Дата рождения Джеймса Бонда, нареченного в честь американского орнитолога, неизвестна. Джон Пирсон, автор «Официальной биографии агента 007», называет 11 ноября 1920 года, но из «Казино „Рояль“» следует, что в 1933-м Бонд купил машину — нестыковка. В «Живи только дважды» сказано, что он родился в год Крысы — 1912? 1924? Подобные загадки свойственны биографиям не только вымышленных, но и реальных фигур, связанных со спецслужбами.
Литературный отец Бонда Ян Флеминг родился в 1908 году. Отец, член парламента Валентайн Флеминг, погиб на Западном фронте в 1917 году (некролог написал Черчилль). Сын работал финансистом, журналистом (в этом качестве — или не только в этом? — в 1933 году в Москве пытался взять интервью у Сталина). В спецслужбы, по официальным данным, Ян Флеминг попал в 1939 году. В чине лейтенанта, а впоследствии коммандера, что соответствует нашему кавторангу, служил помощником начальника разведки Королевского военно-морского флота контр-адмирала Годфри. Участвовал в разработке спецопераций на Средиземноморье, формировании спецподразделений. В конце 1944 года попал на Дальний Восток, но детали неизвестны; вероятно, командировка была связана с войной против Японии. В 1945 году демобилизовался, вернулся в журналистику, с 1953 года начал производство романов о Бонде. Первые восемь книг бондианы посвящены холодной войне Запада против СССР. Центром мирового зла в них выступает, естественно, Москва. Но интересно, что в этих книгах появляется еще один советский город — Владивосток.
Ян Флеминг в Беппу, Япония, 1962
Из Владивостока с любовью
Впервые, вскользь, Владивосток упомянут в романе «Мунрейкер» («Лунный гонщик») 1955 года. Среди документов, которые скучающий Бонд изучает в кабинете («Филопон — японский наркотик-убийца», «Методы Смерша. № 6. Похищения», «Маршрут № 5 в Пекин»), мелькает и такой: «Владивосток. Данные аэрофотосъемки США».
В романе «Жизнь дается лишь дважды» (1964) Бонд после гибели любимой депрессирует, пьянствует и готов подать в отставку. Его шеф М., решив взбодрить Джеймса, отправляет того в Японию. «Бондо-сан», прибыв в Токио, пьет на Гиндзе саке и виски Suntory и удивляется тому, что японцы носят медицинские маски («Что за идиотская затея?»). Флеминг пытается показать западному читателю еще недавно застегнутую на все пуговицы страну; это своего рода овчинниковская «Ветка сакуры», щедро присыпанная приключенческим усилителем вкуса. Юката, офуро, гейши, фугу, Басё — книга напоминает рекламу турпродукта.
В бою с врагом Бонд падает в море и теряет память. Его вылавливает «ама» — ныряльщица за ракушками Кисси Сузуки. Она внушает Бонду, что тот всю жизнь был японским рыбаком, и беременеет от него. Тут-то к Бонду возвращается память — через клочок газеты «Асахи симбун»: «Бонд вытащил из кармана смятый клочок бумаги и протянул ей... Это была газетная четвертушка, снятая с гвоздя в уборной... Бонд спросил: — Кисси, что это за слово „Владивосток“? Что оно значит? Я его знал когда-то, и связано оно с большой страной. По-моему, она называется Россия... По-моему, в прошлой жизни у меня там были какие-то дела». Поняв, что любимого не удержать, Кисси обещает помочь ему добраться через Хоккайдо на Сахалин — вероятно, в порт Корсаков: «А Владивосток — большой порт к югу от Сахалина».
На этом роман заканчивается, но сюжетную линию продолжает «Человек с золотым пистолетом» (1965), где считавшийся погибшим Бонд возвращается в Лондон. Выясняется, что он лечился в Ленинграде под присмотром КГБ. Коллеги опасаются: то ли тронулся рассудком, то ли перевербовали красные... И действительно: на приеме у шефа Бонд говорит о «необходимости для Запада и Востока работать вместе на благо мира», пропагандирует миролюбивую политику Москвы и даже пытается убить М. Здесь же Бонд рассказывает о своих злоключениях, причем неясно, где он врет: «Меня ударили по голове... это случилось во время выполнения того задания, с которым вы послали меня в Японию. Потом в памяти полный провал, подобрали меня недалеко от берега, рядом с Владивостоком. Понятия не имею, как я там очутился. Меня изрядно поколотили, и тогда же, должно быть, я получил еще один удар по голове, потому что вдруг вспомнил, кто я, вспомнил, что я вовсе не японский рыбак, как считал раньше. Соответственно, дальше милиция сдала меня в местное отделение КГБ — знаете, большое серое здание на Морской улице, прямо против порта и рядом с железнодорожной станцией; да, так вот — когда они передали отпечатки моих пальцев в Москву, там страшно засуетились, и меня тут же самолетом отправили туда с военного аэродрома, находящегося к северу от города Вторая Речка».
