1. Кто написал этот роман
В 1795 году никому в Германии не пришло бы в голову задать такой вопрос. Чтобы представиться в любом обществе, автору «Годов учения Вильгельма Мейстера» достаточно было просто назвать свою фамилию — «Гёте». Да, тот самый. Автор стихов, которыми вы или ваш сын признавались в любви, пьес, которые вы наверняка видели в театре, и, конечно, нашумевшего «Вертера».
Успех первого гётевского романа, «Страданий юного Вертера», был колоссальным. За первые несколько лет после публикации общий тираж его изданий составил 9 000 экземпляров. Звучит не слишком впечатляюще, но если учесть, что на каждую книгу тогда приходилось по два-три читателя, а из двадцати пяти миллионов жителей германских княжеств грамотными были около одного процента, то не будет большим преувеличением сказать: «Вертера» прочитали не менее десятой части всех, кто вообще умел это делать. Для лучшего понимания масштаба переведем все в современные российские реалии. Представьте себе 25-летнего писателя из крупного, но не столичного города (например, из Ростова), дебютный роман которого прочитали примерно 14 миллионов наших соотечественников. Представили? Вот кем-то вроде него и был Гёте.
Надо отметить, что первый роман Гёте вышел в 1774 году, то есть появления второго его романа публика ждала двадцать один год — в 1795-м литератору было уже сорок шесть, а он все еще оставался «автором „Вертера“». Эти двадцать лет Гёте, разумеется, не сидел без дела, просто довольно радикально сменил сферу деятельности. Быстро устав от писательской славы, он по приглашению герцога Карла Августа Саксен-Эйзенахского переехал в столицу его карликового государства — в тихий городок Веймар. Там он, выходец из богатой, но незнатной семьи, быстро сделал блестящую карьеру. Гёте стал сначала неофициальным советником герцога, потом министром и, наконец, добился дворянского звания. Писательство давалось ему, как он сам считал, чересчур легко, поэтому нужно было заняться чем-то более сложным — скажем, дорожным строительством или возрождением горнодобывающей промышленности в Тюрингии. Бурная административная деятельность оставляла все меньше времени для творчества, и, когда издатель предложил Гете подготовить собрание его сочинений (невиданная честь для молодого человека!), тот с ужасом осознал, что, помимо прошлых работ, может предложить читателю только ворох незаконченных фрагментов: начало «Фауста», пару сырых драм и несколько глав романа о юном любителе театра Вильгельме Мейстере.
Внутренний конфликт художника и политика, «человека слова» и «человека дела», терзал Гёте всю жизнь. Он на несколько лет сбегал от своих многочисленных обязанностей в Италию и возвращался обратно, пытался не участвовать в большой истории и все равно оказывался втянут в самую гущу событий — чего стоит одна только встреча с Наполеоном, который признался писателю, что прочитал «Вертера» семь раз. При лихорадочной активности Гёте — от руководства веймарскими войсками до изучения межчелюстных костей у человеческих эмбрионов — удивляет не количество нереализованных замыслов, а то, сколько всего он сумел довести до конца.
Затянувшаяся пауза между «Вертером» и «Мейстером» имела и другую, менее очевидную причину. Первая версия книги называлась «Театральное призвание Вильгельма Мейстера» и была историей становления художника в мире сословных ограничений. Юный Вильгельм, сын состоятельного торговца-бюргера, мечтает о театральной сцене, но отец видит его продолжателем своего дела. Вильгельм фактически сбегает из семьи, присоединяется к бродячей труппе артистов, сражается с разбойниками и влюбляется в прекрасную незнакомку — в общем, сюжет нормального авантюрного романа XVIII века. Но линия о противостоянии с отцом и ряд разбросанных по книге деталей неизбежно ассоциировались с судьбой самого автора, а у Гёте уже был не слишком приятный опыт отождествления с собственным персонажем. Вертер из одноименного романа кончал жизнь самоубийством от безответной любви. Само собой, многие решили, будто в книге описаны реальные переживания Гёте, а узнав, что автор жив и здравствует, его всерьез обвиняли в том, что он так и не застрелился. Гёте точно не хотел, чтобы все считали новую книгу его беллетризованной автобиографией. Ему нужна была дистанция между собой и героем, и, чтобы достичь ее, он готов был подождать два десятка лет — и радикально поменять сюжет.
