Сергей Кузнецов, писатель, журналист:
«Энергетика „Соломенных енотов” меня сразу покорила, от их песен исходил какой-то лихой и веселый дух саморазрушения. Впрочем, слово „энергетика” мне кажется не совсем точным. Сейчас я бы сказал „творческий дух”, не в смысле, который слову „творческий” придают в сегодняшнем офисном жаргоне, а именно в изначальном смысле — как способность творить, способность по своей природе почти божественная. Человеку, который наделен творческим духом, этот дух дает удивительные силы — и в этом, я думаю, один из секретов Бориса. Он сложноорганизованный человек с богатой внутренней жизнью — и очень часто такие люди совсем не умеют ничего создавать. Про таких говорят „талантливый, но не реализовавшийся”. Легко представить, как человек со сложным мировосприятием, близким усовскому, погрязает в бесконечных переделках, размышлениях, рефлексии и создании никому кроме него не интересных эзотерических текстов и недоведенных до конца проектов. Я, собственно, таких людей много видел. Так вот, с Борей этого, слава богу, не случилось, и он достиг столь многого, потому что творческий дух оказывался сильнее всего остального, что в нем было (в том числе той внутренней сложности, о которой я говорю): отсюда „Соломенные еноты”, разные сайд-проекты, журналы, коллажи и прочее».
Георгий Мхеидзе, телепродюсер, журналист:
«Мир „Енотов” — это совершенно удивительное явление. В 1975-м скажи кому-то, что будет через двадцать лет жить такой человек, который будет любить альманах „Мир приключений”, но при этом будет любить индийское кино, при этом будет любить Леоса Каракса и, с другой стороны, Годара, всю эту французскую истерику, и который при этом будет сходить с ума по „Инструкции по выживанию”… Такие векторы не совмещаются никак, а у него они совместились. И это интереснейшая невротическо-комплексная история — как сложилась эта мозаика. Усов в десять раз сложнее даже, чем Дженезис Пи-Орридж, которого я тоже имел счастье долго наблюдать. Пи-Орридж проще. У него, условно говоря, пять влияний, а у Усова пятьдесят пять, и все они его раздирают. И как можно вообще представить, чтобы для всех этих вещей найти единое композиционное решение, единую философию? А „Соломенные еноты” ее нашли».
Андрей Стволинский, основатель журнала «Прогулки раненых», автор документальных фильмов, фотограф:
«Сложно вычленить что-то главное: Усов — это живая река творчества, которая с легкостью тебя уносит, даже если ты зайдешь в нее по колено. Дистанция все равно оставалась: я никогда не был таким отчаянным нонконформистом, я вообще всегда удобно устраивался по жизни и не стеснялся этого. А еще ему было присуще невероятное образное мышление, умение находить стихи в повседневности. Когда я поступал во ВГИК на режиссерский факультет, я читал „Остров-крепость”. Педагог мне сказала: „Ну что это за рифмы у вас, уровня водкаселедка!” Мне стало очень смешно, ведь Усов именно так и работал — „Водка плещется на дне железных кружек как симфония городского дна”, — именно в этой водке на дне вполне реальной (из чего только не пили) железной кружки он находил поэзию. И эта поэзия описывала мой мир, мою жизнь, это пробирало до мурашек при каждом прослушивании».
Илья «Сантим» Малашенков, лидер групп «Гуляй-поле», «Резервация здесь», «Банда четырех»:
«В Боре мне всегда было интереснее не столько сама группа „Соломенные еноты”, сколько его тексты и работа с фанзинами, в тот момент не было ничего настолько непохожего на всю остальную российскую подпольную прессу. Во-первых, у Бори было отличное эстетическое чутье — понимание того, что такое хорошо и что такое плохо, не в жизненном плане, а в художественном. Цельность и чувство стиля».