Действительно ли Бонд попал во Владивосток через Сахалин? Как получал визы, на какие рубли брал билеты, кто его пустил в закрытый город? На одном бондоведческом сайте высказывается предположение, что он воспользовался пассажирской линией Дальневосточного морского пароходства «Иокогама — Находка», налаженной в 1961 году, а уже из Находки приехал электричкой или автобусом, где не проверяли документы, во Владивосток. Или же перебрался через Японское море вплавь и был выловлен пограничниками уже у советских берегов... Так или иначе, во Владивостоке Бонд, судя по всему, действительно был. И здесь самое интересное — откуда Флеминг знал топонимику закрытого города, в котором никогда не бывал.
КГБ на Морской улице, правда, не было, но напротив вокзала и порта действительно расположено административное здание (ул. 1-я Морская, 1).
Северный район Владивостока Вторая Речка был до начала 1960-х скорее пригородом, но все же не отдельным городом, хотя Бонду вполне могло показаться и так. Под военным аэродромом, о котором он говорит, можно понимать, во-первых, ныне заброшенный Седанкинский. Во-вторых, на уже упомянутом англоязычном ресурсе утверждается, что Флеминг мог подразумевать аэродром Сухая Речка на противоположном от Владивостока берегу Амурского залива, в каких-то 35 км от города, который в 1950 году, в начале Корейской войны, вроде бы по ошибке обстреляли двое американских пилотов; но Сухая Речка — не к северу, а к юго-западу от Владивостока. Как старожилу Второй Речки, мне кажется наиболее вероятной третья версия. Дело в том, что вплоть до 1950-х прямо на Второй Речке действовал военный аэродром. Его полоса позже стала частью улицы Русской, где доныне находится штаб флотской авиации. Видимо, оттуда Бонда и отправили в Ленинград. Тем более что налицо небрежность переводчика. В оригинале: «...They flew me there from the military airfield just north of the town at Vtoraya Rechka». То есть — «к северу от города, на Второй Речке». Вопрос, откуда об этом знал Флеминг, — вычитал в каких-то документах с грифом top secret?
Аэродром «Вторая речка», 1943
Возвращение в Японию
И вот теперь, в 25-м фильме бондианы «Не время умирать» агент 007 снова попадает на Дальний Восток. Сюжет закручен вокруг ученого по фамилии Обручев, который под крышей британских спецслужб разработал новейшее биологическое оружие. Развязка наступает на острове, расположенном между Японией и Россией; Бонд решает уничтожить созданную там «фабрику смерти» и гибнет сам.
Если взглянуть на карту Японского моря, увидим: островов, подходящих под описание, нет. Оки и Садо прижаты к Хонсю; Окусири, Рисири и Ребун — к Хоккайдо. Корейский Уллындо и спорные, контролируемые Кореей острова Токто (Такэсима) тоже не подходят. Ключом к загадке может служить не самая распространенная русская фамилия «Обручев» — не случайно же она возникла в сценарии? Академик, геолог Владимир Обручев в 1926 году опубликовал фантастический роман «Земля Санникова» о загадочном острове к северу от Чукотки, который гибнет из-за вулканической активности. Вот и с островом Бонда, видимо, произошло что-то подобное: был, да сплыл.
Штирлиц против Бонда
Нельзя обойти восхитительный идиотизм книг Флеминга. Взять хотя бы роман «Из России с любовью» (1957). Хотя у русских уже есть самолеты МиГ-17 и боевые вертолеты, пошедшие в серию с 1952 года, главный враг Бонда — СМЕРШ, даром что его упразднили еще в 1946 году. Причем у Флеминга СМЕРШ — не военная контрразведка, а гнездо садистов, которые убивают даже не в интересах большой политики, а просто из любви к искусству. Вот шеф СМЕРШа генерал Грубозабойщиков (!) собирает своих людей и предлагает кого-нибудь убить, чтобы укрепить престиж страны: боятся — значит уважают. Решив убить Бонда, генералы вызванивают смершевского палача — маньяка, который в полнолуние идет в тюрьмы и грызет арестантов... В общем, «Верхняя Вольта с ракетами»; примерно так в США сегодня изображают Северную Корею. Хотя и медийные Петров-и-Боширов кажутся героями вполне флеминговскими.
