Я редко охочусь за новинками, обычно блуждаю странными тропками, стараясь расширить области незнания. В отличие от многих прекрасных людей, впервые в этом году взялся читать Бориса Томашевского и Михаила Гаспарова. Или, согласившись вести ридинг-группу в ГЦСИ Урал, познакомился с трудами Франко Моретти «Буржуа» и «Дальнее чтение» — прекрасные, злые левые литературоведческие тексты, звучащие по-русски остро и сокрушающе благодаря Инне Кушнаревой. Рекомендую читать в связке: «Буржуа» — портрет среднего класса, неспособного адекватно себя различить и зафиксировать свои черты в письме; «Дальнее чтение» — очерки о механизмах и аппаратах, при помощи которых Моретти освещает неуверенного буржуа, прячущегося на фоне литературных памятников XVIII-XIX веков.
Зачем-то приучившись искать в художественных текстах «сюжет» и «стиль», забыл о том, как они могут ошарашивать. Напомнили мне об этом две книги: сборник рассказов Любы Мульменко «Веселые истории о панике» и поздний роман Джона Стейнбека «Зима тревоги нашей». В «Истории» я забирался как в бабушкин шкаф: поначалу все уютно, пахнет знакомо, сиди и думай себе спокойно о Нарнии и волшебном. А потом шкаф как оживет! И ну шагать размашисто, с окружающими сталкиваться да соскребать с них все наносное: кружки выпадают, сервизы колотятся, а люди напротив стоят голые, дрожащие, гордые и красивые. «Зима...» оставила меня в безмолвии; после нее было физически тяжело говорить с людьми — я вновь и вновь на разные лады пересказывал себе страшную историю о хорошем человеке, решившимся предать собственные принципы.
А на Новый год хочу подарить себе трехтомник «Формальный метод: антология русского модернизма» — максимально полное собрание текстов Виктора Шкловского, Бориса Эйхенбаума, Варвары Степановой и всех-всех-всех — под редакцией Сергея Ушакина. Ранее опубликованные тексты даны в исправленной редакции, их — малая толика; большая часть статей и вовсе не печаталась, а тихо жила в архивах и библиотеках. По-моему, очень нужное чтение для тех, кто ощущает слабость собственного исторического воображения и хочет думать о будущем с большей свободой.
Пусть это будут две книги, написанные и напечатанные довольно давно. Одна из них только сейчас переведена на русский язык, другую перевели много лет назад, но я, к своему стыду, только сейчас ее прочитал. Первая — это путевые заметки Памелы Линдон Треверс «Московская экскурсия». В начале 30-х Трэверс, еще не автор «Мэри Поппинс», а просто веселая австралийка из Лондона без постоянных занятий, отправилась на экскурсию в Советскую Россию, которую затем описала крайне язвительно. Пересказывать бесполезно, упомяну две любимых детали: опытные путешественники брали с собой в СССР лимоны и пробки для ванн. Лимон — универсальная валюта, их в Москве и Ленинграде не хватало; ими, скажем, можно было подкупить гостиничную прислугу, и та становилась более любезной. А пробка для ванн использовалась по прямому назначению, чтобы затыкать ванну. Горячей воды не было, а пробки тоже были дефицитом. Есть пробка — можно вскипятить воду и помыться. Очень люблю мелкие детали.
Вторая книга — это роман итальянца Джузеппе Томази ди Лампедуза «Леопард», по которому снят одноименный великий фильм Лукино Висконти. Фильм местами очень точно воспроизводит текст, но это примерно половина романа. Книга о величественном умирании старого прекрасного мира европейской аристократии. Там потрясающий язык, вот одна из моих любимых цитат, кажется, лучшая, что я выписал в этом году: «Дожди пришли, дожди вскоре ушли, и солнце снова поднялось на трон, подобно абсолютному монарху, который, отстраненный на неделю от власти своими подданными, вышедшими на баррикады, возвращается обратно в гневе, сдерживаемом конституционной хартией».
