Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дерево песен. Испанская песенная поэзия = Аrbol de canción: Сancionero popular español: антология. М.: Центр книги Рудомино, 2024. Переводчики с испанского Анатолий Гелескул, Наталья Ванханен, Борис Дубин и другие
— Песенную народную поэзию редко переводят на иностранные языки, сложно представить, что, к примеру, кто-то принялся бы за поэтические переводы русских народных песен из собрания П. Киреевского. Почему Гелескул взялся за перевод испанской фольклорной лирики?
— Потому что твердо знал: вот отсюда, из этой фольклорной дали, с этих песен начинается Лорка и не только Лорка. Эти строки питают все лучшее, что есть в испанской поэзии. Здесь исток и Золотого века, и классической испанской драматургии, Лопе и Кальдерона, и великой поэзии века двадцатого — Хименеса, Мачадо, Альберти. Эти слова и мелодии подарила Испания Латинской Америке.
И вот теперь, увы, без него, мы представляем книгу, которую он складывал всю жизнь по строчке, по четверостишию.
— В заметке «Об этой книге» в «Дереве песен» вы пишете, что Гелескул пришел к мысли о необходимости перевода народных песен, едва опубликовав свои первые переводы из Гарсиа Лорки. Получается, «всю жизнь» — это не фигура речи?
— Что бы Толя ни переводил, французов или поляков, Верлена или Мицкевича, Лесьмяна или Аполлинера, Сан-Хуана де ла Крус или Хименеса и Мачадо, о кансьонеро, о книге народной лирики он помнил, и она, оставаясь за кадром, потихоньку складывалась. То одно четверостишие, то другое, по десять вариантов каждого. Что-то попадало в тетрадку, а что-то он кидал в очаг, и горело оно там синим пламенем.
Народную поэзию не переводят, может быть, потому, что это самая трудная переводческая задача. У меня чудом сохранились тетрадки, завалявшиеся в Загорянке на чердаке, — малая часть тех тетрадок и блокнотов, в которые Толя переписывал народные песни и свои варианты перевода. Да, сначала переписывал. Это сейчас все добывается просто, а тогда, в шестидесятые годы, да и позже, надо было еще найти в каталоге Ленинки или Иностранки эти книги, потом дождаться, когда наконец тебе их дадут, а потом переписать их себе в тетрадку страницу за страницей, песню за песней. И уже потом годами мучиться, ища для них русские слова. Ведь чем проще сказано, тем труднее перевести. Куда легче найти эквивалент какого-нибудь сюрреалистического, умозрительного выверта. Это даже мне удавалось. А попробуйте справиться с истинной поэзией. Если говорить о переводах на русский, то да — у нас справлялись. Изумительно справлялись! Но это русскому читателю так несказанно повезло. А сколько ни объясняй испанцу, что у нас перевод искусство, высокое искусство, что поэзия на русский переводима, что по-русски она остается поэзией, я не уверена, что вам поверят.
Анатолий Гелескул и Наталья Малиновская. Фото из личного архива
Потому что русской поэзии в переводе на испанский пока что (насколько я знаю) еще не повезло. Есть у меня книжка, на испанском, красивая, в кордовской коже, называется «Русская поэзия. Избранное». В ней собрано все от фрагмента «Слова о полку Игореве» до Евтушенко. Открываю, читаю и не знаю, смеяться или плакать. Ну как испанцу поверить, что перевод искусство, когда он только что прочел «Recuerdo un instante maravilloso, ante mi apareciste...». И ведь не объяснишь же, что к Пушкину это касательства не имеет, хотя и мгновение чудное, и виденье мимолетное, и голос нежный, и черты небесные.
А ведь с народной поэзией справляться еще труднее. И прежде всего с испанской, хотя бы потому, что не везде народная поэзия была так живуча и так долго и плодотворно питала авторскую. Может, потому и не решались наши переводчики подступиться к народной лирике, хотя давно уже научились справляться с другим фольклорным жанром — романсом. И потому так строг был отбор переводов в этой книжке. (А строг был Толя прежде всего к себе.) Потому так долго и делалась эта книжка. Книга всей его жизни. И как жаль, что ему не пришлось держать ее в руках.
— А как складывалась композиция «Дерева песен»? Тут ведь и все регионы Испании, и все ключевые жанры испанской народной лирической поэзии: и вильянсико, и коплы, и сегидильи, свадебные песни и плачи, серраны, сигирийи, солеарес, детские стихи, рабочие и колыбельные песни...
— Композиция книги, а точнее, не только книги, но и каждого ее раздела, — это отдельная работа. Каждую песню, каждое четверостишие из Толиных тетрадок я переписывала на карточку, мы раскладывали их на полу, на террасе то так, то эдак, и еще по-другому, пока не выстраивалась драматургия. А разложишь иначе — снова пьеса, только совсем другая. Попробуй, выбери, когда все они хороши! И так без конца, пока не спрыгнет с чердака кошка, или собаченция не вскочит, переворошит карточки и внесет в состав свои коррективы. Иногда замечательные.