Обращает на себя внимание почти религиозная убежденность Флеминга в инфернальной сути СССР и всесилии КГБ. Для него Союз — зло в химически чистом виде, отнюдь не колосс на глиняных ногах. Умерший в 1964 году, Флеминг застал Советский Союз триумфальным и агрессивным: Победа, Корея, Венгрия, космос, Карибский кризис... С одной стороны, Флеминг отражал представления своего времени и окружения, с другой — формировал их. Так что и в нынешнем обострении отношений России и Запада можно увидеть его след — шире говоря, вклад массовой культуры. Романы о Бонде и сегодня имеют бесспорную культурологическую и историческую ценность, хотя с литературной точки зрения — далеко не шедевры (Флеминг, кстати, все о себе понимал и устами бондовского шефа М. назвал себя автором «высокопарной псевдоромантической стряпни»). Это литература холодной войны и одновременно — эпохи деимпериализации Британии, отразившая национальные комплексы англичан.
Между Бондом и его русской инкарнацией Штирлицем — существеннейшие различия, не говоря о том, что Юлиан Семенов куда изощреннее и как литератор, и как переработчик фактического материала, профессионально работавший в архивах. Бонд — беспринципный убийца, пьяница, плейбой, авантюрист (это в кино он спортсмен и красавец; в книгах это депрессивный, суицидальный тип, ни во что не верящий, ни во что не ставящий свою и чужие жизни; такому человеку никакой психолог даже пистолета не доверит). Штирлиц — иной, даром что тоже может выпить, и даже за рулем, и тоже нравится женщинам. Полковник Исаев — интеллигент, интеллектуал, гуманист, уважительно относящийся даже к вражеским народу и культуре; «Семнадцать мгновений весны» — не стрелялка, а поэма о долге и верности. Читать сегодня книги Флеминга всерьез маловозможно (зато насколько живучи порожденные ими фильмы; книги сделали свое дело и могут уйти, как топор из солдатской каши), тогда как Семенова, настоявшегося на времени, — вполне. Другое дело, что наш кинематограф не сделал из Штирлица того, что Голливуд сделал из Бонда. Мы про их Бонда хотели смотреть, они про нашего Штирлица — нет.
Неслучайно у Высоцкого, опять же, и отражавшего, и формировавшего массовые представления, есть «Песня про Джеймса Бонда» (1974). В ней обыгрывается история, вроде бы случившаяся с Шоном Коннери, первым кино-Бондом, в СССР, куда он приехал сниматься в фильме «Красная палатка» — играть, что интересно, Амундсена. Еще раньше, в 1967 году, Высоцкий сочинил «Пародию на плохой детектив» про западного шпиона по имени Джон Ланкастер Пек. Может показаться, что это тоже отсылка к отцу Бонда, полное имя которого — Ян Ланкастер Флеминг. Но едва ли Высоцкий, до 1973 года не бывавший за рубежом, знал о втором имени Флеминга. Скорее всего, в «Джоне Ланкастере Пеке» он зашифровал голливудских звезд, выступавших образцами мужественности по-американски в эпоху холодной войны: Джона Уэйна, Берта Ланкастера и Грегори Пека.
В заключение отметим: то, что в ряде романов бондианы фигурирует Владивосток, говорит об интересе западных спецслужб к главной базе Тихоокеанского флота. Никакому другому провинциальному городу СССР сопоставимого внимания разведчика (бывших не бывает) Флеминга не досталось. Флеминг вслед за Киплингом («Стихи о трех котиколовах», 1893), Лондоном («Исчезнувший браконьер», 1900) и Джойсом («Улисс», 1922) приложил руку к прописке провинциального Владивостока в непровинциальной литературе. Появление в портовом пограничном военно-морском городе на тихоокеанской обочине России вымышленных Штирлица (действие первого романа о нем «Пароль не нужен» происходит в белом Владивостоке 1921—1922 гг.) и Бонда отнюдь не случайно. Владивосток помнит многих реальных агентов, среди которых такие звезды тайных операций, как Сидней Рейли, писатель-шпион Сомерсет Моэм, отец самбо Василий Ощепков и Рихард «Рамзай» Зорге.