Называть главным литературным впечатлением года книгу, получившую разом «Национальный бестселлер» и «Большую книгу», банально. Еще банальнее пытаться объяснить, чем она так важна. Гражданская война, противостояние белых и красных, кропотливая работа со свидетельствами, документальный роман, человеческие судьбы — все это правильные слова. Но они совершенно не описывают, чем на самом деле удивительна «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича и почему это та самая пиковая вершина, которая так редко берется в литературе. Два человека — белый генерал Анатолий Пепеляев и красный анархист Иван Строд — движутся навстречу друг другу в 40-градусный мороз через заснеженные леса в забытой богом глуши, чтобы уничтожить друг друга. Тяжелые пешие переходы, чудовищные человеческие потери, абсурдные решения людей, загнанных в ловушку идеей, географией, революцией. Но все это выстраивается Юзефовичем в удивительно прозрачную конструкцию — и вместо тяжелого исторического нон-фикшна, насыщенного цитатами, отсылками и работой с источниками, внезапно история начинает буквально рассказывать саму себя. Нет автора, нет дистанции, нет трудностей разрозненных свидетельств — есть только люди, такие понятные и почти осязаемые, запутавшиеся в хаосе Гражданской войны и собственного отчаяния. В этом смысле то, как книга была отмечена в уходящем году, совершенно понятно: с одной стороны, это оценка редкого уровня авторской работы с материалом, с другой — крайне символический выбор, помогающий всем нам понять что-то про самих себя.
Книгой года оказались «Шесть прогулок в литературных лесах» Умберто Эко, маленький томик, который я в марте взял с собой в Грозный — и который пропал, когда нашу машину сожгли. На третий день допросов в МВД Ингушетии прилетели коллеги и привезли вместо сгинувшей новую книгу (спасибо Косте Сперанскому). Оттуда фраза: «Текст — это ленивый механизм».
Тогда же украли «Дневник обольстителя» Кьеркегора, роман ужасающе скучный, надеюсь, теперь его читает Кадыров.
И еще пара строк из «Баллады о дезертире» Познера, которые видел в альманахе «1921» «Серапионовых братьев» и которые для меня переухиваются с «Щенками» Зальцмана, одной из лучших книг вообще:
Валежник сухой трещит под ногой, и мягко шуршит трава.
Воет волк голодный, и филин кричит, и вторит ему сова.
...
И вдруг желтым лунным лучом пронизалась ночная мгла,
И мягкие дезертиру в лицо шарахнулись два крыла.
Список художественной литературы, которую я читала в этом году, не то что бы претендует на оригинальность: новый Барнс, новый Водолазкин, новый Памук, новый Франзен, новая Роулинг (ну почти Роулинг), новый Фоер — и далее по списку. Много перечитывала классику, возвращалась к любимым кускам у любимых авторов, все в свое удовольствие и в очень расслабленном режиме.
С нон-фикшном все веселее и тревожнее. Читаю в основном о театре, актерах и режиссерах; самым запоминающимся чтением этого года стала тонкая книжечка «В.Э. Мейерхольд. Речь на Всесоюзной режиссерской конференции 15 июня 1939 года». Это небольшой сборник документов с последнего для Мейерхольда публичного выступления: конференция прошла 15 июня, 20-го его арестовали по 58 статье (контрреволюционная деятельность в УК РСФСР — прим. ред.), а еще через полгода расстреляли. В книжке впервые собраны стенограммы конференции со всеми пометками о «неположенных» аплодисментах и вставаниях, заметками на полях заготовленных речей, в том числе самого Мейерхольда. Никакой оценки и анализа от составителя, зато много подробностей о том, как именно режиссера топили его коллеги и ученики: жуткий и завораживающий акт публичного отречения. Хотя я много раз читала письмо Мейерхольда Молотову, в котором он описывает пытки в тюрьме, материалы с конференции оказались еще страшнее, потому что каждую секунду читателю известно, как все повернется и будет развиваться после этого невинного профессионального съезда.
Этот год не принес, пожалуй, ни одного литературного потрясения, но порадовал несколькими приятными находками. Из шорт-листа отечественной «Большой книги» больше всего меня впечатлила не перехваленная «Крепость» Алешковского, не «Ненастье» Иванова, не победившая «Зимняя дорога» Юзефовича и даже не новый роман Водолазкина — увлекательный, оригинальный, трогательный и тонкий, но все же недотягивающий до величия «Лавра», — а шокирующе мизантропические «Рассказы о животных» не читанного мною ранее Сергея Солоуха. Вещь, возможно, не идеально сделанная по форме и сшитая на довольно живую нитку, но от этого продирающая читателя еще сильней. Окунуться в эту жуткую, как хтоническая Россия, прозу — будто столкнуться в подъезде с восставшим зомби. У Солоуха поражают глубина отчаяния и подлинность трагизма, прописанные на удивление качественно для русского романа. Кажется, сейчас в такие бездны обреченности умеют падать герои новых английских авторов вроде Тома Маккарти и Ли Рурка, а наши как-то опасаются.
