«Власть тьмы», Лев Николаевич Толстой
Троцкий (в те годы он был еще Львом Бронштейном) любил читать с детства. В родном селе Яновка выбор книг был все-таки довольно скудным, так что главное чтение началось после переезда в Одессу на учебу. Там Троцкий жил в доме у своих родственников — журналиста Моисея Филипповича Шпенцера и его жены Фанни Соломоновны. Кстати, спустя примерно год после переезда к ним Троцкого в семье родилась дочь — будущая известная поэтесса Вера Инбер.
Шпенцеры имели богатую библиотеку, и одиннадцатилетний Лев активно ее осваивал. О книгах, которые произвели на него наибольшее впечатление, он позже рассказывал в своих мемуарах. Одной из них стала пьеса Толстого «Власть тьмы». В те годы она была запрещена к постановке в российских театрах: пьеса очень понравилась императору Александру III, но совсем не приглянулась Победоносцеву, который смог убедить императора запретить уже готовившееся к постановке произведение.
Родственники не очень хотели давать читать Льву пьесу с мрачным и суровым сюжетом. Тогда Лев дождался момента, когда взрослых не будет дома, и прочитал книгу без спросу. Ничего страшного не произошло — гораздо более глубокое впечатление произвел на него прочитанный вскоре после того судебный отчет по делу об убийстве и изнасиловании девочки. Как сам он писал позже, «читал книжку, пересыпанную медицинскими и юридическими подробностями, в состоянии тревоги, точно ночью попал в лес, где наталкиваюсь на nолуосвещенные луною призрачные деревья и не нахожу выхода. Но уже очень скоро это впечатление рассеялось».
«Исторические письма», Петр Лаврович Лавров
В 1896 году Лев Троцкий переехал в Николаев, где поступил в тамошнее реальное училище. Само оно было классом похуже одесского — попроще, попровинциальнее; главным же в николаевском опыте Троцкого стали заведенные им знакомства с радикальной молодежью. Эти новые друзья не только открыли ему окно в мир подпольной революционной борьбы, но еще и познакомили с книгами, которые, может быть, не перевернули, но довольно сильно повлияли на внутренний мир Троцкого, на его взгляды на жизнь и политику.
«Исторические письма» Лаврова были как раз одной из этих книг. В те годы работа Лаврова считалась если не столь же значимой для революционно настроенной молодежи, как «Что делать?» Чернышевского, то по крайней мере сравнимой величиной. Петр Лавров (1821–1901), один из апологетов народничества, смотрел вокруг и видел везде один лишь разгром: надежды на то, что отмена крепостного права дополнится приближением к демократии и свободе, не оправдались; нигилисты были дискредитированы процессом Нечаева; Писарев и вовсе призывал ждать десятилетия, а то и больше. Лавров призывал революционеров опираться в своей деятельности на народ, искать в нем поддержку и опору — и эта мысль была в свое время уместной и популярной. Но Троцкий читал «Исторические письма» уже почти 30 лет спустя — и сомневался. Немногим позже, в тюрьме, Троцкий прочитает работы Антонио Лабриолы и сочтет Лаврова бесповоротно устаревшим.
«Эристика, или Искусство побеждать в спорах», Артур Шопенгауэр
В те же годы Троцкий прочитал и эту небольшую работу Шопенгаэура. Конечно, философия великого немца — мистика и мизантропа — оказалась не очень близка молодому революционному социал-демократу Троцкому. Но и читал он Шопенгауэра не для того, чтобы проникнуться столь любимым автором пессимизмом — нет, к Шопенгауэру он обратился, надеясь научиться приемам спора и умению дискутировать со своими оппонентами. Шопенгауэр фактически предлагал целый перечень уловок и логических приемов, которые могут быть чрезвычайно полезными для политика, проходящего закалку в небольших кружках, на встречах с рабочими, в спорах с другими революционерами.
Так оттачивал свои таланты юный Троцкий, усваивая многие приемы Шопенгауэра и запоминая финал книги: «Из ста людей едва ли один достоин того, чтобы с ним начать спор. Что же касается остальных, то пусть они говорят, что им угодно, так как desipere est juris gentium («У человека есть право быть неразумным»), и следует подумать над тем, что говорит Вольтер: «La paix vaut encore mieux que la verite» («Мир дороже истины»)». Правда, не факт, что Троцкий ко всем этим мудростям прислушался.