Собственно, работа над текстом началась еще в 1777-м и с перерывами продолжалась до 1785-го. Другие проекты, поездка в Италию и Французская революция не столько заставили Гёте забыть о «Мейстере», сколько дали возможность вернуться к нему уже другим человеком. Вероятно, решающее воздействие на возобновление работы оказал Фридрих Шиллер, который постоянно требовал от друга свежих произведений для своего журнала «Оры». То, что никак не получалось доделать все эти годы, было завершено в считанные месяцы, и к концу 1795-го отдельные части романа (под новым названием — «Годы учения Вильгельма Мейстера») начали появляться на прилавках книжных магазинов.
Гёте, казалось, должен был обрадоваться окончанию своего бесконечного труда и раз и навсегда забыть об этом герое, но вместо этого сразу же завел речь о продолжении, которое планировал написать буквально за год-другой. Продолжение, «Годы странствий Вильгельма Мейстера», действительно вышло — правда, спустя еще двадцать пять лет, в 1821-м. Видимо, решив добить самых преданных своих поклонников, Гёте и тогда заявил, что это не окончательная редакция и следует подождать еще немного. «Немного» на этот раз составило всего восемь лет, и в 1829-м увидел свет последний вариант последней части истории о Вильгельме Мейстере — впрочем, тоже с открытым финалом. (Вообще это очень странная книга: возможно, самая странная в немецкой литературе вплоть до «Жестяного барабана» Гюнтера Грасса.) Через три года Гёте скончался, так никому ничего и не объяснив.
Он начинал писать эту дилогию в мире, совсем не похожем на тот, в котором закончил. За полвека, что Гёте прожил с Мейстером, успели появиться железные дороги, оптический телеграф и Соединенные Штаты Америки, исчезла казавшаяся вечной Священная Римская империя германской нации, и прошла, во что уж совсем невозможно было поверить, мода на пышные парики. Почему Гёте все время возвращался к этой истории? Мейстер не был его двойником, но не был и проходным персонажем. Кем он был на самом деле, можно понять из внутреннего устройства романа.
2. Как устроен этот роман
Так, как не был устроен до него ни один европейский роман. Не исповедь, но и не рассказ о приключениях актерской труппы во время войны — «Годы учения Вильгельма Мейстера» последовательно обманывали все читательские ожидания. Главный герой происхождением и стремлением посвятить жизнь искусству действительно напоминал автора в молодости, и все-таки это не автопортрет: реальный Гёте и в двадцать лет не был так наивен, а к пятидесяти вовсе приобрел репутацию циника. Что еще более важно — в сравнении с первыми набросками круто изменился сюжет. Побег из дома, перестрелки и любовные интриги остались, но одним по-настоящему жестоким твистом Гёте перевернул все с ног на голову. В новой версии мечты Вильгельма сбылись, и он не знал, как после этого жить дальше.
Легко достигнув успеха в качестве артиста и режиссера, Мейстер вдруг понимает, что театр не для него. Актеры заняты исключительно самолюбованием, руководство — подсчетом барышей, зрителям плевать на высокие идеи — короче, пора двигаться дальше, только неясно куда. К счастью, у героя появляются знакомые, объясняющие ему, что призвание всякого разумного человека состоит в помощи тем, кто его окружает. Он вступает в тайное Общество Башни и становится странствующим врачом. Перерождение завершается обретением потерянного сына (что? да!) и женитьбой на прекрасной Наталии.
Разумеется, такую концовку многие восприняли как издевательство. Целое поколение ждало эту книгу полжизни и теперь было предсказуемо разочаровано. Это все, что хотел сообщить им великий писатель? Что искусство лишь милая безделка, а жить надо деятельной жизнью на благо общества? Что ж, глупо было бы отрицать очевидное: Гёте имел в виду в том числе и это. Удивительно, однако, что почти никто не заметил другую его мысль.
Среди друзей Гёте был человек, судьба которого полностью противоположна мейстеровской, — уже упоминавшийся выше Фридрих Шиллер. Сын врача и некогда сам полковой фельдшер, Шиллер сбежал из родной Швабии ради возможности стать драматургом (после выхода «Разбойников» герцог Вюртемберга личным приказом запретил ему заниматься писательством). Ему годами приходилось скитаться по Германии, а каждая постановка его пьесы могла закончиться тюремным заключением — вот уж кого «Мейстер» должен был взбесить больше всех. Тем не менее именно Шиллер стал первым редактором книги и, более того, настаивал, что главную мысль романа нужно выразить еще четче.
