой даже не меняя имен. Полностью совпадают описания мрачного промышленного Глазго, где рабочие рисуют на танках серп и молот; разрушенного Лондона и Хайгейтского кладбища, на котором покоится Карл Маркс (Воскресенская приходила на его могилу с мужем); роскошного монумента Вальтеру Скотту и скромного памятника Роберту Бернсу в Эдинбурге. Но кое-где встречаются довольно любопытные различия. Вот, например, случай, произошедший с Воскресенской в кафе Эдинбурга:
«Официантка... подала большой чайник, розетку с горкой сахарного песка и одну чайную ложку. Я шепнула ей, что она забыла подать чайные ложки. «Забыла? — изумилась официантка. — Миссис, наверное, иностранка и не знает, что у нас весь металл идет на нужды фронта, и мы подаем только одну ложечку на столик».
Аналогичная ситуация описана в повести. Но здесь беседа о ложках имеет продолжение:
«Шотландский офицер, сидевший напротив Антошки, протянул смущенной Елизавете Карповне ложечку.
— Остальные пять ложечек перековали на снаряды против Гитлера, миссис, — улыбнулся он.
— Нет, — возразила рыжая дама, — в этом ресторане всегда подавали на серебре, а сейчас оно спрятано до лучших времен. Не патриотично пользоваться серебряными ложками, когда мы ходим без чулок».
Большинство иностранцев, которых встречает Антошка — люди в целом неплохие. Но у нее, советской пионерки, сознание социалистическое, а у них — буржуазное. Они лицемерны и слишком пекутся о материальном благополучии. На приеме в Стокгольме богато одетая дама заявляет, что отказывается красить губы и есть шоколад, пока не закончится война. В Лондоне какой-то предприимчивый старичок рисует мелом на асфальте фашистов и предлагает прохожим «плюнуть в лицо Гитлеру» за один пенс. Кто-то мечтает вернуться с войны и открыть свою лавочку, кто-то не может жениться из-за того, что годами копит деньги на приданое, кто-то красуется перед осколком зеркала, найденным в руинах разрушенного бомбежкой здания. Больше всего ругают англичан, которые не решаются открыть второй фронт. Как ни странно, в мемуарах Зои Ивановны практически нет язвительных выпадов в адрес европейцев. Ее несколько удивляет педантичность англичан, раздражает шведский министр Гюнтер, но не более того.
Женщины выбирают белье в магазине, поврежденном немецкой ракетой «Фау-1». Лондон, 1940-е годы. Источник
Во время перелета из Швеции в Шотландию самолет, на котором летят Антошка и Елизавета Карловна, атакуют немецкие истребители. Пассажиры отделываются легким испугом. То же пережила Зоя Воскресенская, только по пути из Шотландии в Швецию. Описанный в повести путь на пароходе от Глазго до Мурманска отличается от мемуаров только тем, что на корабле присутствуют уже знакомый нам Улаф, который служит коком, мальчик-сирота, спасенный после крушения корабля, и скотч-терьер мистер Пикквик (sic!). Есть эпизод с выловленным в море фашистом, которого Елизавета Карловна оперирует, сославшись на Женевскую конвенцию, чем приводит в ярость врача-англичанина и собственную дочь.
Несколько раз пассажиры оказываются на волосок от гибели. Сначала из-за сильной качки в трюме с креплений срывается танк и чуть не пробивает корпус корабля, затем корабельный конвой, в котором идет судно, атакует вражеская подлодка. В конце путешествия пароходу приходится обойти целое поле морских мин. Все перечисленное есть в мемуарах, за исключением некоторых диалогов. Например, таких:
«— Вы можете быть или членом коммунистической партии, или беспартийной, никаких других партий в вашей стране нет. Разве это демократия? — спросил мистер Чарльз.