Алексей Никонов, лидер группы «Последние танки в Париже»:
«Усов же единственный текстовик в русской музыке, тексты которого не впадлу с бумаги читать, они читаются как стихи. <…> Усова я воспринимал на дистанции, как старшего, как учителя. Я у него многому научился, это факт. Я могу честно сказать, что песню „Ножницы” я у него… [украл — прим. ред.]. А чего такого? Гении не заимствуют, они воруют. Особенно если у других гениев. Меня интересует эмоция, я не буду брать котов его бесконечных, его терминологию, не буду петь как он. А эмоции у него прекрасные, чистые. Я сел с кассетой „Соломенных енотов” „Дневник Лили Мурлыкиной” на поезд в Крым, мне ее дал друг, до этого эту группу я не слышал. Я ехал отдохнуть после записи „Гексогена”. Когда я вышел с поезда, я купил бутылку вина и плакал всю ночь. Я ничего похожего не слышал — ни по музыке, ни по духу, ни по словам. Тексты умные, у нас (в русском роке или панке — неважно) у текста печальная история. А тут идеальные тексты».
Борис «Рудкин» Гришин, друг детства Бориса Усова, сооснователь групп «Брешь безопасности», «Соломенные еноты» и журнала «ШумелаЪ Мышь»:
«…у меня сложилось мнение, что он от рождения гениально пишущий человек. Конечно, тех рассказов, которые я видел, еще детсадовских, их не сохранилось и их невозможно перечитать, но его проза подросткового периода сохранилась, и моя сохранилась, их можно сравнить. И тогда я не понимал — ну вот он пишет, я пишу, вся компания наша что-то пишет. Но разница колоссальная — то, что я писал, было абсолютно беспомощно, я даже сам удивляюсь, что сейчас профессионально этим занимаюсь. А вот то, что он писал, —хоть сейчас бери и публикуй. Совершенно безупречные, интересные и оригинальные вещи. Жанровая проза, про которую не скажешь, что она наивная — там есть наивность, но она не возрастная, а жанровая. В таком возрасте, в 14 лет, писать на таком уровне — это мало кому дано».
Максим Семеляк, музыкальный обозреватель:
«В его лучших песнях неизменно присутствует многословие, но без уклончивости, что есть, на мой вкус, черта подлинного эпоса и длинного метра. У него все очень объемно и одно из другого перетекает, это такой „Бен-Гур”, в сущности, то есть мне всегда казалось, что вся эта музыкальная панк-эстетика, она, в общем, дело случая и обстоятельств, а на самом деле он очень голливудский по устремлениям автор (он и сам не случайно же пел — „Вам — боль и слезы, мне — Голливуд”). Мне кажется, это очень важно — именно это эпическое повествовательное начало в нем. Он же берет не резкими словами и не позой, а вот именно демонстрацией своего — типа вот какой мир есть, а ты где в нем? Ты его на что променял? Ты постоянно расходишься с этой музыкой и чувствуешь себя перед ней виноватым».
Станислав Ф. Ростоцкий, киновед:
«Усову как никому удалось зафиксировать дух времени, ощущение московских девяностых. У „СЕ” есть вещи, в которых нет никакой художественной ценности, там нет никакой эстетики, там есть только дух времени».
Сергей Кузнецов:
«Борис Усов — один из последних людей, заставших и впитавших сложную советскую культуру восьмидесятых. Там есть масса моментов, которые для людей другого поколения непонятны, а для Усова абсолютно естественны. Например, жестко ограниченное количество информации, с которым ты вынужден иметь дело, — люди этого поколения выросли не на фильмах даже, а на книжках о фильмах. И оттуда растет интерес к тому, как рассказать о том, что в принципе в слова не укладывается — „ушами не услышать, мозгами не понять”. Согласитесь, что это сам по себе очень странный жанр — жанр пересказа, однако в случае с „Енотами” он сработал. Отсюда и представление об эзотеричности этой информации, о том, что ее надо оберегать и сохранять. Очень показательна история, как Усов долгое время не давал одному своему приятелю книжку Воннегута „Сирены Титана”, при этом сильно ее расхваливал. Через пару лет этот человек узнал, что у Усова все это время книга была дома. Когда он спросил Усова, как же так, тот сказал ему: „Мне показалось, что тебе не надо ее читать”. Вот это представление, что книжка, при этом изданная изрядным тиражом, есть вещь эзотерическая и ее можно выдавать или не выдавать в соответствии с какими-то соображениями глубинного толка, — это очень усовская логика».
