Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Последние четырнадцать лет переделкинской жизни Корнея Ивановича — это отдельный эпос, отдельная сага и отдельная песня.
Выражение «переделкинский патриарх» — именно об этих годах, в которых, кажется, спрессовалось несколько очень личных «чуковских» эпох, начиная с послесталинской хрущевской «оттепели» и кончая «зарей» брежневского «застоя».
Все эти эпохи были, так или иначе, пропитаны его переделкинским рабочим и домашним бытом, чему посвящены сотни страниц гениального по изложению и стилю дневника, сборники посмертных воспоминаний о нем и отчасти книга Лидии Чуковской «Памяти детства»... И, конечно, бесконечные письма, многие из которых опубликованы.
Поэтому мы попробуем сейчас лишь пунктирно обозначить главные переделкинские «линии жизни» Корнея Чуковского, с удовольствием отсылая читателя к тем книгоизданиям, которые я назвал.
Два генеральных дела его последних лет — это детская библиотека рядом с Домом и ежегодные праздники-«костры».
Хронике строительства и обустройства детской библиотеки (государство в лице Литературного фонда сопротивлялось ей до последнего) он выделил в дневнике особое «информационное поле», вел почти ежедневную «хронику текущих событий».
«Я должен отдать детям то, что взял у них...» — приговаривал Чуковский и поначалу даже собственноручно выдавал детям книги. И дело в конце концов не в том, какое количество денег он вложил в это предприятие, кажется, не давшее ему ничего, кроме бесконечных забот и хлопот. Впрочем, он знал, что и для кого делает: идея народной библиотеки тянулось за ним еще с куоккальских времен.
За всеми этими хлопотами стояли его маленькие читатели, которых он не имел права оставить без книг и доброго просветительского слова.
Все дело в том, что эта библиотека, заложенная и отстроенная им, — стоит и сейчас. И в том, что в ней снова — как и было в «корнейчуковские» времена — работают кружки и проходят занятия, празднуются праздники и выступают писатели.
Обратимся к дневниковой хронике «дачника» Чуковского, к трем маленьким записям 1957 года, идущим одна за другой. Я специально выбрал «поскучнее» и предлагаю их прочитать без всяких комментариев.
«22 августа. Прокопычу за рытье траншеи для водопровода 860 рублей. Получен наряд на дополнительные 500 штук кирпича.
Литфонд отказывается дать 1 столб для освещения.
Сегодня Клара Израилевна принесла газету („Литературную“) со статейкой Макса Поляновского „Был у Чуковского костер“. Там упоминается библиотека. Я написал Друзину письмо с просьбой не печатать этюдов о моей личной жизни. Особенно не нужно о библиотеке. Скажут — устроил для саморекламы.
26 августа. Литфонд отказывал мне во всем, даже в постановке столба для электричества. После того, как П. Г. переговорил со Смирновым, пришел директор городка — и сообщил, что забор будет ставить на свой счет!!!! „И вообще, что нужно Корнею Ивановичу, сделаем“.
Рабочие просят денег — „заложить под угол“. Пьяны с субботы. Но домик уже стоит!
29 августа. Нужно оформлять дом: нужна краска, олифа, нужны обои, нужна мебель. Нет, я и вправду разорюсь с этой затеей...»
Семья Чуковских. Переделкино, 1957. Слева направо: Е.Ц. Чуковская (внучка), М.Н. Чуковская (невестка), Митя (внук), Н.К. Чуковский (сын), К.И. Чуковский, Л.К. Чуковская (дочь); сзади во втором ряду — Н.Н. Чуковский. Фото: А. Лесс / Собрание Е.Ц. Чуковской
О строительстве библиотеки, о переписках и разговорах с именитыми писателями, у которых он выпрашивал книги и их фотопортреты, об организации ежегодных костровых праздников (и о тех, кто выступал перед детьми) можно написать по книге и снять по большому фильму.
В дневнике и письмах он рассказывает о Кострах более чем захватывающе. Но дело опять не только в том, как и чего это стоило ему — тогда. Дело в том, что традиция не погибла, чуковские праздники продолжаются и сегодня.
Знал ли он, что так будет? Думаю, надеялся.