В отличие от большинства современников он понял, что «Годы учения» прежде всего роман о свободе выбора. Пусть Шиллер и Мейстер выбрали диаметрально разные жизненные пути, зато они сделали это сами и невзирая на обстоятельства. Надо понимать: пойти против воли семьи для молодого человека в конце XVIII столетия было большим риском. Никаких пособий по безработице или бирж труда не существовало, и, порывая с родственниками, свободолюбец мог остаться без еды и крыши над головой. Идентичность человека в куда большей степени определялась не его естественными склонностями, а социальными структурами, в которые он вписан. Грандиозный слом этих структур и появление нового типа самоопределения — главная тема второго гётевского романа. «Годы учения» рассказывали о герое, не считавшемся ни с чьими ожиданиями, и сами не подстраивались ни под массовый, ни под элитарный вкусы. Вместо художника в юности Гёте изобразил человека в становлении и для этого придумал новый жанр — Bildungsroman, роман воспитания.
Основная интрига в романе воспитания больше не вращается вокруг приобретения богатства или удачной женитьбы. Фокус смещен на гармоничное развитие личности героя. То, что сейчас выглядит как фраза из расхожей селф-хелп книжки, тогда казалось чуть ли не вызовом сословным нормам. В письме другу Вильгельм высказывает мысли почти крамольные: «Не знаю, как в других странах, но в Германии только дворянину доступно некое всестороннее, я бы сказал, всецело личное развитие. Бюргер... может в лучшем случае образовать свой ум; но личность свою он утрачивает, как бы он ни ухищрялся». Частное прочно связано с общественным, и, чтобы реализоваться полностью, даже самому неординарному человеку приходится преодолевать внешнее давление. Просто сначала Вильгельм считал, что оптимальный способ сопротивления — игра, а потом решил, что ее правила только сильнее ограничивают его дух.
Действие в Bildungsroman почти всегда происходит в дороге, персонажи обязательно отправляются в длинное путешествие, из которого уже не вернутся прежними (и да, «В дороге» Керуака — это тоже роман воспитания). Путешествие помимо неизбежных приключений означает встречи с незнакомцами, и каждый из них может чему-то научить героя. При этом учитель вовсе не обязан быть пожилым бородатым мудрецом: на Мейстера, например, больше всего влияют аутичная девочка Миньона, ехидный армейский вербовщик Ярно и легкомысленная субретка Филина. Строго говоря, здесь все, как и в жизни, влияют друг на друга, все кажутся Вильгельму отражением его мыслей и чувств. Законченный эгоцентрик, Гёте все романы строил как сложную систему зеркал, в которые смотрит, силясь увидеть свое предназначение, протагонист. Немецкое «Bildung» (рус. образование) неслучайно содержит корень «Bild» — образ. Образование — обретение собственного образа благодаря и вопреки чужим влияниям.
Поэтому Гёте и не хотел бросать Мейстера: тот был не двойником, а сознательно искривленным отражением. В «Мейстере» он мог разобраться с противоречием между литературой и бытом, в действительности не разрешенным им до самой смерти. Проиграть все возможные сценарии развития событий, придать жизни художественную свободу и цельность — как хотите, и ради этого стоило разозлить сентиментальных мещан. В конце концов, если бы Гете делал только то, чего они хотели, в двадцать пять лет ему бы пришлось застрелиться.
3. В чем значение этого романа?
Если говорить совсем коротко, то с него в европейской прозе началась эпоха романтизма. Гёте нельзя назвать романтиком в узко-историческом смысле слова: он был значительно старше формальных родоначальников течения, да и в целом смотрел на него довольно скептически (чего стоит одна его убийственная характеристика «Все классическое я называю здоровым, все романтическое — больным»). И тем не менее отношения Гёте и следующей генерации писателей никак не получается свести к обычному противостоянию. Именно сочинения этого холодного и, как многим казалось, слишком рассудительного веймарца проложили дорогу для будущих открытий дерзкой молодежи. Без небывалой откровенности «Вертера» и вселенских притязаний «Фауста» не было бы ни байроновского «Чайльд-Гарольда», ни надломленности гофмановских сказок. Кто знает, может, и Наполеон, не попади ему в руки история об одном немецком самоубийце, так и остался бы заурядным офицером артиллерии на своей Корсике.
Романтики тоже относились к Гёте неоднозначно. Они восхищались им как подлинно национальным гением, но при первой же возможности осыпали градом колкостей. И нигде эта двойственность не проявилась так ярко, как в отношении к «Мейстеру». Главный теоретик раннего романтизма, Фридрих Шлегель, сначала в коротком фрагменте назвал роман одной из трех главных тенденций своего времени. Двумя другими он считал Великую французскую революцию и философию радикального субъективизма Иоганна Фихте — неплохая компания, как ни крути. Вскоре была напечатана и его большая рецензия, «О „Мейстере“ Гете», с которой в Германии принято отсчитывать начало современной литературной критики как таковой. Написана она в таких восторженных тонах, что читать ее сейчас скорее неловко, как неловко читать чужие признания в любви, но внутреннюю раскованность и независимость, присущую книге, Шлегель почувствовал абсолютно точно.
