— Насколько в Бразилии знают русскую литературу, в том числе современную? Наверное, там, как и везде, читают только Достоевского?
— Чтобы ответить на этот вопрос, я бы хотела зайти издалека. В Бразилии жил один очень важный человек — еврей родом из Одессы. Он еще рассказывал, что, когда был маленьким и играл на знаменитой одесской лестнице, там ходил какой-то дядя и что-то снимал. Выяснилось, что дядю звали Сергей Эйзенштейн, а картина называлась «Броненосец Потемкин». Я не думаю, что это миф. Борис Шнайдерман родился в 1908 году и эмигрировал в Бразилию после революции. Борис никогда не собирался связывать себя с русской литературой, он был инженером, потом воевал на Второй мировой войне (один из немногих бразильцев). А потом решил изменить жизнь и заняться переводом русской литературы на португальский. Он стал основателем кафедры русистики в главном университете Сан Пауло «Успи». Это главный университет в Бразилии. Именно Шнайдерман все и изменил. Если раньше русская литература (в 50–60-е годы) была вся переведена с французского и прямых переводов не существовало, то благодаря Шнайдерману ситуация поменялась. Он начал переводить нашу классику — Достоевского и Толстого — с оригинальных текстов.
Сейчас ситуация еще больше изменилась. Появился какой-то невероятный интерес к современной и классической русской литературе. Есть большие издательства, которые несут классику в массы — Достоевского, Толстого, Лескова, Шаламова. А есть маленькие издательства, например «Калинка». Им заправляет один человек, Даниэлла Монтиан — еврейка из Молдавии, родившаяся в Бразилии. Причем она выучила русский уже будучи взрослой. С ней никто в семье не хотел говорить по-русски в знак протеста, связанного с отношением к СССР, хотя все знают язык, говорят на нем дома и до сих пор едят борщ. А Даниэлла решила основать это издательство. Она переводит не совсем современную литературу, но, например, она взялась за Фридриха Горенштейна — в России не все знают, что это за автор. Или она издавала Хармса и Сологуба, «Чёрта» Цветаевой. То есть те вещи, которых и в России многие не знают. А если говорить о современной русской литературе, то есть переведенные тексты Людмилы Петрушевской или представлен поэт Всеволод Куприянов. И я тоже решила расширить свою издательскую деятельность, сейчас я перевожу «Чевенгур» Платонова. Надеюсь, у меня получится перевести и что-то из современных текстов. Думаю, это будет пользоваться огромным интересом, главное — правильно это преподать, рассказать. В Бразилии действительно существует бум на русскую литературу, и есть шанс еще больше рассказать об интересных русских книгах бразильцам. Лев Выготский сейчас переводится на португальский, появился интерес и к русской философии.
— Почему вы взялись именно за «Чевенгур»?
— На самом деле это вышло случайно. Однажды один близкий для меня человек, знавший о значимости этой книги, предложил мне взяться за ее перевод. И я подумала, почему бы и нет. Потом я, конечно, поняла, во что ввязалась. Но я рада, что мы начали с него, хоть и казалось, что выбрать надо что-то более легкое. Все-таки это одно из главных произведений русской, да и мировой литературы XX века. О нем и в России не все знают, а в Бразилии подавно. Это важная и актуальная книга до сих пор.
— Насколько можно судить, для российского читателя самый известный бразильский писатель — Жоржи Амаду. С чем это связано? С его приверженностью коммунистической идее и получением Сталинской премии?
— Думаю, переведен он был во многом из-за своих коммунистических взглядов. Правда, я, честно говоря, не уверена, что у него все хорошо переведено. Дело не в погрешностях советской переводческой школы, она была прекрасная. Но литература Амаду очень эротична. Очень. И мне кажется, подлинное понимание этого может прийти, только если ты непосредственно живешь в Бразилии. Тогда станет понятно, насколько его литература пропитана эротизмом. Я не уверена, что все термины, слова и двойные смыслы хорошо были переведены. Я бы хотела сравнить бразильские тексты с русскими переводами, и что-то мне подсказывает, что не все там было переведено как надо. И если я права, то — конечно, не сейчас и не завтра — попробую сама что-то снова перевести из Амаду. Уже зная про эту эротическую составляющую его произведений. Когда вы оказываетесь в штате Баия, вы прекрасно понимаете, что он имел в виду. Там все пропитано эротизмом, и этот мотив наполняет многие его книги. Хотя у него есть и сугубо политические произведения.