Из зарубежной прозы запомнился прочитанный по восторженной рекомендации Филиппа Бахтина роман «Сын» Филиппа Майера — семейная сага из жизни трех поколений старого техасского рода. На мой вкус, по-настоящему захватывающими из трех сюжетных линий оказались приблизительно полторы. Но так много и так интересно об индейцах я не читал со времен своего советского отрочества. Майер пишет, конечно, несопоставимо более жестко и жестоко, чем Фенимор Купер или сценаристы студии DEFA, у которых трудно представить, скажем, могучее племя, одержавшее безоговорочные победы над всеми соперниками по прерии, а потом вдруг в одночасье вымирающее от банального сифилиса.
Самые приятные открытия были в нон-фикшне. Cтоит отметить наконец-то переведенные Ad Marginem похождения американского искусствоведа Эндрю Соломона, приехавшего в СССР в 1988 году на первый «Сотбис» и угодившего прямиком в цепкие лапки питерских (Африка, Тимур Новиков) и московских (Гундлах, Звездочетов, «Коллективные действия») неофициальных художников. Это одна из самых наэлектризованных и смешных вещей в жанре «истории искусства» за последние годы.
Все бы хорошо, если бы незадолго до этого мне не попалась другая искусствоведческая новинка, рядом с которой даже классическая вещь Соломона кажется забавной виньеткой: феноменальный томик интервью «90-е от первого лица», которые режиссер «Зеленого слоника» Светлана Баскова сделала с московскими акционистами — Осмоловским, Мавроматти, Бренером и двумя их коллегами. Модус их существования, уровень философского осмысления мира и степень бескомпромиссности отношения к этому миру выглядят сногсшибательно и задают весьма суровую эстетическую и нравственную шкалу, на фоне которой достижения их новомодных наследников вроде «Войны» или Павленского выглядят более чем скромными. Поскольку книга практически полностью состоит из сцен, которые хочется взахлеб пересказывать, скрепя сердце ограничусь только одной цитатой — воспоминанием Осмоловского о Бренере: «Стоял подиум, это был куб высотой сантиметров 70, внутри он был пустой, и зрителям была открыта одна из сторон. Внутрь этого подиума проецировался портрет его отца, врача-отоларинголога. И он на этом подиуме плясал и кричал: „Ухо-горло-нос. Сиська-писька-хвост!” И время от времени: „Когда же будет настоящее искусство?!” Плясал он так на протяжении пяти часов». Отдельно радует, что на корешке этого малотиражного (700 экз.) шедевра стоит цифра «1», что дает надежду на появление в наступающем юбилейно-революционном году второго и последующих томов.
2016 год можно смело назвать годом читателя в России. Огромное количество событий, мероприятий и новых важных книг: Марк Данилевский, Лоран Бине, Ханья Янагихара, Марлон Джеймс, Джонатан Франзен.
Давно не было таких оживленных дискуссий вокруг романов и переводов. Это, кажется, именно тот случай, когда читатели своей активностью начинают влиять на формирование портфелей издательств. В 2016 году стало очевидно, что книжный рынок все больше отдает предпочтение высокой, качественной литературе — думаю, благодарить за это нужно в первую очередь читателей. Они создали спрос на качество; создали условия, при которых издание книг уровня «Дома листьев» или «Маленькой жизни» стало коммерчески выгодным.
Это действительно повод для оптимизма, потому что теперь в кильватере успеха Донны Тартт и Марка Данилевского у нас выйдут и другие большие и важные романы. Уже известно, что в 2017-м нас ждут Дон Делилло и Дэвид Фостер Уоллес, а там, глядишь, купят права и переведут «Иерусалим» Алана Мура и «2666» Роберто Боланьо. Поэтому я хотел бы попросить читателей в следующем году не сбавлять оборотов. Так победим.