Известно, что, умирая, он просил своих родных пробовать договариваться с теми писателями, которым выпадет жить на его даче (жилье-то казенное, аренда!), чтобы они хотя бы раз в год разрешали окрестным детям встречаться здесь у костра — в память о праздниках «Здравствуй, лето!» и «Прощай, лето!».
Однако жить на его даче никто так и не стал, а мемориальный музей, с самого начала ставший «народным», — то есть созданный не по воле чиновников, но по воле читателей Корнея Ивановича, — принимает посетителей ровно столько лет, сколько нет на свете хозяина этого дома. Не знаю, есть ли подобные прецеденты в мировой культуре.
Стоит оговориться, что чуть менее четверти века (примерно с 1970-го и до начала 1990-х) переделкинский музей Корнея Чуковского работал «неофициально», еженедельно принимая гостей всех возрастов и профессий со всего света. С середины 1990-х — он под омофором Государственного литературного музея.
И хотя самого Чуковского мы не видим «вживую» уже более полувека, его душа не покидает Переделкина. Корней Иванович «продолжается» — и в своей неповторимой дачной обстановке, которая сохранена в том виде, в каком он ее оставил. И в многочисленных посетителях Дома. И — в ежегодных праздниках, на которых дети встречаются с писателями.
И — в литературной премии его имени.
И — в неустанной работе построенной им библиотеки.
К.И. Чуковский в уборе индейского вождя. Переделкино, январь 1961. Фото: Т. Золотухина
* * *
Нет, без чуковского дневника нам в завершении этого разговора все-таки не обойтись.
В последние годы Корней Иванович — с той или иной долей мудрой печали — размышлял о том, «как оно будет» после него, после «дачника Чуковского».
Эти записи и похожи друг на друга, и сильно различаются. Одна из самых пронзительных была сделана в 1963 году, через восемь лет после смерти жены.
«...Ходил с Лидой на могилу. Февральская вьюга, мгла. Постоял, подумал. На моей могиле снежок. Так ясно представляю себе Переделкино — без меня. Кое-кто будет говорить: „Это случилось, когда еще старик Чуковский был жив“. Мебель дачная и книги разойдутся по внукам и детям, и, как я ни напрягаю мозги, никак не могу понять, что такое посмертная слава, и на что она нужна, и какое мертвецу от нее удовольствие. Появятся новые вещи, и наследники будут говорить:
— Это полотенце куплено еще при Корнее Иваныче.
— Нет! Что вы. Оно куплено в прошлом году.
В Переделкине у всех... есть внуки — у Федина, у Каверина, у Тихонова — у всех, кого я знал молодыми людьми; у Леонова, у Всеволода Иванова, у Сельвинского. Приехали они сюда отцами, а стали дедами. После меня все эти внуки поженятся, в 70-х годах большинство дедов повымрет, в 80-х годах внуки начнут лысеть и кто-нибудь из внуков напишет роман „Переделкино“, первая часть будет называться „Доисторическая древность“, и в этой части будем фигурировать мы: Сейфуллина, Бабель, Пильняк, Лидин, Леонов, Пастернак, Бруно Ясенский и я — первые насельники Переделкина. Во второй части возникнут Тренев, Павленко, Андроников, Казакевич, Нилин...»
А ведь «дачник Чуковский» — это еще и его разнообразные гости, как приезжающие, так и получавшие временное пристанище в его переделкинском доме. Как говорится — от Анны Ахматовой, Зощенко и Роберта Фроста до Константина Паустовского, Галича и Александра Солженицына.
Корней Чуковский и Юрий Гагарин. Переделкино, 1961. Источник
* * *
...Рассказывают, что, когда 5 октября 1969 года за Чуковским приехала машина скорой помощи и он покидал свой кабинет, Корней Иванович остановился в дверях, обвел любимую комнату прощальным взглядом и сказал: «Больше я сюда не вернусь...»
На самом деле это предсказание сбылось лишь отчасти.
Доказательство — его маленькие и взрослые читатели, приходящие к нему (а к кому же еще?!) — в переделкинскую дачу, в дом-музей Корнея Чуковского.
Корней Чуковский в Переделкине, 1962. Фото: МАММ / МДФ / История России в фотографиях