Константин Мишин, лидер группы «Ожог»:
«Усова продажа кассет страшно бесила. Он считал, что это должно быть закрытой элитарной тусовкой, в которой записи распространяют только по друзьям, а остальные все этого недостойны».
Алексей Никонов:
«Я слышал историю, что Усов пришел в магазин „ЗигЗаг” и кому-то дал… [побил — прим. ред.] за то, что его кассеты там продаются за деньги. Не знаю, правда ли это, но пусть будет так, легенда работает на артиста — он сам это доказал. И он показал пример внесистемного существования, агрессивного, нехипповского, пытающегося сломать общество спектакля. Он все эти вещи вскрывал в своих текстах — поэтому я когда услышал „Соломенных енотов”, чуть из поезда не выпрыгнул, такой талант. Кто в России серьезные тексты делал кроме Усова и Летова, я даже не знаю».
Борис Усов держит в руках кота
Георгий Мхеидзе:
«…позиционировал он свое поведение очень жестко. Если ты честный человек, то ты должен жить так. Если ты говоришь, что не играешь во всю эту буржуазную… [дребедень — прим. ред.], то и не играй в нее. Не устраивайся вообще ни на какую работу, потому что это проституция и трата времени. Сиди дома, смотри старые фильмы и читай книги. Когда Боре говорили, что вот, мол, я на работу пошел, у меня теперь есть новые возможности, он отвечал, что у тебя есть возможность только… [растратить впустую — прим. ред.] свое время и личность. „В Советском Союзе написали десять тысяч хороших книг, ты их все прочел? Иди и читай!”»
Максим Семеляк:
«В противостоянии „Енотов” и окружающего мира есть своя очень пронзительная героика, поэтому они так и очаровывают. Причем, мне кажется, несмотря на то, что, казалось бы, поет твой ровесник — это песни на вырост. И чем старше я становлюсь, тем они мне ближе. Это абсолютное воплощение того, что сказано, — „Будьте как дети”. У Пришвина в дневниках об этом есть, что „будьте как дети” — это не значит, что нужно быть детьми, это совет исключительно для взрослых. Детям не надо быть детьми, это не самоценность детства, это ценность пребывания ребенком во взрослом уже состоянии. Я не думаю, что его песни — это песни про поражение. Здесь конфликт в другой области лежит. Мне кажется, там речь не идет ни о победах, ни о поражениях. У Летова действительно все вокруг этого вертится. А у Усова просто это в возрастных историях спрятано, это просто более детская точка зрения — какое у ребенка поражение? Разве только игрушечное. Летов взрослый, даже альбом „Мышеловка” — это не альбом подростка. А у Усова — это даже не эксплуатация темы детства, это оно и есть просто-напросто».
Борис «Рудкин» Гришин:
«Для Усова история, рассказанная в „Соломенных псах”, очень важна — как-то раз он обронил в разговоре: „Если бы у меня были дети, то я бы их сразу научил главному — бить первыми”. Родителей он обвинял в том, что они его этому не учили. В этом и заключался в девяностые его метод — неважно, каковы твои силы, плевать на страх, не надо думать о том, что будет потом, — ты просто ввязываешься в драку за дракой, а потом уже тебя начинают бояться».
Дмитрий Модель, гитарист группы «Лисичкиного хлеба», участник движения «зАиБИ» и «СВОИ 2000»:
«Усов ничего не боялся. Когда он выходил на сцену, то его уже было не остановить».
Арина Строганова, гитаристка группы «Соломенные еноты»:
«…Борина индивидуальность настолько яркая, что она проявляется и на самом неудачном концерте, и одна его нетривиальная реплика может спасти от провала и оправдать реальность, не говоря уже о самих текстах песен, в которые можно вслушиваться долго-долго».