— У нас в стране было когда-то много партий, и народ выбрал себе одну-единственную — коммунистическую, выбрал право самому распоряжаться своей судьбой и за это право бился много лет и сейчас бьется, — ответила Елизавета Карповна».
<...>
«— Мистер Эндрю — коммунист? — спросила Антошка.
— Нет, он просто правильный человек».
Наконец, корабль благополучно прибывает в Мурманск. На берегу Антошку уже ждет отец. Девочка с гордостью повязывает на шею «ослепительно красный галстук» и трогательно прощается с экипажем. Вернулась в Мурманск и Зоя Воскресенская. Но встречали ее только мать и подруга.
Еще одна книга
Напоследок хочется коротко рассказать о дальнейшей судьбе Бориса Рыбкина. Он приехал к жене через несколько дней после ее возвращения в Москву. Встреча была нерадостной. Борис рассказал, что его родители и племянники были казнены гитлеровцами в селе Нововитебское (в мемуарах — Ясно-Витебск) под Херсоном. 27 ноября 1947 года Рыбкина не стало. Жене сообщили, что он погиб в автокатастрофе. В книге друга и ученика Зои Воскресенской, бывшего сотрудника и историка советской разведки Эдуарда Шарапова «Две судьбы» говорится, что Воскресенская не верила в случайность смерти мужа и пыталась провести собственное расследование, но ей не разрешили. Шарапов выдвигает несколько версий произошедшего: от пресловутого «он слишком много знал» до спланированного убийства на фоне тогдашней антисемитской волны (через полтора месяца в автокатастрофе «погибнет» Соломон Михоэлс).
Зоя Воскресенская и Борис Рыбкин. Источник
Зоя Воскресенская посвятила мужу роман для юношества «Консул». Книга вышла в 1981 году. Ее истинный замысел не афишировался. В аннотации говорится: «Роман о самоотверженной работе советских дипломатов в Финляндии в предвоенные 30-е годы». Главного героя зовут Константин Сергеевич Ярков. Ярцев — фамилия, под которой с 1935 по 1938 год Рыбкин работал в Финляндии под прикрытием должности консула. В финском представительстве «Интуриста» Ярков знакомится с корреспондентом ТАСС Ириной Александровной. «Ирина» — оперативный псевдоним Воскресенской. С 1935 по 1939 годы она работала руководителем представительства «Интуриста» в Хельсинки. Между Константином и Ириной завязывается роман. Она ласково называет его «Кин» — якобы сокращение от полного имени, а в реальности — оперативный псевдоним Рыбкина. Если внимательно читать книгу, можно найти множество других на первый взгляд незначительных деталей, свидетельствующих о том, что история Яркова и Ирины — это отчасти история Рыбкиных. История трогательная, несмотря на то, что написана в очень сдержанной манере.
Но любовная линия — только побочный сюжет. Основное внимание уделяется деятельности советского посольства и путешествиям Константина и Ирины по ленинским местам в Финляндии. Второе совершенно не вписывается в повествование. Возможно, таким образом писательница пыталась замаскировать посвящение мужу. Кстати, злополучный «австралиец» Петров-Пролетарский появляется и здесь. Он предстает в образе жадного и трусливого русского коммивояжера Петракова, который идет на сделку с немцами и становится жертвой собственной глупости.
Дальнейшая судьба Константина и Ирины неизвестна. Роман заканчивается многообещающим: «Конец первой книги». Вторую найти не удалось. Поиски в интернете, советских детских и литературных журналах, каталогах РГБ и РНБ, ЦГАЛИ и РГАЛИ ничего не дали. Хотя в той же Википедии в списке библиографии автора читаем: «Консул: роман в двух книгах. — М.: Детская литература, 1981. — 600 с. — 200 000 экз». Но издание 1981 года содержит только 303 страницы, а его тираж был в два раза меньше. Может быть, второй части все-таки не было? Может, Воскресенской вообще не разрешили издать продолжение или она сама отказалась от этой идеи? А может, надо было лучше искать.