«Мелкий бес», Федор Кузьмич Сологуб
Троцкий был знаком с Сологубом еще с 1911 года — тогда они встречались в Мюнхене; Троцкий представил писателю свою жену, Наталью Седову, а Сологуб Троцкому — свою. Вообще, довольно сложно представить двух менее подходящих друг другу людей, чем Сологуб и Троцкий: мрачный пессимист-символист с мистическим взглядом на мир и рядом с ним энергичный и жовиальный революционер-эмигрант. Но Троцкий любил искусство и его деятелей, читал стихи и следил за культурной жизнью своего времени; примечательно, кстати, что самое известное произведение Сологуба «Мелкий бес», по слухам, Троцкому как раз не очень понравилось.
Так или иначе, о старом знакомстве пришлось вспомнить уже после революции. В сентябре 1920 года Сологуб написал Троцкому с просьбой о помощи. Пожаловавшись на униженное и бедственное положение, он просил посодействовать выезду Сологуба за границу, в Ревель, с целью поправить свои финансовые дела: продать роман, выступать на творческих встречах. Сологуб отдельно писал, что просьба никоим образом не связана с политическими целями и нужна только по причине чудовищного материального положения. Троцкий ответил очень холодно, чуть ли не вызывающе, но пообещал помочь (пропесочив, однако, Сологуба по поводу недопустимости любых политических заявлений).
Троцкий слово свое сдержал и добился разрешения на выезд. Но ему не суждено было состояться: поездка была назначена на 25 сентября 1921 года, а за два дня до того жена Федора Сологуба пошла к сестре на Петроградскую сторону и бросилась в Ждановку с Тучкова моста. Сологуб долго отказывался верить в смерть жены, был подавлен и расстроен. О выезде за границу всерьез он уже не думал.
Творчество Сергея Есенина
Стоит отметить, что Троцкий поддерживал многих деятелей культуры и искусства — этого не отрицали даже те, кто Троцкого ненавидел и считал своим противником и врагом. Известны его действия по защите Шкловского, заступничество за Пильняка, помощь Мейерхольду. Но с Есениным история была особой.
Поэт и революционер встретились в 1923 году, однако Троцкий покровительствовал Есенину и до этого. Лето 1923 года было не лучшим для Троцкого: тройка Зиновьев-Каменев-Сталин вела активную атаку на наркома по военным и морским делам, обвиняя его в распаде армии и росте цен, так что искать в Троцком покровителя в тот момент было довольно рискованным шагом со стороны Есенина. Благодаря поддержке Троцкого Есенину было согласовано значительное финансирование на издание альманаха крестьянских писателей. Кто знает, доживи Есенин до конца 1920-х, как бы ему аукнулась эта протекция?
Вообще отношения Троцкого и Есенина были довольно противоречивыми. Есенин несколько раз говорил об уважении к Троцкому, называл того «законченным типом человека», признавался, что ему нравится «гений этого человека»; при этом, по другим свидетельствам, как-то Есенин сказал знакомому Гулю, что «не поедет в Москву, покуда Россией правит Лейба Бронштейн». Троцкий замечал, что Есенина еще надо поучить и выдрессировать для советской власти, что он ей лишь попутчик. Впрочем, по-человечески Троцкий к Есенину относился хорошо — и к нему, и к его поэзии.
Так или иначе, всех рассудила жизнь. Есенин повесился в Ленинграде в декабре 1925 года. Троцкий был единственным представителем советского правительства, посетившим похороны поэта, собравшие почти 200 тысяч человек — так велико было желание попрощаться с русским поэтом. А после этого Троцкий написал статью «Памяти Сергея Есенина», в которой охарактеризовал Есенина и его роль в русской культуре:
«Мы потеряли Есенина — такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом, — может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки! Он ушел из жизни без крикливой обиды, без ноты протеста, — не хлопнув дверью, а тихо прикрыв ее рукою, из которой сочилась кровь. В этом месте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом… Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя. Да здравствует творческая жизнь, в которую до последней минуты вплетал драгоценные нити поэзии Сергей Есенин».