Я очень хорошо помню день, когда познакомилась с Ниной Михайловной. Я привезла ей на оппонирование свою диссертацию. Ноги у меня слегка подгибались. Чувство было такое, будто я сейчас встречусь с живым Пушкиным.
Так вышло, что имя Демуровой я узнала очень рано — бабушка начала мне читать вслух «Алису» задолго до того, как я стала вообще что-нибудь понимать, и никогда не забывала упомянуть переводчика (как ни удивительно, моя бабушка-геолог чтила переводчика наравне с автором). Синяя книга с ключом — софийское издание — сопровождала меня всю жизнь. Потом была «Алиса» в серии «Литературные памятники», совсем другая, с многочисленными комментариями, потом я нашла в библиотеке несколько статей. Уже учась в МГУ, я узнала, что Демурова ведет семинар в Ленинском педагогическом институте, и мне страшно хотелось туда пойти, но я не решилась — мне смутно представлялись страшные толпы желающих попасть к ней на занятие. Старшая подруга, которой я рассказала об этом, спросила: «Ты что думаешь, у нее в подъезде дежурят поклонницы? Она же не Пугачева».
И вот я стою у этого самого подъезда. Никакой толпы, странно. Нина Михайловна открывает мне дверь (точно такая, как я представляла!) и тут же ведет на кухню — кормить обедом и разговаривать: «Я потом прочитаю вашу работу, вы мне сначала расскажите».
В следующие двадцать лет я много часов провела на этой кухне, и на диванчике в маленькой гостиной (она же кабинет) — Нина Михайловна обычно садилась в кресло за столом. Я сейчас думаю о ней и подбираю слова, словно играя в ассоциации: достоинство, благожелательность, щедрость. Ее дом был открыт для всех, кто к ней обращался, она помогала молодым переводчикам и исследователям, встречалась с художниками, математиками, режиссерами, которые так или иначе интересовались Кэрроллом. Ум — острый, яркий, блестящий. И — странное слово — безупречность. В работе, в отношениях с людьми, в том, как она заваривала чай.
Бывает, что человек меньше своего таланта, но с Ниной Михайловной было не так — ее значительность распространялась на все. Если она переводила книгу, то у нее получался лучший перевод, сколько бы попыток ни предпринимали другие. Если писала биографию Кэрролла, то получалась лучшая биография из существующих. Если жарила курицу с яблоками, то получалась самая вкусная курица в мире. Странно, что когда человек умирает, вспоминаешь не умные разговоры, не великие достижения, а всякую бытовую ерунду. От нее-то и плачешь. Вот она стоит в дверях и говорит мне приветливо: «Как вы красиво причесаны... То есть красиво растрепаны», — и мы хохочем.
В семьдесят лет Нина Михайловна начала работать на компьютере и попробовала записаться на курсы. Там сказали, что людей такого возраста не берут. Нина Михайловна была глубоко возмущена, но очень быстро научилась управляться с компьютером без всяких курсов. Со стационарного компьютера перешла на ноутбук, работала с редактурой и версткой. У нее были удивительно современные взгляды по всяким острым вопросам, гомофобия и ксенофобия любого рода казались ей дикостью. Иногда ее кристальный здравый смысл сопротивлялся нарастающему абсурду:
— Какие новости? — спрашивала она меня.
— Президент летал со стерхами! — сообщала я весело.
Нина Михайловна смотрела на меня с сочувствием:
— Сашенька, ну вы же понимаете, что это неправда. Подумайте сами.
Сегодня я особенно горько жалею о том, что о ней нет такого фильма, как «Подстрочник» — чтоб девять часов экранного времени она сидела в своем кресле среди книжных шкафов и говорила бы о своей жизни, о долгой поездке в Индию, о «Питере Пэне» и «Алисе», о том, как ей посчастливилось побывать в Новой Зеландии, о друзьях и близких. Чтоб все эти яркие и живые рассказы, сдержанный юмор, глубокие наблюдения жили не в обрывках воспоминаний ее многочисленных гостей, а в творении великого режиссера. Но увы, этого не случилось.
Н.М. Демурова во время пребывания в Индии. Фото из ее личного архива
Конечно, нам все равно осталось от нее невероятное богатство — не просто переводы, статьи и книги, но образ Англии, отпечаток английской культуры, который она создавала всю жизнь. Нина Михайловна узнала и полюбила Англию задолго до того, как смогла в ней побывать. И в этой стране она по праву чувствовала себя своей — у нее было много друзей среди англичан, она была членом разных литературных обществ (Льюиса Кэрролла, Беатрикс Поттер), вела обширную переписку с исследователями и писателями, много где успела побывать. Было время, когда она ездила в Англию каждый год («Иначе как жить», — сказала она однажды).
Ее переводы детской литературы кардинально отличаются от всех других — детскую литературу принято адаптировать, приспосабливать для «маленького читателя». Нина Михайловна ничего не упрощала, она слишком любила парадоксальные, странные игры своих авторов, их мрачноватый юмор, их внезапную сентиментальность. И тысячи читателей разного возраста попадали благодаря ей в чужой притягательный мир, учились узнавать его в его сложности и непохожести на свой собственный.
Нина Михайловна вообще была сама по себе — никогда не состояла в Союзе писателей, не была ничьей протеже, не занималась ни в каком семинаре. Книга «Питер Пэн» попалась ей на лотке в Индии и перевод ждал своего часа целых десять лет, переводчиком «Алисы» она стала благодаря невероятному капризу судьбы (об этом можно прочитать в ее книге «Картинки и разговоры» или здесь), не была обласкана никакой властью, не имела особых регалий. Но трудно, пожалуй, найти более известного и любимого переводчика, к которому столько читателей испытывали бы настолько личную благодарность.
Она переводила только те книги, которые любила, писала только о том, что знала лучше всех. Такой простой рецепт бессмертия.