— Для русского читателя, как правило, один латиноамериканский писатель выражает свою страну. Гарсиа Маркес — Колумбию, а Борхес — Аргентину. То, что Амаду выражает Бразилию, — это обоснованно? В Бразилии он так же значим, как считает русский читатель?
— Я обожаю Амаду, он прекрасный писатель, и его статус в литературе полностью оправдан. Его проходят в школе и читают. Но в Бразилии есть и другие важные авторы, о которых в России не слышали. Например, Гимарайнс Роза, автор того же периода. Здесь я бы провела аналогию с Платоновым — У Розы тоже есть свой язык, свои слова, своя речь. Я даже не знаю, взялась бы я его переводить, если честно. Это автор такого же уровня, как Платонов или как Миа Коуту, португалоязычный автор из Мозамбика, я его сейчас перевожу на русский. Поэзия в Бразилии очень важна. Как тексты пожилых людей, так и начинающих авторов. Поэтому Амаду я бы не стала ставить на первое место.
Но в целом россияне действительно не знают о том, что происходит в бразильской литературе. Издательства тоже не знают, и — меня терзают такие смутные сомнения —они и не очень хотят это знать. Когда я начала искать издательство для перевода Миа Коуту, мне стало это очевидно. В Бразилии люди падают на колени, когда слышат эту фамилию. В России меня спрашивают: кто это? Думают, что это черный неизвестный писатель. А он белый, но это неважно. Есть плеяда совсем молодых поэтов, поэтесс, то есть еще работать и работать. Будем менять ситуацию.
Жоржи Амаду и Габриэль Гарсия Маркес. Фото: Eadonias/Rosita Filho
— Зато у нас знают еще Пауло Коэльо.
— Он, кстати, писал отличные тексты для бразильского Виктора Цоя — Раула Сейшаса (1945—1989), который рано умер из-за алкоголя и наркотиков. Коэльо ведь боролся с диктатурой, его сажали и даже пытали. Многие песни Сейшас писал вместе с Коэльо. Когда-то Пауло Коэльо был интересен, писал хорошие тексты. Его стоит уважать за прошлое. Хотя и сейчас с ним случаются любопытные истории. Недавно национальный Фонд Искусств отказал в финансировании фестивалю джаза в штате Баия, аргументировав отказ своими религиозными взглядами и тем фактом, что организаторы фестиваля заявили его как «антифашистское мероприятие, борющееся за демократию». Так вот именно Пауло сказал, что сам проспонсирует этот фестиваль и что его единственное условие — это чтобы фестиваль был антифашистским мероприятием за демократию.
— Есть ли у бразильской литературы какие-то черты, которые отличают ее от других литератур Латинской Америки?
— Бразилия — самая большая страна Латинской Америки, и там совершенно разные регионы. В одном регионе пишут про засушливые зоны, в Баия пишут про религию кандомбле. Мне кажется, что смешение религий и штатов — это отличительная черта Бразилии. Существует амазонская литература, в Бразилии живет миллион индейцев. Например, есть философ, писатель и журналист Аилтон Кренак. Он активист, борющийся за права индейцев. Они ведь не бегают в перьях, это люди, которые учатся в университетах, делают карьеру. Они разные. Для бразильской литературы очень важно разнообразие. Гомосексуалы, лесбиянки, разные меньшинства — все получили свой голос.
— Какой роман, на ваш взгляд, мог бы стать путеводителем по Бразилии для русского читателя?
— Одну книгу я бы выделять не стала. Как и в русской литературе, у бразильцев нет одного романа, описывающего страну. Есть очень известная книга — «Grande Sertão: Veredas» Гимарайнса Розы, но она энциклопедическая. В ней можно много узнать о субрегионе, расположенном на северо-востоке Бразилии. Бразильская литература (особенно XX века) интересна своими многочисленными движениями, которые ратовали за регионализм. Бразилия очень разделена географически. Например, регион северо-востока, где есть засушливая зона, она называется sertão, сертан, даже не знаю, как лучше по-русски это перевести. Это зона, где ничего не растет. Есть романы, которые посвящены проблемам людей, живущим там. Об этой боли бразильского народа рассказывает также «синема нова» («новое кино»), появившееся в 60-е годы в Бразилии. Тот же Жоржи Амаду писал о многих важных проблемах Бразилии, есть политические романы, а есть и те, которые касаются штата Баия. Поэтому я бы не решилась одну книгу выделить.
