Михаил Зыгарь*Признан в России иностранным агентом. Все свободны. История о том, как в 1996 году в России закончились выборы. Читает Артем Пахомов
Бодрый голос рассказывает мрачную по сути, но легко изложенную историю о том, как в российской политики сложился железобетонный статус-кво, — никакой власти обществу, абы чего не вышло. Книга Михаила Зыгаря развеивает образ девяностых как окошка с пьянящей свободой, которое захлопнул, придя к власти, Путин; не в меньшей степени она оспаривает пропагандистскую страшилку о лихом десятилетии. В центре повествования — президентские выборы 1996 года, которые демократ Борис Ельцин неминуемо и вполне демократически проигрывал коммунисту Геннадию Зюганову; история о том, как окружение президента приняло и воплотило в жизнь решение победу лидеру КПРФ ни за что не отдавать. Собственно, все, что мы видели потом — включая рокировку Путина с Медведевым и поправки к Конституции, — оказалось возможным потому, что в 1996 году в России Анатолий Чубайс со товарищи решили, что стареющий монарх на престоле незаменим, а властью не разбрасываются из-за какой-то там воли народа.
Сергей Иванов. Блаженные похабы. Культурная история юродства. Читает Сергей Иванов
Доктор исторических наук РАН, видный специалист по истории Византии, зачитывает второе издание своего исследования религиозного феномена юродства. Зачитывает замечательно — академический текст усваивается без особых затруднений. Иванов фокусируется на внешних аспектах явления, не покушаясь на анализ «духовного» содержания. Для него важна не святость юродивых — это пусть решают церковь и верующие, — а их культурная роль. Иванов показывает, что эксцентричные христианские аскеты появляются в V веке — сначала как персонажи преданий и притч, затем из литературных героев превращаются в ролевые модели для греческих монахов, смущая официальных иерархов Византии, и, наконец, юродство возникает в России XV века; одним из бесчисленных похабов был знаменитый Василий Блаженный. В российском контексте у юродства возникает политическое измерение, оно оказывается плотно связанным с институтом самодержавия и является его тенью.
Адам Хиггинботам. Чернобыль: История катастрофы. Перевод с английского Андрея Бугайского. Читает робот Иван
Механический голос озвучивает текст о том, как ветер нес на Киев аэрозольное облако с йодом-131 — радиоизотопом, который накапливается в щитовидной железе, особенно у детей; в этом сочетании медиума и месседжа есть нечто тревожное, беспокоящее и вместе с тем уместное. Британский журналист Адам Хиггинботам написал поминутную хронику событий, произошедших в ночь 26 апреля 1986 года на ЧАЭС, и рассказал об их последствиях. В основу книги, признанной The New York Times лучшей в 2019 году, легли документы из недавно рассекреченных архивов, не публиковавшиеся ранее воспоминания, а также беседы с экспертами и очевидцами. От множества других текстов, опубликованных к годовщине катастрофы (в том числе замечательной работы историка Сергея Плохия), книгу Хиггинботама отличает особое внимание к человеческому измерению этой истории. Автор тщательно и сочувственно прослеживает драмы людей, чьи жизни оказались безнадежно смятыми полуночным взрывом в Припяти.
Эрик Хобсбаум. Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991). Перевод с английского Андрея Бондаренко , Александры Никольской. Читает Владимир Капитонов
Классический труд одного из самых важных историков XX века зачитывает озабоченный голос и, надо сказать, делает это очень уместно. Хобсбаум делит короткий двадцатый век на три этапа. «Эпоха катастроф» начинается Первой мировой и заканчивается вместе со Второй; за ней следует «золотой век», отмеченный ростом благосостояния по всей планете; и третий, кризисный для обоих лагерей, вовлеченных в холодную войну, заканчивается распадом СССР, а вместе с ним — и всего послевоенного мира. Эрудит Хобсбаум неустанно иллюстрирует и обосновывает свои наблюдения примерами из самых разных областей исторического знания — от истории искусства до экономики, создавая живую эпическую картину. От множества исторических сочинений эту работу отличает подлинная страсть; Хобсбаум пишет для нас сегодняшних о времени своей жизни, и то, как он это делает, дает уникальный урок чувства истории, урок того, как находить смысл настоящего в минувшем.
Вальтер Шайдель. Великий уравнитель. Насилие и история неравенства от каменного века до XXI столетия. Перевод с английского Олега Перфильева. Читает Юрий Лазарев
Чтец богато интонирует, от чего текст австрийского эксперта в области экономической истории и исторической демографии обретает неожиданную игривость. Шайдель исследует связь между насилием и неравенством, выдвигая концепцию сколь яркую, столь же и неприятную для сторонников социальной справедливости. Оперируя богатым материалом, профессор Стэнфордского университета приходит к выводу, что времена мира и стабильности ничуть не способствуют росту равенства, скорее наоборот: они фиксируют существующий дисбаланс в распределении благ. Великими уравнителями выступают всадники Апокалипсиса — войны, эпидемии, всевозможные глобальные потрясения, коих случилось так много в XX веке. Казалось бы, из этой истории можно сделать неутешительные выводы об «исторической» неисправимости ситуации. Однако разумнее сфокусироваться на исключительности текущего момента, который вряд ли можно редуцировать к исторической динамике древних (или не слишком) цивилизаций.