Денис Третьяков, лидер группы «Церковь детства»:
«Усов произвел на меня очень сильное впечатление, я хорошо знал его песни, читал его журналы, и при личном общении он показался интереснее даже. Я думал встретить такого яркого экстремиста, поскольку я люблю радикалов, а встретил еще более яркого интеллектуала, что меня и подкупило. Он не только очень яркий и ранимый, но и очень умный. Еще производит впечатление то, что он не разделял и не разделяет жизнь и творчество. В этом смысле то, о чем он поет, это то, чем он живет, у него жесткая претензия к миру, и отсюда его непримиримый конфликт, который он не спускает на тормозах, как большинство других музыкантов. И неустроенность его именно отсюда, а не из-за того, что он употребляет алкоголь, я знаю людей, потреблявших алкоголь в гораздо больших количествах. Очень много людей в андеграунд попадают либо из-за жажды экзотики, либо из-за нежелания связываться с какими-то социальными структурами, но желания крайне ограниченного. То есть мы никогда не будем звучать на „Нашем радио” и не будем играть на крупных фестивалях, но этого-то мало, ведь живем мы обычной жизнью, мещанской, ходим на работу, воспитываем детей, сочиняем песни — в общем, живем как можем. А Боря сразу показал, что он живет на вершине человеческих и поэтических возможностей, что он и есть герой своих песен».
Арина Строганова:
«Он заражал меня своими идеями и увлечениями, мне же было интересно и познавательно находиться рядом с таким неординарным человеком. Хотя в плане морально-этическом Борины понятия и кое-какие поступки просто переворачивали мой мир с ног на голову, я теряла точку опоры, никак не могла совместить свое воспитание с тем, в чем пытался убедить меня Борис. Но в целом, конечно, он оказал на меня огромное влияние в самых разных направлениях. Личным общением, не только творчеством, он оказал влияние и на множество других своих друзей и знакомых».
Борис «Рудкин» Гришин:
«Усов человек энциклопедической эрудиции и феноменальной памяти, он мог бы в цирке фокусы показывать. <…> Помню, как мы сидели в девяностые с компанией литературных деятелей, они обсуждали книги, и возникает тема какого-то писателя, кто-то вспоминает роман и не может вспомнить название и имя автора — и кто-то говорит: не вопрос, сейчас мы звоним Усову, и он точно нам назовет. Он набирает по городскому телефону Усова, в двух словах объясняет, в чем дело, и тот тут же дает ответ. Он помнит все, колоссальный объем информации».
Станислав Ф. Ростоцкий:
«Первое впечатление, которое я составил про Усова не в качестве автора песен, а поначалу как про самиздатчика, — „какой талантливый, но какой злой человек!”. Мизантропией веяло за версту. Но в этом не было отрицания ради отрицания: тому, что их не устраивало в окружающей действительности, была создана вполне четкая альтернатива, им было что предложить миру вместо всей этой бесконечной мерзости».
Сергей Кузнецов:
«Меня удивило то, что по записям ты действительно ожидаешь какого-то бешеного и необузданного человека, а встречаешь очень интеллигентного и поражающего своей любовью к разным тонким мелочам поэта. При первой же встрече он дал мне почитать какого-тонечитанного мной раньше Честертона, и я сразу понял, что это никакой не нонконформист, контркультурщик и певец грядущей революции, а именно то, что я почувствовал в некоторых песнях: тепличный выродок из московского гетто, ну то есть брат мне по крови».
Георгий Мхеидзе:
«Усов вообще был человеком, сочетающим темперамент футбольного болельщика, душу котика из японского мультфильма и интеллект профессора. Так что приключения случались постоянно. При этом трезвый Боря — это милейший, деликатнейший человек, который триста раз извинится, что он первый в дверь прошел».
Андрей Смирнов, заместитель главного редактора газеты «Завтра»:
«Как мрачно пошутил один мой друг — по пути саморазрушения шли многие, но только Усов победил. Остальные либо, движимые инстинктом самосохранения, с него сходили, либо отправлялись на тот свет — а Усов смог вроде как и уничтожить себя, а вроде как и остаться с нами».