— Кстати, а существуют ли бразильские Раскольников, Онегин, Обломов и так далее?
— Сложный вопрос. Наверное, они есть, но не такие яркие. Как сказал мой знакомый переводчик: что для России литература, то для бразильцев — музыка. То есть мы более литературоцентричные, у нас больше прочтений этих персонажей. А в бразильской литературе я бы не назвала ни одного персонажа, который стал именем нарицательным.
— Если говорить о разных направлениях в бразильской литературе, то как их можно охарактеризовать?
— В бразильской литературе XX века было три важных движения: ярмарка современного искусства в 1922 году, поколение 30-х (начали говорить о самоидентичности и национальной прозе) и поколение 1945 года. 1945 год во всех смыслах — начало холодной войны и конец Второй мировой. Появляется разделение на национальную литературу и множество региональных. В региональных книгах речь идет об отдельном штате и его конкретных проблемах. Географически и экономически бразильские штаты не похожи между собой. Бразилия, как и Россия, огромная страна, и было очень важно показать, как люди живут на северо-востоке Бразилии, как живут в штате Минас-Жерайс — оттуда были внутренние миграционные течения в Сан-Пауло. До сих пор все консьержи Сан-Пауло — выходцы с северо-востока. Литература теперь очень много начала об этом говорить. Еще одно важное течение в бразильской литературе связано с военной диктатурой. И это направление актуально до сих пор. Диктатура началась в 1964 году, и ответом на нее стало движение «Тропикалия» в 1968-м. Оно коснулось и музыки, и литературы, и кино. Есть такая писательница, Мария Валери Резенде, которая скрывалась во время диктатуры, она работала с важным для Бразилии человеком, Паулу Фрейре, который занимался образовательными программами в сертане. Они учили людей читать и писать. Только в 60 лет она решила стать писательницей. Мария Валери Резенде — человек с удивительной биографией, она коммунистка, монахиня и одна из главных писательниц современной Бразилии. Она получила все возможные и невозможные премии. Из нее я бы что-то перевела, если задумывать творческую пятилетку. Она понятна, читаема, у нее невероятный юмор и стиль. И к тому же поразительная биография. Человек, который занимается просвещением масс и одновременно прекрасный писатель.
— Что-то из этих современных произведений переводится на русский?
— Если честно, я не могу сказать, что современную португалоязычную литературу активно переводят на русский. Причем я говорю не только про Бразилию, потому что португальский язык занимает шестое место в мире по распространенности. Я говорю о Бразилии, собственно Португалии, и, конечно, нельзя забывать про Африку — это Ангола, Мозамбик. Я знаю, что предпринимаются некоторые попытки переводить африканскую литературу, знаю, что в «Иностранной литературе» вышли два небольших произведения автора, которого я сейчас тоже перевожу на русский. Это уже упомянутый Миа Коуту, один из главных авторов современной Африки. Его книга «Терра Сомнамбула» входит в список 12 лучших африканских книг XX века. При этом про Миа Коуту в России не знает никто. Может быть, кто-то когда-то прочитал в «Иностранке» эти два рассказа. Но о его романах и о самом Миа в России ничего не известно. Как раз поэтому я решила этим заняться. И надеюсь, что в следующем году выйдет мой перевод его главного романа. Современная португалоязычная поэзия и проза, как мне кажется, все-таки я не изучала этот вопрос специально, не представлены в России.
— Миа Коуту как-то связан с магическим реализмом?
— Когда в одном издательстве я упомянула про магический реализм, мне сказали, что нельзя так выражаться. «Все, это старый термин, не говорите так, в вас будут кидать камнями». Но я продолжаю так называть эту прозу, ведь это тот же магический реализм, но с африканскими нотками. Это направление не исчезло, в нем работал замечательный писатель Мурило Рубьян, это бразильский автор, который умер около двадцати лет назад. А Миа Коуту современный писатель. В его книгах упоминаются многочисленные африканские верования: в Мозамбике живет огромное количество разных племен до сих пор. Множество диалектов объединено языком банту. То есть создается очень экзотический для русского читателя контекст. Надо понимать, о чем говорит автор, — в книге будет много сносок, ведь не все нам понятно — шаманы, верования, все это будет. Но не надо думать, что это легкая проза, это не что-то милое.