Анатолий Гелескул. Фото из личного архива
— В книгу включены переводы не только Гелескула, но и работы других признанных переводчиков, как здравствующих — Натальи Ванханен, Григория Кружкова, Павла Грушко, так и тех, кого уже нет — Юлия Даниэля, Бориса Дубина, Давида Самойлова. Как получилось, что они приняли участие в этом переводческом проекте?
— В 1987 году в издательстве «Радуга» вышло первое воплощение нашего замысла — том «Cancionero popular español», публикация испанской народной лирики. Там были испанские тексты, изрядный справочный материал, комментарии, даже ноты, но переводов на русский язык было совсем немного, и шли они в приложении, не рядом с испанским текстом. Уже тогда Толя привлек к этой работе Бориса Дубина и Наталью Ванханен и вовсе не испанистов — Давида Самойлова и Юлия Даниэля. Та книжка, казалось бы, адресованная в основном испанистам и студентам, исчезла с прилавков молниеносно. Впрочем, так в ту пору с прилавков исчезали все хорошие книжки. И были люди, у которых она стала настольной. Мы им завидовали: «Вот бы мне, когда только начинала учить язык, попалась такая книжка!»
Григорий Кружков и Павел Грушко (в его переводе в книге дана подборка переводов пословиц и поговорок) присоединились к работе уже при подготовке вот этого нового, только что вышедшего издания. Им — отдельная моя благодарность.
А с той книжкой, с «Кансьонеро» у меня связано вот какое воспоминание. Зима 1989 года. Тогда мы еще и подозревать не могли, что вскоре окололитературный плебс вытеснит с книжных прилавков благородные книги. Канал «Культура» по случаю приезда в Москву Анхеля Гутьерреса и его Мадридского театра в ту зиму снимал большую передачу об испанском театре. Съемка происходила в Театре на Таганке. Участников трое: Анхель Гутьеррес, Леонид Филатов и, от филологической науки, ваша покорная слуга. Снимали целый день — все, что нужно для передачи, и то, что не нужно: все наши разговоры о театре и не о театре, о том, как переводить и как играть, о Лопе, Лорке, Островском, Грибоедове и Шекспире.
Анхель рассказывал о своем театре, о своих актерах, о том, что еще в Мадриде он пообещал свозить их в Загорянку — «показать им Россию!». И действительно на другой же день после приезда, он их к нам привез, раньше, чем сводил на Красную площадь. И стоя на покосившемся крыльце того, что не только Анхель именовал «izba rusa», гордо говорил: «Mira la nieve. Y recuérdalo para siempre. ¡La nieve de Zagorianka!» А потом он учил своих артистов, таких молодых и немыслимо красивых, играть в снежки. Незабываемое это зрелище: эльгрековские персонажи и красавицы Гойи играют у нас во дворе в снежки. И все счастливы. Так вот, в той съемке Анхель рассказал, как он искал и не мог найти ноты одной народной песни, которая ему понадобилась для спектакля по Лопе де Вега, не вспомню для какого. Просмотрел все, что было и в Национальной библиотеке, и в театральной, и не нашел. Почти отчаялся. А дома, в той нашей книжке, нашел. Всю ту передачу то тише, то громче наши речи сопровождали песни из той нашей книжки, это Анхель настоял. Кончалась та упоительная съемка танцем, в котором Анхель, конечно, солировал, а мы с Филатовым довольно ловко изображали подтанцовку (в передаче этот наш пляс стал фоном для титров).
Анатолий Гелескул и Наталья Малиновская. Фото из личного архива
У меня, увы, нет ни записи этой передачи, ни ее исходника, что было бы еще ценнее. По той простой причине, что на вопрос, сделать ли вам копию, я ответила: «Не надо, у нас видюшника нет и никогда не будет». Сколько потом я пыталась отыскать эту запись, но уж не знаю, правда это или нет, мне ответили, что будто бы в трудные для телевидения времена, наставшие вскоре, ее смыли, потому что пленок им недоставало. Анхеля Гутьерреса и Леонида Филатова они смыли! Лучше не думать ради кого.
Трудные времена вскоре действительно настали, но не для телевидения, а для нас, переводчиков классики. Горькими были последние годы Толиной жизни. Не только из-за болезни, не только из-за слепоты, он и с ней смог работать. Когда вышла последняя его прижизненная книга «Огни в океане» (2011) и была уже почти наполовину готова эта книжка, он сказал мне горестно: «Кому это надо? Мне. Тебе. Коту...». Но вот сейчас, когда наконец, спустя 15 лет, я держу в руках эту книгу, хочется надеяться, что наше «Кансьонеро», которое мы с котом уже знаем наизусть, откроют и прочтут многие.
Мне остается только выразить благодарность тем, кто помог нашей книжке появиться. Переводчикам, редактору нашей книги Юрию Германовичу Фридштейну, который самым тщательным образом работал с нашими текстами, и от этого книжка стала лучше. И, наконец, я очень благодарна художнику Вадиму Гусейнову, который чудесно справился с рисунками испанской керамики, они были очень нужны песням.
Поверьте, эта книга вас не разочарует. Это все, что я хотела вам сказать.