Прежде всего романтиков привлекала свободная форма «Мейстера». Духовное становление человека, главный предмет интереса в Bildungsroman, — процесс непоследовательный и нелогичный, а следовательно, не обязана быть таковой и фабула. Появляющиеся из ниоткуда и в никуда исчезающие герои, внезапные озарения, хаос на первый взгляд мало связанных друг с другом эпизодов — все это Новалис и Брентано доведут впоследствии до таких масштабов, что их в свои непосредственные предшественники запишут уже сюрреалисты. Гёте очень убедительно продемонстрировал, что роман может вбирать в себя любые форматы, от вставных новелл и поэм до целых мини-пьес. Стихотворения из «Мейстера», так называемые песни Миньоны, в полном соответствии с замыслом автора сразу стали отдельным произведением, и к первому изданию даже прилагался лист с нотами, чтобы их можно исполнять как песни (музыку сочинил друг Гёте Иоганн Рейхардт).
Роман, долгое время остававшийся жанром презренным, внезапно оказался идеальной лабораторией для опытов с композицией и тематикой. После выхода шлегелевской рецензии, своего рода манифеста новой, экспериментальной литературы, забьет невероятный жанровый фонтан: буквально за двадцать пять лет появятся на свет роман исторический и сенсационный, детективный и научно-фантастический, роман карьеры и роман из жизни социальных низов. Конечно, тому виной не одни только «Годы учения», но более подходящего кандидата на звание первой упавшей костяшки домино не найти.
При всем том и Шлегеля, и особенно его друга Новалиса, «Мейстер» не мог не выводить из себя. Прозаический финал романа настолько контрастировал с приподнятым настроением первых глав, что Новалис назвал книгу Гёте «апофеозом поэтического атеизма», а путь главного героя «паломничеством за дворянским титулом». Это был удар ниже пояса — автор ведь тоже приложил много усилий, чтобы получить приставку «фон» к своей фамилии. Насколько оскорблен был живой классик, можно понять хотя бы по тому, что после этого отзыва он не упоминал имя Новалиса ни разу в жизни, не отреагировав ни на его раннюю смерть, ни на регулярные сравнения себя с «императором романтиков» в прессе.
Оскорблениями дело, к счастью, не ограничилось, и романтики бросились писать романы-возражения, направленные против «Мейстера». Форму следовало позаимствовать и по мере сил улучшить, а от вульгарного посыла книги не оставить камня на камне. Так в рекордные сроки сформировался золотой фонд немецкой прозы: «Генрих фон Офтердинген» все того же Новалиса, «Годви» Клеменса Брентано [готов поспорить на деньги, что эту книгу никогда не переведут на русский. — Ю. К.] и «Франц Штернбальд» Людвига Тика. Это тоже романы воспитания, но идеалом в них объявлена не скучная работа хирурга, а одухотворенный труд художника и поэта. Странствующие творцы возвращают в мир волшебство и попутно излагают запутанные теории, посвященные природе искусства. Так близко подойти к уничтожению последней границы между художественной литературой и философским трактатом ни у кого не получится еще долго — вплоть до Кьеркегора и Ницше, но это будет уже совсем другая литература и другая философия. Все-таки нельзя не порадоваться тому, что в 1795-м не было фейсбука: сейчас бы все просто переругались в комментариях, и человечество не получило бы ни новой эстетики, ни доброй половины романтического канона.
Но на романтизме жизнь «Мейстера» и Bildungsroman в культуре не закончилась — наоборот, книга о скитаниях духа сама отправилась в долгое путешествие. Сюжет, повествующий о выборе жизненного пути, вошел в нашу плоть и кровь так глубоко, что невозможно поверить, будто его когда-то не было. В числе потомков «Годов учения» — «Человеческая комедия» Бальзака и эпопея о Гарри Поттере, «Волшебная гора» Томаса Манна и флоберовское «Воспитание чувств». Даже «Феноменологию духа» Гегеля некоторые специалисты на полном серьезе называют романом воспитания, где метаморфозы претерпевает уже не конкретная личность, а весь мир. В необходимости постоянно развивать свое драгоценное «Я» нас пытаются убедить тонны парапсихологической макулатуры — тоже, надо признать, отдаленный родственник гётевского детища. Тысячи реплик почти заслонили от нас исходный текст, но лишь сотая часть из этой армады может дать читателю то, благодаря чему «Мейстер» остался в истории, — шанс почувствовать, как на наших глазах умнеет хороший человек. Едва ли что-то может сравниться по душеполезности с этой картиной. Не упускайте шанс, спешите видеть.