Африканские верования очень сильны и в Бразилии. В страну привезли множество рабов из Африки, и до сих пор там присутствует их религия — неофициальная, хотя могла бы стать и официальной. Она называется кандомбле. Это то же самое, что сантерия на Кубе или вуду на Гаити. То есть это одна религия. Это тоже народы банту, которых привезли с западного побережья Африки. К сожалению, в Бразилии ее исповедует всего два процента населения. Сейчас возникла интересная традиция в бразильской литературе: многие авторы, прозаики и поэты, включая чернокожих (но если ты белый, ты тоже можешь исповедовать эту религию, мне, например, она очень импонирует), используют термины из кандомбле в своем творчестве. Например, есть такой поэт Андре Капуле, он чернокожий, его лирика связана с религиозными песнопениями, в ней много специфической лексики. Я даже не знаю, как это перевести, но это было бы крайне интересно. Чернокожая литература в Бразилии — это вообще огромная интересная тенденция сейчас. Не только связанная с кандомбле, а гораздо шире.
— То есть это какая-то новая тенденция?
— С одной стороны да, а с другой нет. В бразильской литературе есть великий автор Машаду Де Ассис — это как наш Пушкин. Это их «наше все». Он был чернокожим. Об этом не все белые помнят, но он один из законодателей бразильской литературы XIX века. Но Бразилия продолжает быть очень и очень расистской страной, там каждые двадцать семь минут убивают чернокожего, включая женщин и детей. Сейчас идет новая литературная волна, появилось множество значительных чернокожих авторов. Ливия Наталия — прекрасная поэтесса. Есть превосходная писательница, я считаю, что ее необходимо переводить на русский, — Консейсау Эваристо. Она была домработницей, а потом решила, что с нее хватит. Сейчас ей 74 года, она получила огромное количество бразильских престижных премий.
— А кстати, чем религия кандомбле импонирует лично вам?
— Это политеистическая религия. Она чем-то напоминает греческую мифологию. Эта религия связана с природой. Многие персонажи Амаду молятся этим богам, потому что Баия — самый чернокожий штат Бразилии, там 50 процентов населения черных. Иеманжу — хранительница морей и покровительница моряков. До сих пор у многих моряков есть татуировка с красивой женщиной с длинными черными волосами и закрытым лицом. Причем она иногда белая, иногда чернокожая. У каждого бога свое предпочтение, свою любимое блюдо. Бразильская кухня во многом связана с кандомбле, это не все знают и не все хотят об этом говорить, но блюда штата Баия до сих пор готовятся в честь богов кандомбле. Мне нравится, что есть Иеманжу, можно зайти в море, поздороваться с ней и обсудить что-то. Есть богиня пресной воды, бог грома. Но это мирная религия, в ней никто никого не наказывает. Есть бог, который любит кашасу — это бразильская водка, надо налить ему стаканчик, чтобы все пошло хорошо. Главный бог — Ошала. И это не религия большинства, ее стоит защищать, потому что она снова начала преследоваться. В Бразилии, как всем, наверное, известно, есть трущобы, так называемые фавелы, где проживает огромное количество наркодилеров. Они теперь все поголовно евангелисты и сжигают храмы кандомбле. Странная ситуация, когда человек, торгующий наркотиками, сжигает храмы, называя чужую веру религией дьявола. Иногда даже происходят убийства священников или священнослужительниц — главной фигурой в кандомбле все-таки является женщина. И белый цвет — символ этого верования, но сегодня я случайно пришла в белом платье.
— Я знаю, что вы в Бразилии занимаетесь еще и популяризацией российского кино. Насколько оно там известно?
Мария Врагова
— Вообще я много чем занимаюсь в Бразилии и ехала туда именно что с целью провести фестиваль современного русского кино. Я не собиралась жить в этой стране, но так получилось, что пребываю там уже 10 лет. С фестивалем сначала не получилось, но я его все же организовала спустя три или четыре года. Вначале все мои проекты были связаны с русской культурой и современным русским кино. Отвечая на вопрос, могу сказать, что только узкие специалисты знали Дзигу Вертова, Сергея Эйзенштейна, Андрея Тарковского и Александра Сокурова. На этом все, никто больше ничего не знал. Я решила показать кино 1980-х и 1990-х годов, чтобы они поняли, что такое перестройка: «Интердевочка», «Цареубийца», «Асса». Потом было кино девяностых. А недавно я показала совсем современные фильмы: «Тесноту» Кантемира Балагова, «Комбинат „Надежда”» Наталии Мещаниновой, «Ученика» Кирилла Серебренникова. Не получилось показать «Левиафана», но он шел там в кинотеатрах, поэтому не так страшно.
Возможно, будет нескромно так заявить, но я надеюсь, что благодаря этим показам у публики появилось представление о русском кино. Мы делали это не в одном, не в двух и не в трех городах. Мы делали много фестивалей, например организовали фестиваль анимации. Сначала я хотела показать только Чебурашку, но в итоге получился большой фестиваль. Показала разные работы — начиная с 1950–1960-х и заканчивая 2000-ми. Я привозила им Антанаса Суткуса. Интерес был невероятным у бразильцев к нашей культуре. Они ничего не знали про нашу страну, у них было два полярных мнения: СССР был или исчадием ада, или прекрасным коммунистическим раем. Но, конечно, это не так, и я пытаюсь показать бразильцам, кем мы были и кто мы есть сейчас. После Суткуса я делала выставку «Взгляд на Советский Союз через кинообъектив фотоаппарата». Там были только советские фотографы. А через несколько лет я сделала выставку Сергея Максимишина, современного фотографа. Было очень много отзывов — сколько положительных, столько и отрицательных. У бразильцев странное отношение к нашей стране, они не понимают, что такое Россия — современная и советская.
— А вы показывали бразильцам Балабанова? Эта фигура присутствует там? Мне кажется, «Брат» мог бы иметь успех в Бразилии.
— Он был у нас в программе. Однажды даже была ретроспектива Балабанова в Сан Пауло. Там был фестиваль отличного уровня. Мы показывали «Брата» и «Груз 200», никто не ушел. Только с «Груза 200» ушел один человек. Была ретроспектива Киры Муратовой. Мы показывали «Трудно быть Богом», тоже никто не ушел. Люди досидели до конца. Звягинцева тоже знают в Бразилии. Лозницу тоже однажды показывали. Что-то из русского кино мелькает, но, конечно, недостаточно.
— А что можно сказать про знакомство русского зрителя с бразильским кино?
— Примерно то же самое, что и про знакомство с литературой, — у нас про него почти ничего не знают. Во Франции, например, в XX веке была «новая волна», а в Бразилии свое новое кино, «синема ново». Главным его представителем был режиссер Глаубер Роша. Я давно пыталась сделать ретроспективу его фильмов в России, но не могу никого заинтересовать. Он снял не так много фильмов, это было в 1960–1970-е годы. Его кино связано с регионализмом, с сертаном, Баия и чернокожим движением. Я обсуждала это с фестивалем Тарковского, который проходит в Юрьевце. Но для такого мероприятия надо решить вопросы с пандемией и финансированием. Хотелось бы сделать ретроспективу классического бразильского кино. И конечно, отдельный фестиваль современного кино. 10–20 лучших фильмов.
— В Бразилии вообще много русских? Чем они занимаются?
— Нет, русских в Бразилии мало, там нет диаспоры. Помимо Бориса Шнайдермана стоит упомянуть Клариси Лиспектор, писательницу родом из Украины. Она входит в пятерку главных писателей Бразилии. Можно сказать, что Клариси стала символом национальной литературы — и поэзии, и прозы. Не думаю, что из нее что-то переводилось на русский. Она родилась в Украине и попала в Бразилию, когда ей было два года, при рождении она носила имя Хая Пенхасовна Лиспектор. Дальний родственник Лермонтова живет в Рио. Правнучка Лескова, Татьяна, тоже живет в Рио! Ей уже около ста лет. Она выступала чуть ли не с Дягилевым. Ее родители сбежали из России после революции, она родилась в Париже, но в 20 лет попала в Рио и решила остаться. Стала примой-балериной главного театра в Рио. Всю жизнь танцевала, преподавала. Они встречает вас у себя дома на каблуках, приносит вам стопочку водки. Первое, что вы видите — это фотография царской семьи. Прекрасный русский язык, хотя впервые она оказалась в СССР лишь в 1970-е годы. У нее семьи нет, живет одна с собачкой.